Пещера Рыжего монаха

Вид у Аджина был как у заправского абрека, с пояса свисал здоровенный дедовский кинжал, низ лица был прикрыт башлыком. Разговаривал он шепотом, то и дело озирался.

Все шло как по писаному. Аджин дал другу последние наставления, а сам ушел вперед, чтобы вовремя известить о приближении сестры.

Федя уселся на камень и стал ждать. Надвигалась ночь, темная, многозвездная. Вблизи все было тихо, только с набережной долетали звуки военного оркестра, с окраины города неслись звуки апхярцы и ачомгура[50]. Это веселилась местная молодежь, издавна собиравшаяся там под вековым каштаном.

Решительная минута приближалась, и Федя признался себе, что страстно хочет, чтобы Асида пошла другой дорогой.

С неба скатилась звезда. По восточным поверьям, это служило недобрым знаком.

Чтобы отвлечься, Федя стал смотреть на город. Он был освещен плохо: тусклый свет керосиновых ламп лишь кое-где пробивался сквозь деревья, но на набережной горели электрические огни. Цепочка фонарей, изгибаясь вдоль бухты, отделяла город от моря. В монастыре тоже было электричество, но там рано ложились спать, и во всех окнах царила темнота. Слабый свет струился только с последнего яруса колокольни, где, очевидно, дежурил звонарь. Не успел Федя отвести взгляд от колокольни, как свет погас. Но тут же загорелся снова. На этот раз он не был рассеянным: два огонька вспыхивали и гасли то оба вместе, то попеременно. Что бы это могло означать? Что-то приоткрылось вдруг в памяти мальчика, он быстро перевел взгляд на вершину Святой горы. Так и есть: в одном месте на стенах крепостных руин вспыхивали слабые отсветы. Сами источники были скрыты от него башней. Сомнений быть не могло: огни в крепости точно повторяли вспышки фонарей на колокольне.

От внезапной догадки Федя чуть не задохнулся. Как же он раньше не сообразил? Ведь этот способ сигнализации был известен еще древним народам!

Огни там и здесь погасли. Надо было собраться с мыслями. Но по дороге черной тенью мчался Аджин.

— Идет… Расправляй бурку! — крикнул он сдавленным голосом.

Федя растерялся — мысли его были заняты другим.

— Послушай, не надо… в другой раз…

— Джигит ты или кто? — прикрикнул на него злым шепотом Аджин.

— Тьфу! — Федя чертыхнулся и, понуждаемый другом, плюхнулся на землю. Сам Аджин схватил бурку и, перебежав дорогу, залег на той стороне.

Спустя минуту на дороге и впрямь послышались шаги. Асида шла, напевая вполголоса. Когда она поравнялась с засадой, Федя поднялся и сказал заготовленный текст:

— Остановись, красавица! Мы честные джигиты и не желаем тебе плохого. Смирись со своей участью… — Голос его так прерывался от волнения, что вряд ли девочка что-нибудь поняла. Она стояла и спокойно смотрела на Федю. Аджин тем временем подкрался сзади и накинул на нее бурку. Даже в темноте было видно, как бешено вращает он глазами, призывая на помощь друга. Приходилось подчиняться. Вдвоем они схватили девочку и потащили к ишаку.

Куда труднее оказалось посадить ее на спину животного. На какое-то мгновение ей удалось высвободить локоть, и в тот же миг из глаз Феди посыпались искры. Рядом придушенно охнул Аджин — в темноте копыто ишака придавило ему босую ногу.

Но отступать было поздно. Глотая слезы, Федя взгромоздился на ишака позади девочки и обхватил ее руками.

Но вдруг в суматохе Худыш укусил за ногу ишака, и тот взбрыкнул. Федя с Асидой вновь оказались на земле. Пришлось все начинать заново.

Удивительно, что Асида не кричала. Но у Феди не было времени раздумывать над этим, хлопот и без того было предостаточно. Когда, наконец, они снова взгромоздились на спину ишака, Аджин схватил его под уздцы и потащил за собой.

Пропетляв несколько минут между деревьями, похитители и их жертва оказались на дороге, ведущей к башне. Асида, как видно, смирилась со своей участью. Но вот она шевельнулась.

