Маргаритка

- Пять внуков у вас будет, теть Ир, точно пять. Двух мы с Колькой вам родим. Это я вам обещаю. А Олег с Олеськой пусть о трех думают. Они у вас старшие. С них спроса больше должно быть.

Олеська, измученная горластой дочкой, ночью все-таки она была рядом с малышкой, а не бабушка, отвечала:

- Нам и Катюшки хватит. Я больше рожать не буду.

Олеська никогда не говорила слов "одной дочки", потому что помнила: еще есть Леночка. Олег молчал в этих спорах красноречиво, только как-то обмолвился, вот еще бы им с Олеськой и сыночка.

- Сыночка, папочка, будешь рожать сам и сам кормить грудью, - тут же решительно отозвалась жена. - На меня не рассчитывай.

Маргаритка, присутствующая при этом разговоре, рассудительно и невинно посоветовала:

- Ты главное роди, подружка, остальное Олег сам сделает, козьим молоком выкормит сыночка...

Ирина Васильевна уже знала про козье молоко и про то, как маленький Костик удружил дяде неприятность.

Маргаритка в душе завидовала Олеське, она тоже хотела второго ребенка, девочку, но пока Костик был маленький, да и не получалось, не беременела она. Но от этого женщина менее счастливой себя не чувствовала. Ведь рядом был ее любименький Колька. Точно такого же счастья Маргаритка желала всему миру...

Лето вступило в свои права с началом июня. Было жарко, знойно. Дожди забыли про Осинки, обходили их стороной. Взрослые переживали, а дети радовались жаре, пропадали на речке. Маргаритка в середине месяца приехала в Осинки, решила с Костиком подышать деревенским воздухом, в городе жара изматывала. Да и тетя Катя все звала. Комнату Маргаритки так никто и не занял. Николай согласился: пусть жена с сыном поживут в летом в Осинках, в деревенском доме даже в жару прохладно, да и Костик вволю нагуляется на улице, а сам Николай будет приезжать сюда каждый день. Не так далеко от города Осинки. Маргаритка давно вручила мужу ключи от своей машины, сама за руль садилась крайне редко, ей нравилось, что ее возит Николай. К тому же в деревне были и ее подруги: Олеська так и осталась на даче с дочкой, а Золена и Надежда жили в деревне постоянно...

Через несколько дней Маргаритка обратила внимание, что Золена в последнее время ходит грустная, а сегодня, чувствуется, сильно расстроена.

- Сестричка моя старшая, что случилось?

Маргаритка иногда так называла сестру первого мужа, особенно когда чувствовала, что та нуждается в помощи. Золена неожиданно заплакала. Крупные слезы наполнили ее большие красивые глаза, окаймленные густыми черными ресницами, и не удержались там, побежали быстрыми каплями по щекам. Сдержанная, уравновешенная, жена Богдана никогда не показывала своих слез. А тут всхлипнула, отвернулась, быстро доставая платок. А слезы катились и катились... Маргаритка встревожилась.

- Золенушка, родненькая моя, давай поговорим. Что случилось? Ты поссорилась с Богданом?

- Нет, - качнула та отрицательно головой, пытаясь справиться со слезами.

- Я могу тебе помочь?

- Нет, - вновь был ответ.

Маргаритка в растерянности замолчала. Через несколько минут Золена начала говорить сама.

- Счастливая ты, Маргаритка, - грустным голосом произнесла она. - Правда, правда. У тебя есть Костик, Коля. У Олеськи - Олег, дочку она родила...

- Но... подожди, - не поняла Маргаритка, - Богдан же твой ничем не хуже. Лучше даже. Он такой надежный...

- Богдан хороший, очень хороший, - поспешила согласиться Золена. - И я боюсь, что в один день он уйдет от меня...

- Такого не может быть, - возразила Маргаритка. - Я помню, как вы оба настойчиво и упорно шли друг к другу... Никто вам не смог помешать вам быть вместе...

Золена была старше Маргаритки всего на год. Когда старший брат Евгений женился на молоденькой студентке, Золена сказала сама себе: "Я хочу стать подругой жене брата". И стала. Они с Маргариткой все время, что знакомы, надежные друзья, даже больше, почти сестры, всегда придут на помощь друг другу. Уже больше десяти лет длится их дружба.

