Летописи Нэпэла

Вражья кровь покрыла лицо Фрекса бордовой коркой, ведь при каждом верном ударе мечом — а иных и не было — в награду ему доставался поток крови. Красная жижица ещё продолжала стекать с плаща, уже не ручейками, просто капала. Сливаясь с теми ручейками, что струились из разрубленных тел, спускаясь до самого основания сей трупной башни, по желобам вскрытых артерий, по оврагам распахнутых грудных клеток, по чертам, оставленным в броне клинком и по естественным её ложбинам и впадинам, к самому низу, к старинной мостовой, мощёной крупными булыжниками. Заполняя выемки между инкрустированными в землю камнями, кровь вытекала из-под нижних этажей мертвячьей башни, словно река, проходящая через город и на входе в него безопасности ради накрытая громадой из… нет, не из камня, из десятков и десятков безжизненных тел. Красная жидкость стремилась прочь с площади, текла вниз по улице, бежала подобно огоньку бикфордова шнура — сколько ещё метров оставалось до какого-нибудь патруля или отряда, собранная, здоровая паника которого и станет тем взрывом, что в очередной раз за эту ночь нарушит спокойствие Мириуса? Только взрыв сей окажется не более чем громкой, но абсолютно никчемной шутихой, ибо засечь на улицах столицы — пускай, и ночных улицах, — невеликую автомашину, в которой уместятся остатки заговорщиков, сложное дело. Невозможное, даже если городские власти объявят комендантский час.

Однако же, отсюда и уходить не хочется. Такую гору мертвецов не грех избрать последним пристанищем. Не стыдно было бы, найди имперские уборщики его, поникшего на рукоять меча, здесь, на этом самом месте, в центре пейзажа из мёртвой плоти, созданного не каким-нибудь чужим умельцем, а им, его руками и его мечом. Только вот незадача, Фрекс — жив. Ему стало даже обидно, ведь такой случай представился красиво преставиться. А он его упустил! Выжил-таки, и всех неприятелей перебил! А когда ещё такое будет…

Вдруг ожила рация, что, как опавший лист среди исковерканных кабаньим рылом, торчащих наружу корней, лежала под рожном мёртвых рук, в последнем пароксизме тянувшихся к Фрексу, да так и застывших в этом жесте, когда смерть, наконец, пришла за их хозяевами.

— Вы обезвредили заговорщиков? — произнёс далёкий нечёткий голос. Голос этот тоже как будто захлёбывался в крови, но надеяться на то, что неизвестный радист подыхал сейчас на своей станции, где некий недоброжелатель вложил в его естественные ножны между рёбрами свой нож, было бы крайне наивно. Просто рация лежала в самой гуще мёртвых тел, в самом пересеченье потоков, из них вытекавших.

Фрекс выплюнул кровь, собравшуюся во рту, чуть не заполнившую горло, стекавшую в желудок, — чужую, ясное дело, кровь. В яростной битве с каждым вздохом кроме воздуха доставалась и волна крови, летящая от разрубленного врага. Собственная кровь не покидала пределов тела — пускай и вырвалась из лопнувших от натуги сосудов, образуя гигантские кровоподтёки в области суставов, но не вышла, дала о себе знать лишь тёмно-синими пятнами под кожей. Откашлявшись кровавыми брызгами, доктор поднял прибор.

— Мы их уничтожили! — срывающимся голосом недавнего утопленника произнёс Фрекс.

— Каковы ваши потери? — требовательно вопросило существо из прибора.

Фрекс не спеша обвёл взглядом остатки своей группы. Клауса уже всех пересчитала и показывала на пальцах шестнадцать. Фрекс поднял руку, будто пригладить волосы и без того лежащие идеально, прилизанные чужой кровью. Выхватил из-за воротника три метательных ножа длиной с ладонь и метнул их веером. Боевик, придавленный броневиком, слегка дёрнулся, когда лезвие пронзило его глаз. Санитар секунду стоял, опираясь на свой костыль, затем начал заваливаться на спину. Через лоб, посреди которого торчал нож, потекла тонкая струйка крови. Боль, мучавшая маньяка, лежащего на земле возле транспортёра с пробитым животом, прекратилась, когда клинок вошёл ему в сердце.

— Нас осталось тринадцать. Целых тринадцать! — рявкнул доктор, сжимая рацию в кулаке. До хруста. — И по-моему, это слишком много.

