Страница 7 из 11
Досрочно освободившись в 1925 году, Александр Козачинский переехал в Москву и поступил на работу в газету «Гудок». Уже в августе в газете публиковались заметки, подписанные его именем. Через некоторое время он устроился и в газету «Экономическая жизнь», став в ней одним из ведущих журналистов. Вместе с собой в Москву писатель взял и престарелую мать. Она ухаживала за ним до конца его дней.
Самыми близкими московскими друзьями Александра Козачинского стали конечно же бывшие одесситы – Евгений Петров, Илья Ильф, Семен Кирсанов. Козачинский разделил увлечение Ильфа фотографией – они много снимали и друг друга. Знаменитый фотопортрет Ильфа, рассматривающего на огромном плакате сапог Сталина, сделан как раз Козачинским. Самые выразительные снимки Козачинского сделаны Ильфом.
Фото из собрания Михаила Пойзнера (Одесса)
О совместной работе в «Гуд-ке» вспоминали потом многие. Вот что писал Михаил Штих:
«В этот час в комнате четвертой полосы собирался весь литературный цвет старого “Гудка”. Кроме Ильфа, Петрова и Олеши здесь были завсегдатаями Катаев, Булгаков, Эрлих, Славин, Козачинский. И – боже ты мой! – как распалялись страсти и с каким “охватом” – от Марселя Пруста до Зощенко и еще дальше – дебатировались самые пестрые явления литературы! Никого не смущала скудость обстановки. За нехваткой стульев сидели на столах или подпирали спиной главное стенное украшение “четвертой полосы” – цветную карту двух полушарий (опираться на “Сопли и вопли” и на их филиалы строго воспрещалось). Впрочем, некоторые предпочитали ходить из угла в угол – так было удобнее жестикулировать в пылу спора».
Виктор Ардов в своих воспоминаниях писал о том, что Козачинский cотрудничал с Евгением Петровым в «Красном перце»:
«Я вспоминаю теперь Петрова только секретарем редакции журнала “Красный перец” в 25-м году, где долгое время работал и Валентин Петрович Катаев. В “Красном перце” Петров уже не производил впечатления растерявшегося провинциала. Наоборот, необыкновенно быстро он стал отличным организатором. ‹…› Евгений Петрович писал тогда весело, с огромной комической фантазией, которая со временем так расцвела в его знаменитых романах. Помню, раз я случайно присутствовал при том, как Евгений Петрович сочинял очередной фельетон, сидя за своим столом секретаря редакции. Сочинял он его не один, соавтором его был, если мне не изменяет память, писатель А. Козачинский – друг и сослуживец Петрова по Одессе и Тирасполю, автор повести “Зеленый фургон”, где выведен в качестве персонажа сам Е. П. Петров (тогда работник уголовного розыска). Но соавтор больше смеялся и кивал головой, а придумывал почти все один Петров. Эта сцена так и стоит у меня перед глазами: молодой, веселый, черноволосый Петров характерным для него движением правой руки, согнутой в локте, с поставленной ребром кистью и далеко отставленным большим пальцем, в ритм фразам ударяет по столу, говорит и смеется, смеется… А соавтор его, хохоча еще громче, повторяет:
– Так и пиши!.. Давай так!.. Пиши!..
И Петров записывает придуманное, на минуту сдвигая черные брови, резко идущие кверху от переносицы».
Именно Ильф с Петровым всячески уговаривали Козачинского начать заниматься, помимо журналистики, еще и «настоящим делом» – писательством. В январе 1932 года, за шесть лет до появления на свет «Зеленого фургона», Илья Ильф писал Козачинскому в гагринский санаторий:
«Что делается на узкой полоске земли, называющейся Гаграми? В каком здании помещается санаторий, где Вы прогуливаетесь в голубом халате? Отчего бы Вам, пользуясь свободным временем, не написать а) роман из жизни, б) воспоминания о себе, в) еще что-нибудь интересное.
Начать можно так: “В тот поздний час, когда в городе тухнут электрические лампы и у всех подъездов прощаются влюбленные, я (или он, например, “Авель Левиафьян”) вышел из дому…” И так далее. Уверяю Вас, это не так трудно и вовсе не противно. Назвать можно так: “Возвращение”, или “Похищение”, или “Еду ли ночью по улице темной”. Как Вы ни назовете, все будет хорошо. Итак, пишите. Приедете в Москву, а под мышкой у Вас роман. Очень весело».
