Рыцарь Фуртунэ и оруженосец Додицою

«…Расслабились и не спеша два круга вокруг стадиона!» Никогда я еще не бегал с таким отвращением. Честно говоря, мне было физически плохо, я слишком перенапрягся на соревнованиях. Мне надо было бы понять, что радоваться мне мешает плохое самочувствие. Что это еще не победа, это всего лишь дебют…

Я вернулся в общежитие, выстоял очередь в столовой за ужином (на сей раз очередь была длиннее обычного); я едва держался на ногах от усталости, казалось, вот-вот свалюсь. От запаха еды меня тошнило, но когда я наконец получил поднос с мамалыгой и свиными потрохами, я почувствовал такой зверский голод, что, поужинав, был не прочь пойти куда-нибудь и поужинать еще разок. Но денег у меня не было, и я отправился в общежитие и повалился на кровать, отвернувшись лицом к стене; мне не хотелось, чтобы меня видел кто-нибудь из тридцати с лишним ребят (мы жили в огромном зале, самом просторном помещении общежития), и молча плакал с открытыми глазами, чувствуя соленый вкус на губах. Мне тогда, наверно, было нужно, чтобы кто-то меня ободрил, поддержал, может, мне нужна была любящая женщина, которая обо мне бы заботилась. Но заботиться должен был я и выслушивать жалобы должен был я — я был мужчиной и должен был вести себя по-мужски, иначе говоря, как каменная скала. Я не спал всю ночь, глядя в потолок среди общего храпа. Свою бессонницу я рассматривал как первую настоящую неудачу. Чего я только не передумал за эту ночь! И решил: все, со спортом покончено, и перестал ходить на тренировки.

* * *

Когда я снова оказался вместе со своими однокурсниками на однообразных, скучных, но обязательных уроках физкультуры, у меня спросили, почему я бросил легкую атлетику. «У меня плоскостопие», — с ходу ответил я. Ребята засмеялись… Потом я внимательно рассмотрел свою стопу: плоскостопия у меня, разумеется, не было…

Динеску я никогда больше не видел. Впрочем, может, и видел, но узнать не узнал.

ХАНИБАЛ СТЭНЧУЛЕСКУ

Ханибал Стэнчулеску родился в 1955 году в Посешть. Прозаик, журналист. Окончил университет в Бухаресте. Сотрудничает в газетах «Лучафэрул», «Ватра», «Трибуна», «Равнодействие».

Рассказ «Рыцарь Фуртунэ и оруженосец Додицою» взят из антологии «Десант 83».

РЫЦАРЬ ФУРТУНЭ И ОРУЖЕНОСЕЦ ДОДИЦОЮ

— Джорджике, влево! — кричит высокий, худощавый и, пожалуй, чересчур длинноносый агротехник, держа вожжи с ловкостью Ахиллеса, правящего квадригой.

Джорджике, весом в сто с лишним килограммов, быстро пересаживается на левую сторону, чтобы уравновесить опасно накренившиеся желтые дрожки, готовые перевернуться на каждом повороте. Норовистые кони, белый и черный, пыша огнем, бегут с такой скоростью, что кажется — насколько удается разглядеть что-либо в облаке пыли, — будто спицы колес крутятся в обратную сторону.

— Джорджике, вправо!

Джорджике бросается вправо и, перегнувшись через бортик, повисает над землей, как на гонках мотоциклов с коляской. Между двумя командами Джорджике Додицою, красный, потный и пыльный, едва успевает обтереть лицо платком, величиной с полотенце, и в который раз проклясть про себя тот день, когда он показал Фуртунэ брошенные под навесом ветхие дрожки с облупившейся краской и без рессор. Однако этот короткий экскурс в прошлое, когда он раз и навсегда решил для себя, что «агротехник — отличный парень», прерывается повелительным окриком с узкого облучка дрожек, где руки, держащие вожжи, правят жизнью и смертью.

— Джорджике, влево!

И Джорджике живо вскакивает и свешивается с левой стороны.

Повозка ураганом проносится мимо милицейского поста, и старшина Негоицэ отмечает про себя: «Товарищ агротехник Фуртунэ едет в район вместе с Додицою. Вот черт, ни разу не перевернулся». Потом он отворачивается и возвращается к привычным служебным обязанностям.

