Страница 126 из 129
— Нет, — перебила она, — Лангуасс и Квинтус были первыми. Я стала вампиром иначе. Мой тогдашний любовник Лангуасс использовал меня как шлюху ради блага всего человечества. Я принесла главный ингредиент и он отдал его Ноэлу, не объясняя, каким образом добыл.
— Ноэл, — повторил Майкл, будто удивляясь своему непосредственному общению с человеком, сыгравшим важную роль в современном мире, человеком, облегчившим достижение вечной жизни.
— Я не такая старая, — мягко произнесла она. — Я встречала мужчин и женщин на тысячу лет старше меня. Твой отец бывал в Адамаваре?
— Да. Он встречал там людей, утверждавших, что они знали Ноэла Кордери. Вождь Огбоне, называющий себя Нтикима Они-Шанго. Вождь по имени Нгадзе. Он говорил о женщине, слабоумной, возможно, одной из самых старых в мире, по имени…
— Береника, — подсказала Лейла, чувствуя жуткий озноб, обычно несвойственный вампирам. — Бедная Береника, потерявшая чувство времени и разум. Мы еще не готовы жить вечно, хотя можем научиться. Однажды Нтикима спас нам жизнь. Думаю, он многому научился от Квинтуса и Ноэла. Возможно, он единственный может возродить Огбоне в двадцатом веке и спасти Африку от нынешних мучений.
— Мой отец говорил то же самое, — заметил Майкл, удивляясь подтверждению его мысли. — Он рассказывал, что Нтикима защитил его, он единственный из так называемых старейшин понял открытое в раскопках чудо, принесшее на Землю дыхание жизни.
— О да, — сказала Лейла. — Нтикима всегда это понимал, и я ему иногда завидовала. Без особых знаний он замечательно чувствовал и новые знания встраивал в свое видение мира. Для него не составит трудности понять, что метеор принес вечную жизнь на Землю в виде чужеродной ДНК, это не противоречит его представлению о молнии, посланной божеством и содержащей частицу сердца другого божества. Может быть, то и другое произошло одновременно.
— Мой отец думает почти так же, — заметил Майкл Саузерн. — Он всегда говорил мне, что случайность может играть большую роль, чем мы думаем, и чужеродная ДНК совместилась с человеческими генами. Вероятно, он и молодой Дарвин хотят продвинуть теорию эволюции в более широком масштабе — распространяющемся за пределы Земли на всю Вселенную, с единой системой жизни, охватывающей ее бесконечные дали.
Лейла вспомнила, как смотрела с Ноэлом Кордери и Квинтусом в безграничное небо. Тогда она сказала Нтикиме, что звезды очень далеки; Квинтус пояснил, что это отдаленные солнца, и радовался созданному Богом человеку в мире каждой звезды. Созданному с тем, чтобы наполнить свое бесконечное Создание плотью и духом в системе, величие которой превосходило воображение даже воображение вампира, живущего тысячи лет.
Лейла подумала опять: “БЕДНАЯ БЕРЕНИКА! Обладать дыханием жизни и ничего не видеть”. Она думала о Беренике, чтобы отвлечься.
Вслух она сказала:
— Рада слышать это. Мир звезд — жуткое и страшное место. Мне не нужен Бог, которому поклонялся Квинтус, но меня утешает мысль, что история, где я играю свою роль, не ограничивается частицей камня, затерянной в безбрежной пустыне полуночной тьмы. — И подумала: “Я помню его лучше, чем думала, и эти слова могли быть его, еще до того как я научилась так говорить”.
— Ты говоришь, как мой отец, — сказал он резко. Вероятно, бессмертные всегда так рассуждают. Это так на самом деле или все просто удобная фантазия?
Лейла внимательно смотрела на юношу, сопоставляя хрупкость голубизны его глаз и откровенность слов о смерти.
— Не знаю, — сказала она. — И никто не знает. Скоро мы будем знать лучше, когда полетим к звездам и разведаем, есть ли жизнь на других планетах, на что она похожа, но уголки бесконечности будут всегда вне пределов нашего знания.
— Скоро, — повторил он, — когда мы полетим к звездам. Это будет скоро для тебя, несомненно, но не для меня. Этот мир — все, что у меня есть, вместе с его болью. Моя роль, к несчастью, ограничена, как и роль Ноэла Кордери. Он и я были помечены нашей предательской ДНК — ранней смертью.
Если он хотел взволновать ее, то это удалось. Она с трудом допускала мысль о жестокой проделке судьбы с Ноэлом. Он был обречен умереть, и в таких мучениях, какие этот мальчик с морфием в кармане, в мире, облегчающем боль, не мог понять, даже представить. Но чувство горечи, вызванное тем, что Кордери остался смертным, было неоднозначным. Ведь стань он вампиром, он не был бы ее любовником.
— Его убила не собственная ДНК, — сказала Лейла жестко. — Его замучили, отомстив за распространение открытия.
— Знаю. Но он не пытался избежать плена, суда и казни? Он покинул бы Мальту, если бы не был обречен на верную смерть? Какой смысл был для него в жизни вообще, если существовала уверенность в собственной бренности?
Лейла подошла к окну и посмотрела в ночь. Опять застучали частые капли дождя, она поняла: дождь будет сильным.
— Какой смысл? — повторила негромко. Она всегда говорила себе, что его смысл заключался в ней. Но, конечно, не могла представить, чего он стоил по сравнению со смертью и болью. Майклу Саузерну она сказала совсем другое:
— Думаю, никакого покоя для него не было никогда. Он не был спокойным и быстрым на решения. Он мог быть грустным и печальным, но я не могу сказать, что он смирился со своей судьбой или спасся от дурного настроения, обретя веру. Он не раскрыл для себя Бога” в которого верил Квинтус, и никогда не был уверен в том, что оставил след в истории. Добывая яд против вампиров, не знал; благословит иди проклянет его будущее за усилия, будут ли его считать такие люди, как ты, героем или подлецом. Но Кордери считал свою жизнь достойной, дела тоже и верил, что множество научных открытий, сделанных на основе его исследований, достаточно весомы, чтобы их засчитать в конечном счете. — Она обернулась, чтобы видеть его реакцию.
Майкл молчал, не выдавая своих чувств. Он будто нарочно ничем не проявлял себя, будто не расслышал ее слов. “Уже одно это, — думала она, — достаточно весомо”.
— По правде говоря, — сказал он, помолчав, — я не знаю, считать его героем или нет. Думаю, мой отец назвал бы его великим за открытия, за роль ведущего в разрушении старого порядка, чтобы дать дорогу новому, но я не знаю. Думаю, я стал скептически оценивать мнения своего отца, почти по привычке. А ты считаешь, что я должен взять Кордери за образец, узнав, что пал жертвой болезни, которой страдал он? Должен благородно нести свою ношу и показать пример безжалостному миру тем, как обычный человек может отличиться?