Клауса оторопело глядела на Фрекса.

— Не думай, что я считаю это число несчастливым, наоборот, — проговорил ей Фрекс. — Просто нас по-прежнему чересчур много для того, чтобы скрываться. Целая толпа. — Доктор усмехнулся собственному цинизму. И бросил девушке: — Садись в машину! Нам нужно найти какой-нибудь маленький аэродром с малочисленным гарнизоном, который, глядишь, и уменьшит наш миленький отряд до двух человек. Но никак не менее этой цифры!

Надежды доктора Фрекса на небольшой, но очень воинственный гарнизон, должный сократить число заговорщиков, не оправдались — навстречу вооружённым психам вышел, держа подмышкой дробовик, старенький дедушка, без слов протянул связку электронных карточек-ключей от ангаров. И, заметив некоторую растерянность подопечных Фрекса, даже проводил к тому сооружению, где был укрыт от непогоды один из самых вместительных летательных аппаратов. Без доброго дедушки пришлось бы прочёсывать все ангары в поисках самолёта с нужным количеством кают. Получив законную благодарность, — словесную, не в виде пули, — добрый старик удалился в свою конуру, на мягкий диван, под тёплое одеяло.

Уже при посадке в выдвинутый на полосу аппарат, доктор, пропуская подручных в салон, оттянул девушку с лестницы, — ну, как всегда, первой лезет в любое дело, кроме, естественно, полезного, — взял за плечи и ласково поглаживая большими пальцами впадинки ключиц, заговорил едва слышно:

— Клауса, я вынужден отлучиться на… — Фрекс запнулся, подсчитывая что-то в уме. — На несколько часов. У меня здесь ещё остались кое-какие дела… Ты, вместе с остатками отряда, прямо сейчас вылетаешь на юго-восток. Хорошо?

— А как же ты? — плаксиво протянула Клауса. Ей ведь казалось уже, что всё, что было плохого — закончилось, и что теперь их ждёт только спокойствие и счастье, но никак не новые испытания, пускай это даже недолгая разлука, всего лишь на несколько часов. Что-то подсказывало девушке — надо вцепиться в любимого руками и ногами, ещё чем-нибудь ухватиться за рукоятку люка или стойку шасси, и держать, держать, никуда не отпускать его от себя. Что-то подсказывало, что могут эти «несколько часов» обратиться долгими неделями, а о вечности ей и думать не хотелось, хотя и такая вероятность была. И слёзы сами просачивались наружу из тонкой щели меж веками и глазными яблоками, а загнать их обратно не было никакой возможности.

— Я нагоню вас на границе Империи и мы вместе отправимся… ещё не знаю точно, куда. Держись Серпа и моих санитаров. Если что, они защитят тебя. Ты всё поняла? — Клауса качнула головой, осторожно, чуть-чуть, стараясь даже не моргать — чтобы слёзы, тонкой плёнкой разлившиеся по роговицам, не соединились в крупные капли, не обозначились явственно. — Ну вот и отлично. До встречи, моя любимая. До скорой, очень скорой встречи, — Фрекс постарался улыбнуться на прощание и, судя по ответной улыбке Клаусы, поднявшей на него мокрые, блестящие от слёз глаза, ему это удалось. Действительно, потому что вместе с ним улыбалось не только её лицо, но и эти мокрые, блестящие от слёз глаза… И тем тяжелее было сознавать, что может случиться то, одна мысль о чём так расстроила Клаусу.

Глава 7

…Как будто наливное яблоко просилось мне в руку, спелое золотое яблоко с холодной, мягкой, бархатистой кожицей… Ницше «Так говорил Заратустра».

Нэпэл распахнул дверь, быстрым шагом вошёл в аудиторию для научных семинаров.

— В основе данной морали лежат три основные принципа: вера — вера в себя, в свои силы, в то, что ты сможешь в результате борьбы достигнуть цели к которой стремишься; надежда — надежда на то, что ты достигнешь цели, сколько бы времени ни занял путь к ней, и как не тернистен он ни был; любовь — любовь к тому, что в конце пути — к своей цели, — нудным голосом вещал лектор. Изредка строго поглядывал поверх очков на слушателей, не находя среди них усердно конспектирующих его речь. Не прервался, даже когда Нэпэл прошёл между рядами столов, грохая подкованными сталью сапогами.