Тариф На Счастье

— Я видела их с Юнги на кухне, — ответила та, указывая пальцем в нужном направлении, но когда Гук, благодарно кивнув, хотел увидеться с Кэт и поздороваться с другом, которого давно не видел, Стейша остановила его, коснувшись руки. Девушка подозрительно стала серьезной и смотрела прямо в глаза, будто хотела донести до парня лучшей подруги нечто очень важное и осмысленное. — Чонгук?

— Что?

— Ты любишь Кэтрин?

— Конечно, что за глупые вопросы? — брюнет снисходительно улыбнулся, догадываясь, что Анастейша уже под действием эйфории. — Ты подожди, сейчас я тоже закинусь и…

— Тогда поторопись.

А вот теперь улыбка сползла с чонгуковского лица. Он воспринял эту фразу именно в том ключе, в котором ее хотела донести Стейша, и, помедлив под действием вспыхнувшего шока, рванул на кухню. Блондинка обеспокоенно смотрела ему вслед и не могла понять, правильно ли она все сделала… Может, надо было сказать, что Кэтрин вышла позвонить подруге? Нет, это абсурд, Кэтрин никогда и никому не звонит. Тогда что насчет Кэт, которая в туалете? Вот так просто и жизненно. И ведь Анастейша была бы почти права, только не в туалете, а в ванной.

Тебе бы подошел черный цвет.

Потому что у Чонгука черный цвет. Потому что Чонгук самая сильная любовь Кэтрин. Потому что он самый лучший, и если существует Тэхен-Супермен, то Чонгук-Супермен тоже имеет право на существование.

Как бы Кэт ни хотела, она не может подпустить к себе чужого мужчину. Чтобы НЕ чонгуковские пальцы ласкали ее, чтобы НЕ чонгуковские губы целовали… Не бывать этому, и пусть ее самолюбие ущемлено, пусть она не смогла отомстить, она будет выше. Выше и умнее. Дерьмо стоит смывать.

— Вставило… — шептал Юнги, когда Кэтрин вскочила на ноги, а дверь сзади громко стукнулась о стену.

Быку достаточно красной тряпки, чтобы прийти в бешенство. Чонгуку достаточного одного взгляда кого-то чужого, брошенного на его девушку, чтобы ринуться в бой, а тут был не просто взгляд… Значит, будет не просто бой. Разве кто-то имеет право оставаться наедине с Кэтрин? Разве кому-то можно нагло соблазнять ее и пытаться затащить в постель? Когда обижают маленькую и слабую кошечку, тигр не может оставаться в стороне. Как и говорилось: господин Чон, защитник всех невинных и пушистых.

— Чонгук! — повысила голос Кэт, попятившись назад, но сзади было препятствие в виде ванны, и девушке оставалось только испуганно сжиматься в малехонький комочек. Она никогда прежде не видела своего парня таким злым. Наверное, именно так выглядят обезумевшие серийные убийцы, упивающиеся властью и тонущие в вязкой ярости. Одержимые кровью, они видят мир в красных красках и не различают оттенки «хорошо» и «плохо». — Чонгук, послушай…

— Рот закрой! — Чон впервые был так груб с Кэтрин, но его это мало заботило. Его волновал Юнги, который уже встал и смотрел на него совершенно спокойно, как будто ничего и не произошло. Так, зашел руки помыть, а тут… — Значит, вот как, Юнги? Я за порог, а ты к моей девушке прыг-скок?

— Слушай, чувак, ты неправильно понял. Мы просто общались, понимаешь? Разговаривали. Я и не думал к ней лезть, она же твоя.

— Верно, моя… Тогда какого хуя ты околачиваешься вокруг нее? — Чонгук подошел к Юнги и сильно толкнул его в грудь. Худющий Мин пошатнулся назад, но удержал равновесие, выронив на пол упаковку со шприцем. Улику моментально обнаружил Гук. — А это что, мать твою? А? Что это за нахуй, я спрашиваю?! Ты, мудак, собирался вколоть Кэтрин это дерьмо?! Я тебя спрашиваю, сука!

Все это время Чонгук кричал, не собираясь делать тон голоса тише, и не давал бедному Юнги пройти. Он зажимал его возле раковины, регулярно толкая то в грудь, то в плечи, и смотрел так, что если бы взгляд относился к оружию, белобрысый уже давно валялся бы с кровоточащей дырой во лбу.

— Чонгук, правда, все нормально, мы ничего не делали. Успокойся, я тебя прошу, — Кэт, осмелившись, подошла к своему парню, взяв его под руку, но тот вырвался, даже не посмотрев в ее сторону. — Ты глухой или слепой? Я с тобой разговариваю!

