Дегустатор боли

— Да, сэр, — кивнул я, пожимая руку следователю. — Как Вы попали в дом?

— Дверь была открыта, и я решил дождаться, пока кто-нибудь придет.

Мы облюбовали пятыми точками диван и начали диалог. Мистер О’Нил задавал вопросы, я устало, но честно отвечал на них. Хоть я и не видел, как именно Джеймс застрелил Саманту, я смог рассказать, когда и при каких обстоятельствах раздался выстрел. Мне было неприятно ворошить воспоминания роковой ночи, но, как свидетель, я был обязан дать все необходимые показания. Я очень надеялся, что не только Джеймс, но и его сыновья понесут справедливое наказание. Хотя бы за то, что они сломали жизнь несчастной Монике. Увидеть смерть собственной матери… Врагу не пожелаешь. Сначала девчонка потеряла отца, теперь и второго родителя. Что же за судьба такая у нее? За что ей все эти страдания? Да и мне, по сути, тоже. Я немало натерпелся и получил сполна, даже с перебором в худшую сторону.

— Значит, Вы не видели, как именно мистер Уэйн застрелил миссис Чандлер, но точно слышали два выстрела? — следователь хмуро сдвинул брови.

— Все верно, мистер О’Нил, — я кивнул, устало потирая переносицу. — До этого я слышал копошение в комнате, но не придал этому значения. Видимо, Джеймс как раз выходил из комнаты вместе с Джоном. Если бы я только очухался вовремя и смог их задержать…

— Вы были слишком слабы, чтобы что-то предпринять, — успокоил меня мужчина в бежевом плаще, — не вините себя. У каждого своя судьба.

— Это точно, — грустно улыбнувшись, я закрыл глаза и забросил голову назад.

Когда опрос закончился, я проводил мистера О’Нила, закрыл за ним дверь и поплелся в ванную комнату. Хотелось поскорее смыть с себя всю грязь, кровь и наконец взглянуть на свое избитое тело, чтобы знать, что именно пострадало больше всего.

Сбросив с себя всю лишнюю одежду, я осмотрелся и понял, что пострадало, в общем-то, все… Синяки, ссадины, царапины расползлись по каждому миллиметру кожи, заставляя вспоминать не о самых приятных вещах. Лицо находилось примерно в таком же состоянии. Я радовался, что хотя бы зубы и глаза на месте, а все остальное заживет со временем. У меня был такой вид, словно я вернулся из ожесточенного рукопашного боя где-нибудь под Афганистаном, но это была всего лишь драка с пьяным идиотом и его сынками, которая привела к физической смерти Саманты и душевной Моники. Слишком много негатива свалилось в этот дом, слишком много… И я надеялся, что не мое присутствие принесло столь черную полосу. Не дьявол же я, в конце концов.

Я привел себя в порядок, насухо вытерся и покинул пределы ванной комнаты. Ну и что же мне теперь делать? Как быть? Жить одному в этом доме? Нет, было слишком тоскливо и грустно оставаться в этих четырех стенах, где когда-то бурлила жизнь. Я остался один и не мог позволить себе распоряжаться чужой собственностью. Ко мне пришла мысль: собрать вещи, чтобы в любой момент сразу их унести, но сначала нужно наведаться в больницу к Монике. Я надеялся, что ее забрали в ту же, где она лежала с приступом после вечеринки. Туда я и отправился.

***

В больнице, название которой теперь я знал — Evertone Health Centre, — народу было дохрена. Всюду семенили пациенты, посетители, врачи и медсестры, охранники с суровыми лицами внимательно следили за бурной жизнью в стенах здания и тайно мечтали о том, чтобы поскорее свалить домой к любимым женам, вкусной еде и телеку. Я же совсем не тайно мечтал о том, чтобы найти беспрепятственно Монику, попасть к ней и лично убедиться в ее сохранности. В моей голове уже давно затаились самые страшные мысли, и я хотел избавиться от них, ибо они резали меня изнутри подобно ржавому ножу, оставляя глубокие, болезненные раны.

Стоило мне подойти к регистратуре, как медсестра в ужасе распахнула накрашенные глаза и испуганно уставилась на меня. Она бегло оглядела мой не самый лучший внешний вид и подумала, что это мне нужна помощь. Ну еще бы, ведь я выглядел как только что вернувшийся с войны раненный солдат.

