Страница 11 из 13
Очень издали несется глас Кошкина: «Оичка-ааа!..»
Оличка. Левочка… (Дергается.) Левочка!..
Туся (надежно удерживает). Брала бы ты свидетелей — где? Лучше скажи мне — где б ты брала?
Зов издали. Оличка-ааа!..
Оличка. Пустите-пустите!.. (Рвется с цепи.) Левочка-ааа!.. (И зубами вонзается в Тусину руку; некоторых, бывает, что доведешь — они возьмут да укусят.)
Туся. Стервь!.. (Отталкивает Оличку.)
Оличка (падает, тут же, впрочем, встает, уносится). Левочка-ааа!..
Туся (обидно до слез). Ну, что за паскуда такая… собака такая, прости… Сама ищи себе свидетелей — понятно!.. А я тебе никто — понятно!..
Вот так, оскорбленно ругаясь, Туся перемещается по парку, внезапно у скамейки обо что-то зацепляется, спотыкается, запутывается, падает, ругается пуще прежнего, поднимается, в руках у нее какие-то штаны; она их в сердцах отшвыривает и топчет; озирается по сторонам: поднимает штаны, внимательно разглядывает, опять отшвыривает.
Мне Федора искать, Господи… Я Федора потеряла, Господи…
Внезапно, как случается при прозрении, поднимает и уже более внимательно разглядывает штаны; перемещается под фонарь и разглядывает еще подробнее… задумывается; снова разглядывает; и даже разнюхивает…
Чего?.. (Озирается по сторонам.) Что? чего??.. (Обходит вокруг столба.) Ох, какой сволочь… ты только подумай… А эта… где эта?.. (Бегает вокруг фонтана.) Девка! Эй, девка! Девка!.. (Убегает.) А-аа!..
Прибегает Электромонтер и прямо к столбу. Олички не находит, растерянно озирается.
Монтер. Любимая… куда же она… опять исчезла… О, как я устал, да сколько же можно… (Убегает.) Любимая-ааа!..
Возвращается Туся со штанами. И опять — в который раз! — разглядывает на свету покинутые панталоны. Вдруг, всхлипывает и утыкается в них лицом. А может, мелодию нашей ЛЮБВИ?.. Или наших ПОТЕРЬ?.. И снова в порыве — о, наши порывы! — отшвыривает от себя штаны и тут же наскакивает на них и топчет ногами — страстно и яростно! Наконец, пошатываясь отходит, всхлипывает, обнимает столб — так стоит… Отдаленно, со стороны Туся в это мгновение напоминает Оличку… Близится зов Кошкина: «Оличка-ааа!..» И вот наконец-то он сам прибегает, в трусах, взбудораженный и взмыленный, по ходу спотыкается и запутывается в брошенных штанах. Впрочем, поднимается, потирает ушибленную ногу, влезает в штаны; торопится к Тусе, тянется к ней руками.
Кошкин. Со мною такое, Оличка!.. Я вас так искал, я вас так… (Тут замечает, что не Оличка перед ним.)
В этот миг откуда-то доносится слабое, как дуновение: «Левочка-ааа…»
(Вздрагивает.) Оличка…
Туся руками старшей мотальщицы решительно хватает его за волосы и прижимает к земле. Да так, что ни крикнуть и не взбрыкнуть, разве что постонать… Вопрос: кто услышит?..
Туся. Кобелина распутный… подлый дурак… этим работаешь, этим, ты этим… Он у меня стихи читал, а ты его на что?.. Пьяного дурака уговорил… А разве ему меня мало?..
Появляется Электромонтер.
Монтер. Что такое творится?.. Послушайте, Лев Николаевич, вы?.. Любопытно, за что она вас?.. Гражданка… (Дотрагивается до Туси — и зря.) Тетенька, за что вы его?.. (Пытается даже разнять.)
Туся одной рукой по-прежнему дожимает Кошкина к земле, другой же хватает за волосы Электромонтера. И тоже прижимает… Оба покорны в руках сильно страдающей женщины.
Туся. Кобели… покажу вам за что, покажу… На женщину, на порядочную… И будет штаны он при мне… Такое я вам покажу — до смерти в гробу не забудете… (Дергает — оба вскрикивают.) И еще после смерти ворочаться будете… меня вспоминать… (Внезапно прислушивается.) Федя… (Отталкивает несчастных.) Федя мой… Феденька зовет… Федя-ааа!..
Мужчины, сидя на «собственных местах», со стонами раскачиваются из стороны в сторону, как два маятника Фуко. Вот так, по преданию, первобытные люди переживали поражение на войне или разорение дома…
Монтер. О-о-о, кто это?..
Кошкин. А-а-а…
Монтер. Ох, бабища… жуткая… хватка какая… Заметили — хватка?.. (Мается.)
Кошкин. О-о-о… (Мается.) Она не виновата…
Монтер. Не виновата… (Мается.) Да, ну, конечно, никто не виноват… (Внезапно замирает.) Что вы сказали?..
Кошкину, похоже, совсем не до общения.
Что вы сказали, повторите?
Кошкин. Я…
Монтер. Что — вы?
Кошкин. Виноват… Я очень виноват перед этой женщиной…
Монтер. Вы?..
Лев Николаевич мается.
Да кто она вам?
Кошкин. Как вам сказать… Я не знаю…
Монтер. Вы и перед этой виноваты?
Кошкин. А-а-а…
Монтер. Я ничего не понимаю… Да кто вы, черт побери?.. Если вы ее не любите, если она вам не нужна, если для вас только эпизод — тогда зачем??.
Кошкин. Зачем вы так, вам же трудно…
Монтер. Сейчас не обо мне. Я себя исключил. Считайте, что меня нет.
Кошкин. Я не могу так считать, ибо вы — человек…
Монтер. Да довольно! Скажите: вы любите Оличку?
Кошкин. Я же убью вас своим признанием…
Монтер. Отвечайте, или я вас убью.
Кошкин. Хорошо. Люблю.
Монтер. Любите?
Кошкин. Люблю, да, только…
Монтер. Без только! Действительно любите или сознательно ломаете ей и мне жизнь?
Кошкин. Ах, как мне больно… (Мается.) Как больно то, что вы говорите…
Монтер. Не притворяться!
Кошкин. О-о-о…
Монтер. Какого же черта вы опять ее бросили и сбежали? Как вы могли оставить ее одну? А если бы!.. (Вскакивает и сотрясает Льва.) Отвечайте!.. (Сотрясает.)
Кошкин. Ой-ой… ой…
Монтер. Больно? Больно? Вам больно, наконец?..
Кошкин. Мне больно, простите… У меня голова словно отдельно от волос… Да, ощущение…
Монтер. Э-э… (Ощупывает Кошкина.) Какой у вас, однако, громоздкий череп… И странный…
Кошкин. Это я ушибся…
Монтер. Ничего… нормально приложили… (Ощупывает.) Так не больно?
Кошкин. Теперь уже нет… Спасибо…
Монтер. А раньше было больно?
Кошкин. Очень было больно…
Монтер (массирует ему голову). В детстве вас уронили, наверное… Даже, наверное, как следует уронили… Даже такое впечатление, как будто ребро на черепе… от макушки до уха…
Кошкин. Это меня били… ой… это — люди…
Монтер. А, люди… Люди могли и прибить… (Массирует.)
Кошкин. Меня бил один человек, но очень больно… В живот, по ребрам… по почкам, по печени… (Зажмуривается.) В диафрагму, в пах… ногами…
Монтер. Плохо ваше дело!
Кошкин. Очень больно…
Монтер. А вы молча терпели? И ничего?