Кнопка Возврата

Что значит всё время? - подумал Уткин. Как раз сейчас, кстати, и не держу, потому что у меня в руке фляжка. Он убрал фляжку на место, и сунул руку в карман, положив палец на кнопку. И девушка, которая шла по дорожке, села рядом с ним на скамейку.

Нельзя сказать, что Уткин намеренно собирался остановить ее при помощи кнопки ("если не сядет, нажму"), но мысль, видимо, промелькнула - и, следовательно, нажал, нажимал много раз, добившись, наконец, известного результата.

Девушка принялась вытряхивать из туфли камушек (по всей вероятности несуществующий).

- Здравствуйте, Маша, - сказал Уткин, а до этого были Лена, Аня, Женя - десятки других вариантов, умноженные на тысячи повторений. Уткину все же казалось, что он угадал с первого раза.

- Здравствуйте, - сказала девушка. - Мы разве знакомы?

- Не знаю, - признался Уткин. - Но вы ведь Маша?

- Маша.

- Тогда надо вспомнить, где мы с вами встречались, - сказал Уткин. - И можете надеть вашу туфлю. Там нет никакого камушка, или что там вас беспокоило.

Она послушно надела.

Зря я это сказал, подумал Уткин. Решит, что я какой-нибудь экстрасенс и копаюсь у ней в мозгах.

- Я заметил, как он выкатился из вашей туфли, когда вы ее снимали, - объяснил он.

- Спасибо, - сказала она и улыбнулась. И "спасибо" это, и улыбка были обеспечены тайным нажатием кнопки. Но с другой стороны это была ее собственная улыбка и ее собственное "спасибо", полученные без принуждения или гипноза. Только высвобождение скрытых потенций - так определил это для себя Уткин.

- Мне кажется, мы пересеклись с вами на прошлой неделе. Или на позапрошлой. В эти дни у меня много было разных событий, всего не упомнишь. Много разных людей встречал, и в разном порядке. Но ваше имя я ведь запомнил, вы Маша.

- Маша, - прошептала она.

Хорошо, подумал Уткин. Нужно получать больше знаков согласия.

- Есть люди, похожие друг на друга, - сказал он. - Много людей похожи друг на друга как две капли воды. На вашем месте могла быть Лена, Тамара, Полина, Вера. Но вы ведь Маша?

- Маша.

- Прекрасно. А я мог быть Игорем, Александром, Сергеем, но на самом деле я Павел.

- Вы Павел, - повторила девушка.

- Тогда пойдем. В мультиверсуме должен быть такой сценарий, по которому мы уходим отсюда вместе.

- А что такое мультиверсум?

- Это неважно, - сказал Уткин.

- Дядя, - Уткин повернулся на голос, у скамейки стоял мальчик лет семи. - Дядя, - повторил мальчик, - а почему вы все время держите руку в кармане?

- Исчезни, - Уткин сделал страшное, как ему казалось, лицо, и мальчик исчез.

- И вовсе не держу, - Уткин помахал рукой в воздухе, потом снова опустил ее в карман.

- Куда мы идем? - спросила Маша.

- Знаешь, - сказал Уткин, - был один ученый, который проводил опыты над собаками. Он даже над своей собственной собакой проводил опыты. Собак время от времени нужно выгуливать. Собаку ученого тоже выгуливали. А если с прогулкой задерживались, она подходила к кому-нибудь и топала передними ногами. Это был понятный для всех сигнал, и собаку тут же выводили на улицу. Но однажды все были заняты, и никто не обращал внимания на то, что собака подает свои сигналы. Она топала ногами все сильнее, потом стала совершать какие-то бессмысленные, беспорядочные движения. В это время хозяин обратил на собаку внимание и заметил, что она потирает лапой свой нос. Это конкретное движение она повторила несколько раз. И хозяин, то есть ученый, вывел собаку на прогулку. С тех пор он стал выводить ее только по этому новому сигналу, потиранию носа. А старый сигнал игнорировал. Прошло время, и собака освоила новый сигнал. Тогда ученый стал игнорировать потирание носа. Ситуация повторилась. Теперь собака, чтобы ее выгуляли, взмахивала над головой передними лапами.

- Как интересно, - сказала Маша.

Нужно говорить, говорить. Говорить, не останавливаясь, думал Уткин, а кнопку использовать, чтоб не перебивала и слушала.

Они подошли к дому, где Уткин жил. Поднялись на лифте.