— Доброе утро, сэр, — молодая женщина засуетилась, подготавливая какие-то хреновы бумажки. — Сейчас я вызову доктора, посидите пока в коридоре.

— Ту-ту-ту, — я попытался остановить бурный поток медсестры, махнув головой, — мне не нужна помощь, все в порядке. Я пришел узнать, поступала ли к вам Моника Чандлер?

Женщина пристально посмотрела мне в глаза и застыла. Она была похожа на рентген, желая изучить меня целиком и полностью. Врал я или нет? Почему при моем-то состоянии я отказался от медицинской помощи? И кто я такой, чтобы спрашивать о некой мисс Чандлер?

— Кем Вы ей приходитесь? — медсестра включила компьютер, загружая базу пациентов.

— Я ее парень, — на полном серьезе заверил я. — Так поступала она к вам или нет? Мне нужно срочно знать!

— Пока компьютер не загрузится, я не смогу Вам дать ответ.

И я ждал, пока загрузится компьютер. Терпение было на исходе… Хотелось самому залезть в это идиотское окошко, расколошматить там все и выведать, здесь ли находится Моника или нет. Сердцем я чуял, что ее привезли именно сюда, ведь в прошлый раз мы приехали в эту больницу, когда у нее случился приступ после вечеринки. Я не думал, что в Ливерпуле дохера таких больших и качественных больниц — одна, ну, может, две, но никак не больше. И если Мон здесь не окажется, я пошел бы искать дальше. Вариантов не так уж и много.

— Да, мисс Чандлер у нас. Подождите минутку, я позову ее лечащего врача, — медсестра не спеша встала со своего места, захватив какую-то бежевую папку, и удалилась, оставляя меня одного наедине с коварными мыслями, которые закопошились в моей голове еще активнее.

Долго стоять я не мог, так как тело страдальчески ныло, поэтому я решил подождать на длинной лавочке, что расположилась в чистом, стерильном коридоре. Я смотрел, как туда-сюда бегают врачи, таская в руках истории болезней и прочие необходимые документы, как устало, с поникшим видом волочат ноги пациенты. Некоторые из них стояли возле автоматов с едой и кофе/чаем и беседовали о чем-то своем. У каждого своя жизнь, своя судьба, каждый надеется только на лучшее, желая покинуть стены больницы полностью обновленным и здоровым, но одному Богу известно, как все сложится. Нам, простым смертным, остается тешить себя надеждами и верой — единственным, что у нас есть.

Я внимательно вглядывался в лица пациентов и пытался прочесть их мысли. Мне было интересно, что творилось у них в головах, о чем они думали, какими были людьми и что вообще из себя представляли. Вот прошла женщина лет пятидесяти: морщины уже исказили ее умиротворенное лицо, но она тщательно скрывала их под приличным слоем макияжа; ее темно-зеленые глаза, которые когда-то искрились счастьем молодости, теперь выражали не только мудрость, но и накопленный опыт. Я не знал, чем она болела, но судя по ее внешнему виду — больничный халат, растянутые штаны, полосатая футболка и пушистые тапочки, — она здесь уже давно. Мои покрасневшие глаза упали на другого пациента. Им оказался молодой мужчина лет тридцати. Он явно ненадолго в стенах больницы: загипсованная рука, легкая улыбка на губах и глаза, полные жизнелюбия. Мужчина попивал кофе и болтал с другой пациенткой. Девушка, чуть моложе него, открыто кокетничала со своим собеседником и глупо смеялась над его якобы остроумными шуточками. Даже здесь, в больнице, в месте, где люди не могут точно знать, что их ждет, где остается только надеяться на положительный исход событий, течет своя жизнь. Для некоторых больница стала родным домом, для некоторых — ненавистным адом. Чем же станет она для меня? Чем же стала для Моники? Я не мог знать и мучился от пугающей неизвестности.

Через несколько минут ко мне подошел доктор. Это был приятной наружности мужчина, на вид ему было не больше сорока пяти. Его внешний вид моментально располагал к себе, добрые глаза внушали доверие, а очки в прямоугольной оправе добавляли ему львиную долю интеллигентности.

— Вы к мисс Чандлер? — бархатным голосом спросил мужчина, протягивая мне руку, которую я тут же пожал. — Я ее лечащий врач, мистер Гейз.