Стеклянная республика

Она так и видела, как городокожая девушка с глазами, сияющими, словно покрышки в солнечный день, схватив прут-копье, жестом командует лучшей подруге идти вперед и показывать дорогу.

Химический Синод, возможно, знает способ, но цена, которую они заломят, того не стоит. Последняя встреча с Химическим Синодом стоила Бет любимого, и сейчас цена за их помощь, вероятно, окажется столь же ужасной. Кара не могла просить Бет платить. Только не снова.

Огни метро моргнули, и воспоминания восстали из тьмы: приглашение, выведенное на кирпичах краской из баллончика.

Ищи меня в преломленном свете.

За приглашение любимым следовать за тобой в этот мир нужно было платить.

Стены наполовину развалившейся заброшенной фабрики красок на южном берегу Темзы пожирали пятна темно-красного лишайника, выглядевшие, будто холодный неспешный огонь. Кара шла к ней, пробираясь сквозь страх, словно через ледяную воду.

Каждое мгновение она ожидала появления черных, пропитанных нефтью фигур, что двинутся к ней симметричными шагами, но никто не выходил.

Она перелезла через сетчатый забор, не обращая внимания на проржавевшие предупреждающие знаки. Ей потребовалось целых три минуты, чтобы, стиснув зубы и бормоча ругательства, заставить себя протиснуться мимо колючей проволоки.

Секундная стрелка, обосновавшаяся на запястье, подгоняла девушку каждым тиком.

Металл оказался холодным там, где коснулся ее шеи, и Кара старалась не обращать внимания на мурашки.

К счастью, замок изгрызла ржавчина. Кара налегла на металлическую дверь, и, когда та скрипнула, проваливаясь внутрь, единственное сопротивление оказала паутина.

Внутри было темно. Вверх вспорхнула стая голубей, но отверстий, через которые они могли бы попасть внутрь, Кара не увидела. Холод, пупыривший ее кожу, казался застарелым, словно фабрика годами служила складом прошедших зим.

Мурашки пробежали по Кариной спине. Девушка крикнула, но в горле пересохло от пыли, да и смысла в этом не было: они уже знали, что она здесь. Кара чувствовала на себе глаза, сливающиеся с темнотой. Борясь с дрожью, она облизала губы и вгляделась в тени, пытаясь не моргать, не показать им, что боится. Мрак поглотил ее; она не видела своих рук, не видела, куда ставит ноги.

Что-то металлическое звякнуло у нее за спиной, и она обернулась. Сердце бешено заколотилось. Дверь все так же маячила утешающим ярким прямоугольником, но свет, казалось, прилипал к ней, не проникая внутрь комнаты. Фабричная тьма была веществом, как жидкость, как нефть. Рядом с нею свет словно бы робел.

Она заставила себя повернуться и продолжать идти, выставив руки вперед. Что-то зашипело, из пробитой трубы вырвался пар, источник звука затерялся среди эха. Карины глаза начали различать очертания в темноте: черные на темно-черном. Кровь гремела в ушах, словно прибой.

Фигура во тьме затвердела в нечто не совсем человеческое, во что-то тонкое, угрожающее и голодное. Оно ненавидело ее – Кара физически чувствовала ненависть. Его челюсти открылись в беззвучном вое. Вытянув пальцы, сотканные из тени, оно прыгнуло.

Кара взвизгнула и побежала. Ей едва удалось удержать равновесие, бросившись вперед. Девушка чувствовала, что ноги хотят повернуть обратно к двери, заставить сбежать, но она не позволила: это были ее ноги, ее мышцы, и они будут делать то, что она им, блин, велит. Кара чувствовала, как, скользя по коже, к ней тянется нечто невидимое.

Ее колени поднимались и опускались почти по собственной воле.

Она не могла не бежать, и, заскрежетав зубами, еще глубже вонзилась во тьму. Краем глаза девушка уловила нечто кошмарное, неловко припавшее к земле на тяжелых задних ногах, с загнутыми назад зубами и пустыми глазницами. Уловила проблески движения. Головы на толстых шеях дернулись, следя за нею. Не имея ни света, ни возможности их увидеть, она все равно их видела.

