Дис

— А-а, — протянул Антон задумчиво, прервав это, едва ли не научное повествование, — то есть мы, люди, не видим именно живое. Но, если так, то выходит, что живое это имеет какие-то свои, уникальные свойства, что-то, что позволяет отличать его от неживого.

— Конечно, — ответила Люн. — И я сейчас не случайно заговорила о невидимых областях спектра. Потому что живое, так же как и те, невидимые волны, имеет свою волну. Правда, она совсем непохожа ни на ультрафиолет, ни на рентгеновское излучение, да и вообще ни на что. Поскольку в основе своей другая. Но если тот мир, в котором вы живете, можно представить в виде колышущихся волн или мембран, то мир живой, также можно представить в виде еще одной такой мембраны, которая с неживыми мембранами иногда соприкасается. В такой вот момент как раз и рождаются люди. Поэтому вы есть не что иное, как простое соприкосновение этих двух мембран. И когда вы умираете, то мембраны эти расходятся и все. Неживое остается неживым, а живое живым. Однако, если в процессе жизни вы не тратите всю свою энергию, которая вам дается при рождении, а потом при жизни, то и после смерти, ваша, как вы ее называете «душа», все еще продолжает существовать в виде так и не распутанного энергетического сгустка. А поскольку энергия, как ты, наверное, сам знаешь, имеет вес, то такие души и притягиваются на Арон. Они там, правда, еще некоторое время могут видеть и ваше обыкновенное Солнце, и звезды, чувствовать холод и жар, не понимая при этом, что то место, куда они попали, уже само по себе есть звезда. Но потом, немного приблизившись к ее центру, они начинают чувствовать уже живое тепло и видеть живой свет. А дальше, — тут Люн как-то грустно вздохнула, — уж лучше я пока не буду тебе рассказывать.

— Ну хорошо, — наконец проговорил Антон, — пусть так. Допустим, что жизнь, это всего лишь некая, невидимая людьми мембрана…

— Очень упрощенно, — тут же поправила его Люн. — Это очень упрощенное представление, ну, чтобы понятней было. На самом же деле мембрана эта трехмерная и она везде. Она вокруг тебя, внутри, — там ее сгусток или плотно закрученный энергетический клубок. Он правда, не круглый, конечно, а именно такой, как ты сам и есть, то есть с руками, ногами и головой, — девочка улыбнулась.

— Это я приблизительно понял, — продолжил все еще неуверенно рассуждать Антон. — Но вот ты сказала, что энергию эту, которая дается людям от рождения и поступает при жизни, можно еще и не потратить до конца. И тогда даже после смерти человек, то есть душа его так и остается в живом мире.

— Именно так. И эта душа, полная не потраченной энергии, так и блуждает по миру, если только не будет притянута гравитацией — а у живого тоже есть своя гравитация — к какому-нибудь более или менее крупному объекту. Звезде например. И там уже такая душа сгорает и обращается в свет. Который ты, кстати, и видел вчера пока я не помогла тебе.

— Да я и сейчас его вижу, — произнес Антон. — Но, конечно, уже не таким ярким. А те, значит, люди, которые, получается, израсходовали всю данную им энергию, не попадают на звезду? Они, выходит, исчезают сразу?

— Ну, не исчезают, конечно, а просто, как бы растворяются в живом пространстве, обретают покой и вечное забвение. И это счастье, уж поверь мне, по крайней мере по сравнению с тем, что испытывают души умерших, которые попали на Арон.

— Но, почему же тогда не все люди расходуют свою энергию при жизни, и что это за энергия такая, кстати?

— Простая энергия ваших желаний и чувств. Чувства любви, например, или чувства долга. То есть именно того, что заставляет вас двигаться и что-либо делать. Страх, ненависть, привязанности, увлечения — все это и есть та самая энергия, которую людям так хочется потратить при жизни. А мешают им обычно другие люди. То есть общество. Или, бывает, обстоятельства всякие. Хотя, конечно, если у тебя желания добрые и благоприятные для окружающих, то тебе и намного легче. Поэтому почти все хорошие люди обретают забвение после смерти. Плохим же все дается намного сложнее. Но ведь они не виноваты, что они плохие. И тем не менее, почти все их желания остаются при жизни не исполненными и они попадают на Арон.