- Следующим сигнальным движением, - говорил Уткин, открывая дверь, - было взмахивание над головой передними лапами, стоя на задних. Сними туфли, тут можно босиком. Но собака была уже старая к этому времени, и ей было трудно выполнять такие фокусы. Садись сюда. Коньяк будешь? А шоколад? - Уткин достал из буфета то и другое. Кнопочный гаджет завернул в салфетку и положил у левой руки в пределах досягаемости. Наполнил бокалы. - В общем, собака умерла.

- Печалька, - сказала Маша.

- Фамилия ученого была Поршнев - профессор. А может, это был на самом деле другой ученый, у которого была собака, а профессор, у которого собаки не было, привел эту историю в своей книге в качестве примера. Книга называе"Проблемы палеопсихологии"тся , а профессора, кажется, звали Борис Федорович.

- Как интересно, - сказала Маша.

- От этого примера профессор перекинул мостик к пониманию того, как бесполезные, нелепые действия возникают, множатся и, если им повезет, приобретают свойства сигнала. А применительно к человеку и звуки тоже, и звуки, звуки - нечленораздельное сперва бормотание, потом какое-нибудь дырбулщылубещур. А в итоге из этого абсурда и мусора возникает то, что впоследствии становится речью.

- Послушай, - сказала Маша. - Ты для того меня сюда привел, чтобы рассказать о профессоре Поршневе? Или для чего-то другого?

- Для другого, - сказал Уткин и поудобнее переложил гаджет. - Но про профессора я сперва закончу. В его книге рассказывается о происхождении человека. О том, как безмысленная до того обезьяна приобрела то, что мы называем разумом. И труд здесь ни при чем - этот труд, который вроде бы создал человека, как нас учили. Бобры тоже трудятся, но это не делает их разумными. Не труд, а речь, слово, идущее от человека к человеку. Слово, слово... - Уткин на миг замешкался, но говорить нужно было, не останавливаясь, и он продолжал: - Слово разумное. А когда слово становится разумным? Когда оно произносится внутри человека прежде, чем произнестись наружу. Я правильно говорю? Это так?

Он пододвинулся ближе к девушке и положил руку ей на колено.

- Как интересно, - сказала Маша.

- Оно произносится внутри, не выходя наружу, а от этого уже не отвязаться. И мы как собака профессора - или не профессора - когда она бестолково трет нос лапой - а это реально бестолковое, бессмысленное действие, если только оно не приобретает значение сигнала - то есть мы как эта собака бестолково двигающая лапами, эта собака, эта собака... перетираем внутри себя бестолковые слова, не ставшие мыслями. Даже когда не собираемся ничего сказать или решить какую-нибудь задачу. Я правильно говорю?

- Правильно, - прошептала Маша.

Уткин перевел свою руку, лежавшую на колене девушки, выше.

- Но есть что-то еще такое, что мы в процессе нашего очеловечивания получили в нагрузку к разуму. - сказал он. - Нечто новое, чего раньше не было. Умение убивать. Не просто кого, а себе подобных, прямо сказать - своих. И "убей" приказывало первое, еще не ставшее разумным, слово. - Уткин привстал и начал стягивать с девушки футболку. - Еще до того, как слово стало разумным, оно было командой, оно было приказом. Оно говорило "можно". Оно говорило "нельзя". Оно говорило "надо". Оно говорило "убей". И слово "убей" было у одной части человеческого - дочеловеческого - стада, а другая часть не могла противиться этому слову. Не могла противиться, не могла противиться.

Коньячный бокал девушка продолжала держать в руке, но это не беспокоило Уткина. Не завершив с футболкой, он перешел к другим предметам ее одежды. Всё правильно, думал Уткин, она хочет этого. Я хочу, и она хочет. И я ни к чему ее не принуждаю, я только высвобождаю ее желание. То, которое с какой-то вероятностью присутствует в ее внутреннем облаке возможностей.

- Первые - они были каннибалы, они были людоеды, - продолжал говорить Уткин, - а вторые приносили избранных из своих им в жертву. Своих детей, своих первенцев. - Она делала все, что хотелось Уткину. Уткин делал все, что хотелось ей. Он и она пребывали в полнейшей гармонии - что-то удивительное, такое, чего Уткин не испытывал ни с кем прежде. И он говорил, говорил, - первенцев мужского пола - разумеется, что мужского, мужского. Это был долг. Это было надо. Времена незапамятные, но следы остались в легендах и мифах. Минотавр, Сатурн, пожирающий детей, человеческие жертвы - у разных народов, разным богам. И война, война тоже, война без особых причин, без причин - изначальный смысл которой - один из смыслов - заготовка человеческого мяса. И тот костер, на который возлагают трупы героев, он не погребальный, а пиршественный, пиршественный, пиршественный.