Что-то фыркнуло и щелкнуло около ее уха, и Кара дернулась, побежала зигзагами, уворачиваясь от рук, которые – она чувствовала – тянулись к ней, дергали за одежду и ползли, холодные и скользкие, вверх к волосам. Холодные морды прижались к шее. Шипение становилось все громче; вязкая жидкость капала на бетон. Она снова закричала в темноту и бросилась бежать. Что-то крепко вцепилось в ворот ее футболки, и земля ушла из-под ног. На миг ее желудок перевернулся в тошнотворной невесомости, а потом пол тяжелой кувалдой вдарил ей по позвоночнику.

Она лежала, не в силах пошевелиться, несколько ужасных мгновений гадая, не сломала ли спину, не парализована ли. Прислушиваясь к собственным хрипам и паническим вдохам, Кара почувствовала, как тонкие невидимые штуковины вцепляются в нее из темноты. Сейчас? Теперь? Вот в эту секунду они, наконец, к ней прикоснулись? Шипение пара, раздавшееся прямо у ее уха, сплелось в слова:

– Приветссствую тебя, ссспассшаясссся, – прошипело оно. – Разлученная сссесстра и Непокорная приссслужница. Посследняя носсительница Проволочной Госсспожи. Приветссствую.

Голос прервался. В него закралась удивленная нотка:

– Жаль прерывать твое бегссство ссстоль внезапно. Я сс сссодроганием намекаю, что твоя мудроссть может быть ссссомнительна, а в высссшей сстепени проницательная сссстратегия бежать всслепую во тьме химичесской фабрики сссамую малоссть граничит ссс ссамоубийссством. – Голос вздохнул. – Ссимеон, пожалуйста, сссвет.

Послышался лязг рычага, и сияние прорвало тьму. Кара зажмурилась, потом постепенно открыла глаза и разглядела склонившуюся над нею фигуру. В безукоризненном костюме, с зализанными назад волосами и с широкой лукавой усмешкой. Каждый дюйм тела, включая глазные яблоки и зубы, покрывала гладкая черная нефть. Капля сорвалась со лба, брызнув ей на губы.

Джонни Нафта, неофициальный глас Химического Синода, Лондонских Всеоценщиков, щелкнул крышечкой зажигалки, которой помахивал. Кара подняла голову, чтобы не смотреть на собственные ноги.

Она лежала на узком бетонном отроге. Чан из нержавеющей стали, над которым выступал Нафта, был огромным, словно колесо трактора, и наполовину заполнен бесцветной жидкостью.

– Итак? – прошептал Джонни.

– С-спасибо, – удалось выговорить ей. Она знала, что говорить, но говорить было трудно. Сердце галопировало, словно обращенная в бегство кавалерия.

– Да-ссс?

– Я… я ваша должница.

Ухмылка Джонни Нафты стала еще шире. Он порылся в промасленном кармане и, выудив блестящий стальной винтик, щелчком большого пальца отправил его в чан. Винт погрузился в жидкость со слабым всплеском одновременно с четырьмя точно такими же. Кара увидела другие черные фигуры на металлических платформах, склонившиеся над нею в тех же позах, что и Джонни.

Когда все пять винтов растворились в содержимом реактора, послышалось клокочущее шипение и в воздухе поплыл странный острый запах.

– Мы что-нибудь сссочиним. Можешь вссстать?

Нафта повел девушку вверх по спиральной железной лестнице. Остальные четверо синхронно последовали за ним, и, достигнув вершины, нырнули через дверной проем в карнизе.

В стенах верхней комнаты было больше дыр, чем кирпичей. Зазубренные щели, в которых ворковали и чистились голуби, обнажали пустое зимнее небо. Все птицы были пропитаны нефтью, но это, похоже, им не мешало, коль скоро они очистили крылья для полета.

Кара глянула вниз, и ее желудок сжался. Большая часть пола оказалась тоже разрушена. Зиждущаяся на позвоночнике из ржавых железных столбов комната, или то, что от нее осталось, располагалась на самом верху фабрики, выпирая из заднего фасада. Внушительные щели разинули пасти по обе стороны от ног девушки, сквозь них на головокружительной глубине внизу виднелись трава и гравий фабричного двора. Между щелей петляла узкая тропинка, и Синод ступил на нее, оставляя за собой скользкие масляные следы. В дальнем конце виднелся небольшой бетонный островок с двумя черными кожаными диванами и чем-то вроде старомодного бара. Пятеро симметричных мужчин выжидающе повернулись, достигнув этого островка, держа руку на лацкане пиджака.