Страница 10 из 167
Почкин в ответ ободрил меня рассказом о том, как наши институтские ребята поодиночке сматывались с затеянного месткомом празднования трехсотлетия изобретения волшебной палочки, оставляя вместо себя дублей. Под конец в огромном зале, где проходило торжество, не осталось ни одного челове– ка: только сотня небрежно запрограммированных дублей. Когда, наконец, ушедшие работать магистры и ученики сообразили, что произошло, то дубли оставались без присмотра уже больше трех часов. К ним отправился Федор Симеонович.
Вышел он через полчаса, предварительно дематериализовав всех дублей. На лице его блуждала странная улыбка, но о сво– их наблюдениях он никому никогда не рассказывал, а делу Ли– нейного Счастья начал посвящать еще больше времени, чем раньше. История мне правдивой не показалась: во-первых, что такого могли натворить дубли, даже плохо сделанные, а во-вторых, работать больше, чем обычно, Федор Симеонович уже никак не мог. Выпроводив Почкина, я наконец-то вернулся к «Алдану». Опасливо включил питание и стал смотреть, как ма– шина тестирует себя. Бойко протараторила по бумаге виртуаль– ными литерами пишущая машинка, и «Алдан» ласково заморгал зелеными огоньками. Усевшись перед перфоратором, я взял стопку чистых перфокарт, составленную девочками программу и облегченно вздохнул. Кончились неприятности с Колесом Форту– ны и дублями. Жизнь возвращалась в свою колею. Ошибался я в этот момент здорово, как никогда. Но о том, что я ошибаюсь, не знал никто. Даже У-Янус. Так уж получилось.
2
Товарищ! Мы вместе решили с тобой: Покушав, посуду убрать за собой.
Где-то около двух я с сожалением оторвался от присми– ревшего «Алдана», встал, потянулся и направился в столовую. По пути заглянул к Витьке, потом к Роману, но ни того, ни другого не нашел. Взяв стакан кефира и тарелку жареной пе– ченки с вермишелью, я направился к своему любимому столику. Знаменит он был тем, что над ним висел огромный плакат с бодрой надписью: «Смелее, друзья! Громче щелкайте зубами! Г.Флобер.» Время от времени плакат подновляли, и при этом текст чуть-чуть менялся – поклонник Флобера каждый раз поль– зовался новыми переводами. Усевшись под словом «щелкайте» я, прежде чем воспользоваться советом и начать щелкать, глотнул кефира – тот оказался вчерашним, если не хуже. Потом, вспом– нив слова Почкина, зашарил глазами по стенам. Первый из пла– катов я увидел на стене напротив. Он гласил:
«Пальцем в солонку? Стой!
Что ты себе позволяешь?!
Мало ли где еще Ты им ковыряешь!»
Поперхнувшись кефиром, я протер очки. Плакат не изме– нился. Нормальный, аккуратно нарисованный плакат. Под ним сидели нормальные, аккуратные девочки из отдела Универсаль– ных Превращений. Девочки ели борщ, обильно посыпая его солью, и ничуть не смущаясь необходимостью окунать пальцы в солонку.
Мною овладел исследовательский зуд. Низко пригнувшись над тарелкой, рассеянно нанизывая на алюминиевую вилку куски лука, печенки и вермишелины, я смотрел по сторонам.
Над кассовым аппаратом я обнаружил чудесный, прекрасно зарифмованный плакат на вечную тему: люди и хлеб.
«Мой знакомый по имени Глеб Повсюду разбрасывал хлеб.
Не знает, наверное, Глеб, Как трудно дается хлеб.»
Перебрав в памяти всех знакомых ребят, я успокоился. Похоже, имелся в виду не какой-нибудь там конкретный Глеб из НИИЧАВО, а обобщенный негодяй. Кончиком вилки я извлек из солонки сероватую соль, посыпал вермишель и быстренько доел. Закончил обед кефиром и пошел к выходу. На дверях меня ждал третий плакат.
«Уходящий товарищ, ты сыт?
Зря спросил. Это видно на вид.
Администрация.»
Слово «Администрация» меня добило. Я остановился, под– жидая кого-нибудь знакомого. Эмоции требовали выхода. Теперь я понимал Володю, чей графоманский опыт исчерпывался знаме– нитым двустишием о едущем по дороге ЗИМе. Разумеется, в на– шей столовой работают не магистры, и даже не бакалавры, а беззаветная любовь заведующего к Флоберу не панацея от от– сутствия вкуса. Самым удивительным было то, что никто не возмущался этими жуткими виршами! Я вдруг перепугался, вспомнив утреннее приключение с Колесом Фортуны. Вдруг мы каким-то образом исказили человеческие вкусы, и теперь ЭТО считается нормальным? И Кристобаль Хозевич одобрительно ки– вает, глядя на стихи о Глебе и хлебе…
В дверь проскользнул Юрик Булкин, наш новый сотрудник из отдела Универсальных Превращений. По профессии он был эн– томолог, но ухитрился увлечься василисками – животными ред– кими и опасными. Теперь он вел тему: «О свойстве василисков превращать живое в камень, и о возможности превращения ими в камень воды». Как я слышал, теме придавалось большое значе– ние, так как с помощью дрессированных василисков намного уп– ростилось бы строительство плотин и был бы досрочно выполнен поворот сибирских рек в Среднюю Азию.
Поймав Юрика за руку, я спросил:
– Слушай, Булкин, ты плакаты на стенах видишь?
– Вижу, – целеустремленно вырываясь сказал Юрик. – Я их сам писал…
Я остолбенел. Юрик слыл бардом, пел под гитару веселые песни, и от его заявления упрочились мои худшие опасения. Видимо, оценив мою реакцию, Булкин прервал движение к очере– ди алчущих пищи сотрудников и разъяснил:
– Меня знакомые ребята-социологи попросили. Они иссле– дование проводят, «ЧВ» – «Чувство вкуса». Какой процент сот– рудников возмутится этими плакатами за три дня. Нормальный показатель – двадцать пять процентов.
– А у нас? – успокаиваясь поинтересовался я. – Вытянем норму?
– Тридцать процентов за полдня, – утешил меня Булкин. – И один, похваливший плакаты.
– Выбегалло, – сказал я.
– Выбегалло, – подтвердил Булкин. – Подошел ко мне и говорит: – «А ты, эта, значит, написал правильно. Эта, ини– циативу проявил. На ученом совете вопрос буду ставить, как почин поддержать».
В глазах Булкина мелькнуло легкое злорадство.
– А ведь поставит, – задумчиво сказал я. – Еще и Модест поддержит, а остальные решат не связываться… Так что ты готовься, Юрик, пиши плакаты впрок…