А эти слова написал позже сам Козачинский в «Зеленом фургоне»:
«Ничего нет легче, чем убедить человека заняться сочинительством. Как некогда в каждом кроманьонце жил художник, так в каждом современном человеке дремлет писатель. Когда человек начинает скучать, достаточно легкого толчка, чтобы писатель вырвался наружу».
Однако первое произведение «Из рассказов бывалого летчика» (среди которых были «Знакомство с “Сопвичем”», «Пилот и автомат», «Стрела и рыба») Александр Козачинский написал лишь в августе – сентябре 1937 года. Они были опубликованы в 1938-м, в февральском номере журнала «Знамя». Возможно, закрытие в 1937 году «Экономической жизни» послужило толчком для собственно литературных занятий. Ведь журналистская поденщина занимала все свободное время. Сам Ильф упоминает об этом в своем январском письме:
«Я живу, как червь. “Золотой теленок” пока не выходит, и кто знает, выйдет ли вообще. Хочется писать новый роман, но обстоятельства (все время необходимо кушать) мешают».
Но, скорее всего, Александр Козачинский чувствовал неуклонную поступь болезни и хотел оставить после себя что-то значительное. В апреле 1937-го, в возрасте 39 лет умер от туберкулеза Илья Ильф. Александр Козачинский переживет его всего на шесть лет и тоже умрет от туберкулеза в возрасте 39 лет…
В конце того же 1938 года в 14-м выпуске альманаха «Год XXII» была опубликована повесть «Зеленый фургон», которую ждал немедленный успех. Только при жизни автора, с 1938-го по 1943 год, она переиздавалась трижды. Вероятно, автор сам не ожидал такого успеха. В Одесском литературном музее хранятся письма Козачинского к Евгению Петрову, опубликованные Аленой Яворской в пятом выпуске музейного сборника «Дом князя Гагарина», в которых автор делится своими мыслями и сомнениями по поводу повести:
«После беседы с Валей (Валентином Катаевым. – Прим. авт.) я решил не спешить; вот уже полтора месяца, как я держу у себя рукопись. Написал три главы, которых раньше не было, остальное существенно переработал. Не знаю, как получилось; написано же много, вероятно, листа четыре. Теперь я понял, как полезны советы молодым авторам. То, что сказал мне Валя, оказалось необычайно важным для меня. Однако и сейчас не хочу выпускать рукопись; дам ее еще почитать Леве Славину и, возможно, дождусь твоего приезда» (12 мая 1938 года).
А вот фрагмент из письма от 15 июня 1938 года:
«Мне очень неловко обращаться к тебе с денежной просьбой, особенно до того, как выяснится судьба “Зеленого фургона”. Однако К. К. (мать писателя Клавдия Константинова. – Прим. авт.) осталась без денег, и у меня нет другого выхода, как обратиться к тебе, хотя я совершенно не представляю себе, из каких источников покрою долг, если “З. Ф.” забракуют. С этим предупреждением я и обращаюсь к тебе с просьбой одолжить К. К. некоторую, удобную для тебя сумму, чтобы она могла перекрутиться до продажи “З. Ф.” и получения под него аванса».
Опасения оказались напрасными. Повесть получила восторженные рецензии – они были так хороши, что автор сам не до конца был уверен в искренности рецензентов. Вот фрагмент из письма Козачинского Петрову от 6 марта 1939 года:
«Дорогой Женя!
Прочел хвалебную статью Германа (рецензия Юрия Германа на повесть опубликована в 12-м номере журнала «Звезда» за 1940 год. – Прим. авт.). С непривычки событие это показалось мне весьма значительным. Вот я не знаю только: если писатель пишет, что “повесть написана превосходно”, что “все в ней, как в подлинном художественном произведении – открытие” и т. д. и т. п. – то значит ли это, что он в самом деле убежден в том, что повесть “превосходна”, что “все в ней – открытие” и т. д. и т. п.? Или писатель выполняет только задание редакции? Ответь мне на этот, продиктованный честолюбием вопрос».