— Ну же, удели внимание своей любимой, — Юнги улыбнулся, за что тут же поплатился: Чонгук ударил его в лицо кулаком, завалив на пол, и сию же секунду подключил ноги, собираясь доказать не только другу (другу ли?), но и самому себе, каким опасным он может быть в моменты страшной ревности.

На крики и разрастающуюся драку сбежались все, кто находился в гостиной. Кажется, от прежнего опьянения не осталось и следа. Протрезвевшие и ошарашенные человечки скучковались в крошечной ванной и дружно пытались угомонить разъяренного влюбленного. Тэхен, повторяя относительно недавний трюк в магазине, оттащил Кэтрин от Чонгука, которая пыталась оттянуть его от Юнги за футболку, но разве она могла справиться с этой горой мышц? Джин и Стейша в панике что-то верещали, но самым сообразительным, сильным и собранным оказался Намджун. Обхватив Чонгука сзади, он вытолкал его в сторону дверного проема и склонился над избитым Юнги.

— Ты даже не сопротивлялся? — спросил он с усмешкой, делая подсчет нанесенного ущерба на это худощавое тело.

— Иди на хуй, — огрызнулся тот, сплевывая кровь на пол и кряхтя от боли, пульсирующей везде, где только можно. — Этот мудила как с цепи сорвался! Ебаный в рот, не трогал я его девушку! Урод…

— Разведем вас по углам, а утром помиритесь, бойцы, — Джин помог Юнги подняться, но обиженный и оскорбленный отмахнулся, сказав, что сам дойдет.

Тэхен отпустил Кэтрин, которая, проигнорировав Анастейшу, выбежала из ванной. В коридоре она схватила куртку и громко хлопнула входной дверью. Намджун продолжал оценивать масштабы трагедии: избитый Юнги, злобно сидящий на полу в коридоре, Чонгук, который утащил пачку сигарет на балкон и закрылся там, Кэтрин, в истерике сбежавшая из дома, и Стейша, помчавшаяся следом за подругой. Ну что, удалась вечеринка?

— Кэтрин… Я должен тебе кое-что сказать… В общем, кажется, я… я тебя… люблю?

— Это вопрос?

— Нет, всего лишь шаткое утверждение.

— И что же нам теперь делать? Разрушать я не люблю.

— Твое согласие послужило бы крепким фундаментом. Мне, знаешь ли, не хотелось бы разбирать сломанные кирпичики, которые срастались непосильным трудом.

— Найдется ли в твоей постройке место и для моего кирпичика? Он один, правда, зато очень прочный. Я его хранила долгое время и теперь поняла, что могу рискнуть. Возьмешь?

— Скажи это. Прямо. Я тупой и не люблю обилие эпитетов.

— Сам только что охотно влез в удобный костюмчик романтика и поэта.

— Я тупой.

— И правда… Дурак.

— Кэт?

— Я люблю тебя, Чонгук.

Желваки ходили на посеревшем лице Чонгука. Сначала оно было красным, потом позеленело (его отчего-то вырвало прямо на улицу сквозь открытый балкон), а теперь приобрело цвет разрушенного кирпича, выкрашенного когда-то серой краской. Его здание пошатнулось, землетрясение оказалось слишком мощным, и один кирпичик-таки вылетел. Надо было срочно его искать, иначе быть беде. Кэтрин не любила разрушать, да и Чонгук не относил себя к числу вандалов.

Делая долгие и глубокие затяжки, брюнет щурился, тихо кашлял и смотрел на темную улицу, где на влажном после дождя асфальте виднелись редкие лужи. В них отражался бисер звезд. Ночь, ведомая вязкой тоской, оплакивала распухшие чувства, и теперь ее слезы искрились на бархатном полотне почти что черного неба. Там, где-то далеко-далеко, кто-то вышел покурить на Марсе, и Чонгук махнул ему рукой. Это время суток имеет особенную романтику, понять которую сможет далеко не каждый. Здесь нужен болезненный настрой, ибо страдание — удел гения и творца. Вспоротая душа возвышается к небесам, распахивая с громким стоном сломанные крылья.

Юнги распахнул дверцу балкона.

Парень нерешительно топтался на месте, языком слизывая кровь со свежей раны на губе, и думал, что сказать в свое оправдание. Но Чонгук опередил его.

— Мне бы хотелось избавить себя от общества дерьма. Поможешь мне?

— Чувак, серьезно… — захрипел Юнги, становясь рядом с другом. — Ты что, мне не доверяешь? Да я на чужую бабу никогда не полезу.