* * *

Выпускник Сельскохозяйственного института им. Иона Ионеску де ла Брад, Константин Фуртунэ начал свою трудовую биографию на государственной животноводческой ферме, где пожилой агротехник с большим опытом приобщил его к тайнам практической деятельности, объяснив, что основным моментом в производстве продуктов является их строгое планирование. После чего он вручил Фуртунэ толстую тетрадь и велел разлиновать ее на графы цветными карандашами. Страниц через пятьдесят — а в тетради их было двести — Фуртунэ спросил, не мог бы он делать что-либо более полезное. «Еще чего! — возмутился пожилой агротехник. — Перестань, у тебя это пройдет. Сиди тихо, получай зарплату и не лезь куда не просят!»

…Фуртунэ уволился, скоропалительно женился и спустя немного времени приехал в Рогожень, плодородный край с бесконечными полями пшеницы. Бригадир Додицою встретил его широкой улыбкой (пожалуй, единственный из всех), определил на квартиру к хозяйке, а через неделю обратился к нему:

— Товарищ агротехник!

— Что?

— Ляна.

— Какая Ляна?

— Ляна — хозяйки вашей дочка.

— Что с ней?

— Так ведь лакомый кусочек!..

Джорджике, следя за реакцией Фуртунэ, оценивающе присвистнул.

— Не понимаю.

— Да будет вам притворяться!

— Джорджике!

— А что? Человек вы молодой, ну что за беда…

— И не стыдно тебе? Я женат.

— А то я не знаю? Потому и говорю.

— Ты что, с ума сошел? Оставь меня в покое. Лучше пойди запряги лошадей.

— Мужчина-то, он ведь совсем другое дело, не то что женщина, — философски рассуждает бригадир, направляясь к двери.

Фуртунэ расхохотался:

— Вот тебе и деревня… Только этого мне и не хватало… Лакомый кусочек, ну надо же!..

С утра до вечера носится по делам Фуртунэ: с поля на ферму, с фермы в правление и опять в поле, где зачастую и обедает вместе с трактористами. В деревне, а особенно среди руководства кооперативом, стали поговаривать, что «этот» уж слишком сует повсюду свой длинный нос. Как-то Фуртунэ заметил деревенскую отару овец, которая паслась себе преспокойно в кооперативной люцерне, а два чабана старательно делали вид, будто пытаются ее оттуда выгнать. Фуртунэ мигом распорядился запереть всю отару во дворе правления. Утром на следующий день хозяева овец слушали, бранясь потихоньку, как агротехник, расхаживая перед ними в скрипящих коричневых сапогах, объявил, что если он еще раз поймает деревенский скот в сельскохозяйственных культурах, то оштрафует их всех. Не удивительно, что его не раз поджидали ночью на углу улицы, но он ходил лишь в сопровождении двух-трех бригадиров, таких же здоровяков, как и Додицою. Помирились они лишь осенью, когда собрали необычайно высокий урожай. Получив трудодни зерном и деньгами, крестьяне собрались в доме Фуртунэ на пирушку с красным вином, тушеным цыпленком и музыкой. Цыгане-музыканты запиликали на скрипках и запели частушки по случаю:

Слышишь голос коростеля.

В кооперативе перец делят.

Ляна вовсю суетилась вокруг агротехника, хотя справа от него сидела его жена, приехавшая всего на несколько дней, а слева Джорджике Додицою, краснощекий, потный и веселый. Фуртунэ уже выпил достаточно и шутил со всеми, хотя он никак не мог забыть, насколько странным показалось его жене — женщине современной и эмансипированной, — что Ляна приходит каждый вечер, чтобы стянуть с него сапоги. «Мда!» — отмечал он про себя, поднимая бокал и чокаясь со всеми без разбора. Музыканты горланили частушки ему прямо в уши:

Слышишь, милка, кричит аист,

Что делить капусту стали.

За праздничным столом захмелевшие председатель и бухгалтер, казалось, забыли все ссоры и столкновения с Фуртунэ.