Оглядываясь на прошедшие годы, Золена приходила к выводу, что у нее, в общем-то, все удачно сложилось в жизни. Есть верный надежный муж, сама она тоже при деле, друг друга любят. Золене никто другой не нужен, Богдан никогда не глядит на других женщин. Но, спрашивая себя, счастлива ли она, Золена порой думала: все у нее хорошо, окружающие порой завидуют, а вот счастья настоящего нет. Просто все хорошо. Почему нет счастья? А всегда какой-нибудь пустяк мешает. Чего-нибудь да не хватает. И так было всегда. С самого детства.

Во-первых, будучи девочкой, Золена не любила свое имя, что дала мать, не зная, как отличиться от других. Сейчас-то взрослой женщине все равно, как ее называют, а в детстве страдала из-за своего имени. Как ее только не обзывали! Золушка, Зеленка, Зола, от Золы наиболее вредные одноклассники перешли к Саже. Благо Золена была чернобровая и черноволосая.

Во-вторых, мать всю жизнь пыталась вселить в душу Золены неуверенность своими обидными и нелепыми замечаниями. Никогда не думала, что говорит, как это отразится на дочери. Так она заявила дочери-подростку, что та отрастила большие, не по возрасту сиськи. Да, у Золены была крупная, тяжелая грудь. Теперь это предмет гордости владелицы и зависти некоторых безгрудых женщин. Но в школе появившиеся бугорки стали поднимать ткань блузок и кофточек гораздо раньше, чем у других девчонок, и Золена этого стеснялась. Нет, чтобы помочь формирующейся будущей девушке подобрать удобный бюстгальтер и объяснить, что не надо стесняться груди, это красиво, это нормально для женщины, грудь нужна, все они будущие мамы. Так мать вместо этого ляпнула про большие сиськи и небрежно бросила в руки дочери старенький бюстгальтер старшей дочери Таси.

- На, утяни свои буфера, - послышалось вслед.

Бюстгальтер был мал и неудобен даже Тасе. Хоть и была Тася старше Золены на десять лет, но была невысокая, щуплая, в отличие от крупной младшей сестры, грудь Таси строго остановилась на нулевом номере. Чашечки ее бюстгальтеров были совсем крошечные.

Что испытывает девочка, которая впервые надевает на себя этот предмет туалета? Интерес, любопытство, гордость, что она становится взрослой. Но при этом любая девчушка невольно сопротивляется, пока привыкнет к бюстгальтеру и перестанет его замечать. Раньше ей было свободно, а теперь что-то надето, даже мешается, надо терпеть.

Золена долго не могла носить бюстгальтеры, доставшиеся ей по наследству от старшей сестры. Но пришлось, грудь стала очень заметной, да мать добавила, что вырастет еще больше, если Золена не будет надевать бюстгальтер. Но бюстгальтеры Таси сильно жали ей, порой было просто больно. Жаловаться Золена не решалась. В бюстгальтерах, что дала ей мать, не умещалось ничего, грудь вылезала вверх, было очень некрасиво. Золена сводила плечи вперед, сгибалась, чтобы скрыть это. Спасло от сутулости ее лишь то, что как-то отец, в общем-то далекий от проблем детей, глянул на ссутулившуюся младшую дочь и разорался на мать, приказал купить Золене приличное белье, по размеру. Пригрозил матери, что иначе он кого-нибудь другого попросит сделать это. Жили-то они всегда хорошо, состоятельно, но мать считала, что экономия не повредит. Обойдется младшая дочь без лишней игрушки и новой одежды, от Таси много осталось, пусть донашивает. На детскую моду матери было плевать. Но нельзя было плюнуть на отца, у которого, Золена тогда этого не знала, была молодая умная любовница. Ее имел в виду отец, когда говорил о помощи других. Кстати, мать тогда так и не купила ничего хорошего, пожалела денег на младшую дочь, соблазнилась дешевыми бюстгальтерами, которые в объеме не жали, но плохо держали форму груди. И тогда отец выполнил свою угрозу. Золену в магазин нижнего белья повезла его любовница, Тамара ее звали. Она была молодой, красивой, фигуристой, но доброй. Помогла девочке, заставила ее примерить разные модели, объяснила, что не надо стесняться груди, при этом гордо выпятила свою, а ей было что выпячивать. Не забыла Тамара поинтересоваться и тем, какое белье нравится Золене. А Золене так хотелась черный кружевной бюстгальтер, она осмелилась, сказала. Тамара засмеялась и приказала продавцу принести черные бюстгальтеры. Какой счастливой была в тот день девочка-подросток! До сих пор Золена любит черное белье, а вот Тамару после смерти отца она больше не видела.