— А если плохой человек, например, все же сможет реализовать все свои желания при жизни. Ему что, тоже будет даровано забвение? Как-то это неправильно, по-моему.

— Ой, кротик, — Люн усмехнулась, — не путай все. Если какой-нибудь вор или насильник сможет реализовать себя при жизни, он, конечно, обретет покой. Но, скорее всего, люди ему не позволят. И он попадет в тюрьму. А там уж какая реализация? Так он и будет там сидеть, мучаясь от несбывшихся желаний и надежд. А потом на Арон попадет. Хотя я, например, — тут Люн как-то грустно вздохнула, — считаю все это очень несправедливым. Ведь злодеи не виноваты, что они злодеи. И кроме того, — что есть добро, а что зло определяет само общество. А оттого зла в мире никак не меньше добра. Общество просто делит все на хорошее и плохое. Это почти как инерционная система. Если ты движешься вместе с ней, то ты сразу хороший, если же против — плохой. И все же, даже у злодеев есть шанс. А правильно это или нет, не нам с тобой судить.

— Спасибо Люн, — Антон даже встал из-за стола, чувствуя, что разговор, по всей видимости, заканчивается. — Ты очень доходчиво все смогла объяснить и многое мне теперь стало понятно в нашей земной жизни. Не могу я вот только одного понять. Что же я-то тогда такое. И почему я теперь, — он глянул на девочку, — вот даже хотя бы просто разговариваю с тобой?

— Признаться, я и сама этого не понимаю, — Люн вновь задумчиво посмотрела на Антона. — Но, надеюсь, что и этот вопрос мы с тобой разрешим. Ведь не один же ты такой во Вселенной. Где-нибудь наверняка что-то похожее уже происходило. Быть может на других звездах или в других планетарных системах.

— А что, есть и другие такие звезды? — Антон почему-то очень удивился подобной возможности, хотя она явно и проистекала из того, о чем говорила девочка.

— Конечно есть. И их много. Не меньше, чем ваших обычных, неживых звезд. Мир полон жизни и только вы, люди, этого не видите. Вы, конечно, эндемики, то есть обитаете только вокруг Арона. Но, неужели же вам никогда не казалось странным, что вы так и не смогли найти иной жизни в космосе. Ведь он такой большой, почти бесконечный.

— Да-а, казалось, — Антон опять сел. — Все это было как-то нелогично и необъяснимо. И как жаль, что теперь я один изо всей человеческой цивилизации знаю правду. Я, конечно, могу и другим рассказать. Но кто мне поверит.

После этих слов Антон опять поднялся со стула и подошел к окну. Там он увидел свой мир: деревья, огород, забор. Облака, небо, Солнце. Но как же этот мир был теперь непохож на тот, что он знал когда-то и который, как ему казалось, понимал. Нет, он, конечно, ничего не понимал и даже не видел. «Кротик» — все время говорила ему Люн. Да, он был кротом. Слепым, несчастным и беспомощным. Как и все те миллиарды людей, живущих вокруг него на этой уютной, красивой, но такой одинокой и затерянной в бесконечном космосе неживой планете.

11. БЕЗУМЕЦ

— Так что же мне теперь делать? — спросил наконец Антон, после того как наверное минут десять молча смотрел в окно. — Ведь мне теперь совершенно невозможно жить как прежде. Как после всего того, что было, я могу на людей смотреть? О чем мне сейчас думать? Ведь не могу же я как и ты улететь отсюда на какой-нибудь крылатой зверюге и жить… — он обернулся и спокойно посмотрел на девочку, — в космосе.

— Я не живу в космосе, — ответила на этот, не вполне ясно сформулированный вопрос Люн. — Я тоже живу на планете и даже почти рядом. То есть, не слишком далеко, по крайней мере. В этой звездной системе. Вы ее еще Солнечной называете. У нас, конечно, все совсем не так как на Земле, но многое похоже. Поэтому ты сильно не расстраивайся. Ведь при желании, можно жить и здесь у вас. В любом случае, ты теперь можешь считать себя самым счастливым человеком на свете. Поскольку видишь то, чего не дано увидеть никому. Хотя, как мне кажется, ты совсем этому не рад.