— Пусти, а то задохнусь, — сказала она, и Федя ослабил объятия. Асида высвободила руку и раздвинула бурку перед лицом. После этого она успокоилась и за всю дорогу не произнесла ни слова, что несколько удивило Федю: он ждал слез, мольбы об освобождении, жалобных причитаний.

Так они достигли бухты. Ночью здесь было неуютно — башня высилась мрачным силуэтом; вода казалась глубокой.

Аджин продолжал сохранять инкогнито, и поэтому все приходилось делать молча. Неловко, мешая друг другу, похитители ссадили пленницу и, не снимая с нее бурки, подвели к воде. Но как быть дальше? Нести к башне, держа над головой — сил не хватит. Заставить идти по воде — неловко: все-таки женщина.

Неизвестно, сколько бы продолжалось их раздумье, если бы Асида не решила все по-своему. Она вдруг выскользнула из бурки, вскочила на ишака и ударами пяток погнала его в воду. Через две минуты она была у подножия башни и скрылась в дверном проеме, не обращая внимания на темноту. Друзья, опешив, стояли на берегу с пустой буркой в руках.

— Вот это да! — только и сказал Федя.

— Я же говорил, что все будет хорошо, — отозвался Аджин. Но вид у него был обескураженный. — Иди! — подтолкнул он друга.

Достигнув башни, Федя прогнал ишака на берег. Аджин молча протанцевал какой-то непонятный танец, выразив этим восторг по случаю окончания дела, потом вскочил на ишака и галопом унесся в сторону города.

Федя восторга не испытывал. Теперь он снова почувствовал ужасную неловкость. С трудом он заставил себя войти в башню.

Комната освещалась лишь лунным светом, проникавшим через окно. Девочка сидела в углу в позе безутешной жертвы, охватив руками согнутые колени и опустив на них голову. Какой она казалась тоненькой и слабой! Федя презирал себя.

Чтобы как-то скрасить положение, он принялся разжигать очаг. Сухое дерево разгорелось сразу и осветило угрюмое помещение живым трепещущим светом. В комнате стало уютнее.

Федя оглянулся на девочку. Она еще ниже опустила голову, плечи ее подрагивали. Что ж, этого следовало ожидать: было бы странно, если бы обошлось без слез. Что ей сказать, чем утешить?

— Слушай, давай поужинаем. Если хочешь, я отведу тебя домой… только не плачь.

Асида подняла голову, на лице ее не было ни слезинки. Ее белые зубки сверкнули в отсветах пламени — она рассмеялась.

У Феди отлегло от сердца. Теперь они смеялись вместе, а насмеявшись, занялись приготовлением ужина. Федя достал из хурджинов припасы. Котелок с вчерашней мамалыгой был подвешен над огнем, на тряпице разложили чурек, сыр и вяленую кисть винограда. Потом уселись рядышком на разложенной бурке и принялись за еду, весело обсуждая детали похищения.

— Это я тебя так ударила… Бедный, — сказала Асида и тихонько коснулась легкими пальцами шишки на Федином лбу.

— Не только ты — мне сегодня уже второй раз достается. — Он рассказал об утреннем злоключении с ишаком.

Пламя в очаге опало, и скоро на его месте засветилась красноватым таинственным светом только горка углей. Углы комнаты вновь ушли в темноту. На полу появился квадрат лунного света, в проеме окна засветились звезды. Стало прохладнее. Чтобы не подниматься за дровами, Федя накинул свободную половину бурки на себя и девочку. Это заставило их придвинуться друг к другу, и теперь они сидели, касаясь плечами.

Море за стеной рокотало тысячами набегающих волн, и им казалось, что они плывут на корабле в страну безмятежного счастья. Еще некоторое время они разговаривали вполголоса. Но вот голоса их начали стихать, паузы становились все длиннее. Асида устроилась поудобнее, и положила голову Феде на плечо. Он замер, а через несколько минут, услышав ровное дыхание, понял, что Асида уснула. Голова Феди тоже стала клониться на грудь, как вдруг какое-то воспоминание коснулось его дремлющего мозга и начисто прогнало сон.

С минуту он еще сидел. Потом тихонько освободился от бурки и придвинул к себе пустые хурджины. Стараясь не шуметь, он сложил их в несколько раз. Потом осторожно опустил девочку на расстеленный край бурки — голова ее пришлась на возвышение из хурджинов. Другая половина бурки послужила одеялом.

50

Апхярца, ачомгур — абхазские музыкальные инструменты.