Страница 33 из 47
При всей песенной тенденции, все это качественно слишком стихи, чтобы стать песней, в которой неизбежно пропадут риторические, ораторские, смысловые акценты.
Заболоцкому мелодические задачи чужды, хотя сам по себе стих его более напевен. Вместо конструктивной мелодики у него – пластика; гибкая, грациозная, животная, физиологическая прелесть стиха, строфы, четверостишия:
Обратим внимание, как естественно оперены рифмами четверостишия, как рифмы не подбираются, а возникают сразу и становятся на все четыре «лапы».
…Для Заболоцкого визирь Шерэ – персонаж, чье назначение быть носителем зла. Цветаевой этого недостаточно – за действием ей открывается музыкальная тема, и само имя – Шерэ – начинает звучать магически, создает вокруг себя фонетическую среду, хоть не назойливо, но достаточно отчетливо инструментированную на Ш и Ч (Шерэ вышел, в черном сердце нежа черную мечту). У Цветаевой это имя пишется Шерэ – э, а у Заболоцкого: Шере – е. Уже этим «Э» как-то подчеркнута незаурядность, редкостность, тогда как Заболоцкий чужд звукописи, а там более начертания.
«Любовной охваченный думой». Почему – «думой»? Из-за рифмы «угрюмый». Это, конечно, подрифмовка, но у большого мастера она в общем-то малоприметна и даже будто способствует спокойному эпическому течению, пренебрегающему малыми величинами. Она, незаметная, демонстративно при деле. И нужно подчеркнуть и иметь в виду, что в данном случае это характер, а не недостаток.
У Цветаевой с появлением Шерэ определяется четкий рисунок музыкальной темы: «Ликом темен, взором дик» – это музыкальная доминанта, которая к концу поэмы найдет высшее воплощение:
В переводе на метрический язык – это четырехстопный хорей с ударением на каждой стопе. Ни одного пиррихия, потому в основном все слова в строке двухсложные.
Обратим внимание на анафору:
Обычно анафора (единоначатие) – ну что ж – обогащает стих одним только звуком, но у Цветаевой и смыслом.
Музыкальная тема Шерэ проходит через всю поэму: «Едет Шерэ по ущелью, едет шагом, тупит взгляд». Причем не он один ведет партию, ему вторит и нечисть, олицетворяющая зло.
Эта тема, ритмико-интонационный ход ее пробивается и до появления Шерэ. Так Годердзи, встретив Этери, спрашивает ее: чем он ей не мил, разве он –
Но и в устах положительного персонажа этот метр характеризует нечто с отрицательной стороны. (Обратим внимание на тенденцию к внутренней рифме – беден, бледен – как она естественна и как компенсирует отсутствие рифмы в нечетных строках.) Кроме того, у Цветаевой в начале поэмы на самого Годердзи ложится какой-то отсвет зла или демонизма. Очень уж контрастирует его эффектное появление с обликом пастушки. Но если Цветаевой было важно выявить контраст: царевич – пастушка, то Заболоцкого интересует тут не контраст, а гармоничная картина, не диссонанс, не разлад, а согласие и соответствие:
Между прочим, Цветаева не простит этого оленя охотнику. Олень не появляется больше у Важа Пшавела, но Цветаева не может его забыть; в главе XII, через семь глав, Этери скажет Годердзи:
Как видим, пословный метод не следует понимать слишком буквально: Цветаева также отступает от буквы, жертвуя ею ради эмоции и музыкального принципа с его повторениями, нарастаниями, каденцией.
Но если Цветаева, не в пример Заболоцкому, решает музыкальные задачи, то она пренебрегает задачами живописными, изобразительными, которые в центре творческих устремлений Заболоцкого.
Для Заболоцкого естественен метод сменяющихся картин, недаром мы говорим – эпическое полотно. Слово «полотно» тут определяет особую задачу словесного материала – живописать, рисовать, складываться в картину, причем если говорить о Заболоцком, то, в какой-то мере, картину даже знакомую, кисти известного художника. Напротив, у Цветаевой картина ни на что на похожа – по существу там и нет картины. Это наглядно в пятой главе, где сбываются дурные предчувствия Этери – недаром лила она слезы, и в самом деле стадо ее, как только она его покинула, погибло. У Цветаевой этот эпизод – в разнонаправленном движении, место исчеркано разноустремленными глаголами, буквально кишит действием: встает солнце, опускаются птицы, разбегается волчий сброд, мчатся вороны, их встречает клекотом гриф, за барсом следуют два медведя, мачеха гонит их, «по ветру пустивши космы» – «Хриплым зовом, черным словом оглашая даль и близь» – ритмическая завязка. Картины нет, есть движение и соединение импульсов…
У Заболоцкого количество глаголов минимально. Ворон не опускается, а «спуститься готов». Воронье парит кругами – таким образом, почти неподвижно, его движением можно пренебречь. Стервятник шипит, гриф озирается. Слышно лишь эхо, повторяющее старушечий вопль и самим повторением закрепляющее общую статику. Волки не убегают, а сказано, что стадо ими зарезано.