Как это было (ЛП)

— Возможно, тебе, неблагодарному болвану, станет интересно, — сказал дядя Эдмунд язвительным тоном, — что этим утром я получил письмо из «Метро», где они наотрез отказались увеличивать сумму, предлагаемую ими за «Леди Пантагрюэль». Ты понимаешь, что это значит? О, нет, конечно же, нет! С чего бы ты вдруг понял? Для этого же требуется ум трехлетнего ребенка, так что, разумеется, нет!

Дядя Эдмунд сильно ударил по столу, заставив посуду затанцевать. Доктор Краффт предусмотрительно поднял свою чашку.

— А я тебе скажу, что это значит! — проорал дядя Эдмунд. — Предложение мисс Бишоп было самым лучшим из всех, что я получил. Ты знаешь это. Сам видел. Поскольку роешься в моей личной корреспонденции... — Это было самым нечестным, слезно подумал Оуэн, —...нагло читаешь мои письма, — продолжал бушевать дядя Эдмунд, — и пронюхал, каким было наилучшее предложение. Затем увидел, что мисс Бишоп перекрыла его. Отлично! Небольшая верность семье — это все, что я прошу. Верность своей плоти и крови, и руке, что кормит тебя. Скажешь, это слишком много? Да, думаю, для такой жабы, как ты, это и, правда, много. Так что! — Дядя Эдмунд снова атаковал стол. — Когда ты ворвался сюда, как бешеный тигр, у меня было на кончике языка попросить тебя позвонить мисс Бишоп. Я передумал. Мне нужны деньги, и кому лучше тебя об этом знать, ты, подлый шпион? Если «Метро» не предложит больше, у меня не будет другого выхода. Я поддерживаю твою жизнь в роскоши, а роскошь стоит денег. Я — нищий. Меня обложили со всех сторон! — Дядя Эдмунд свирепо посмотрел на спокойное, погруженное в мысли лицо доктора Краффта, наполовину скрытое чашкой кофе. — Меня обложили со всех сторон! — закипая от этого зрелища, проревел дядя. — Я собирался принять предложение этой мегеры. Слышишь меня, Питер? Если бы не твои оскорбления, я бы осуществил твое желание!

— Дядя Эдмунд... — начал Оуэн. — Дядя Эдмунд, я...

Звук рвущейся бумаги прервал его. Яростно улыбаясь, дядя Эдмунд порвал договор пополам. Сложив обе половины вместе, он разорвал и еще. Четвертованный договор спланировал в тарелку. Дядя Эдмунд взял чашку с недопитым кофе и вылил ее содержимое на клочки бумаги.

— Вот! — прокричал он. — Вот! Можешь теперь сожалеть! Слишком поздно, мой пронырливый юный друг, слишком поздно! Пошел прочь! Сию секунду! Долой с моих глаз! Если не соберешься и не исчезнешь через пятнадцать секунд, я сделаю так, что этот бестолковый начальник полиции посадит тебя за решетку. Пошел вон отсюда!

И Оуэн ушел.

Торопливо выходя из комнаты, он услышал голос доктора Краффта

— Сегодня ночью мне приснился такой интересный сон... — безмятежно сказал тот.

Если бы только мой сон оказался реален! Если бы я мог повернуть стрелки так, чтобы дядя Эдмунд подписал договор Клэр... — закидывая рубашки и носки в чемодан, с горечью думал Оуэн.

В эту секунду пара носков свернулась, как — вы правильно догадались, — гастропод, пролетев мимо чемодана и упав на незаправленную постель. Оуэн увидел, как они исчезли в овраге из простыней, бессознательно порылся в нем руками и нащупал что-то маленькое, круглое, твердое и холодное. Оно тикало.

ЛИЦОМ К ЛИЦУ, Оуэн и голубые эмалевые часы уставились друг на друга пустыми взглядами.

— Сон? — отвлеченно прошептал Оуэн. — Сон? Получается, я рыба? — он встревоженно глянул вниз, проверяя, нет ли у него плавников.

Не было ни одного. Но остальное все еще было не совсем реальным. У него в руке, мерно тикая, лежали часы, сделавшие последнюю ночь бесконечным повторением себя самой, — если, конечно, сном не являлось вообще все, что происходило вокруг.

Они стирают время! — зачем-то тряся часы, безумно подумал Оуэн. — Они отматывают время назад. «Одним пальцем...» — Отчасти по своей воле, его пальцы взялись за маленькую ручку, вращающую минутную стрелку. — Этого не может быть, — убеждал он себя, поворачивая стрелку. — Это все сон. Я знаю это. Я не дурак. Но, тем не менее, если это сработает...

Прежде чем Оуэн стал вращать стрелки, часы показывали девять ноль пять. Он осторожно двигал черную минутную стрелку, пока на циферблате не стало восемь пятьдесят пять.

— Я что, могу вернуться в любой момент времени? — безумно подумал Оуэн. — Вот в чем вопрос. Если я могу, — хотя, конечно, нет, — тогда все прекрасно. Распакую чемодан и пойду на завтрак, как ни в чем не бывало.

Какой чемодан? — посмотрев на кровать, тупо подумал Оуэн.

Потому что чемодана там больше не было. Рубашки и носки магическим образом улетели назад в свои гнезда. Сам чемодан переместился на верхнюю полку шкафа. А с лестницы доносились тихий звон посуды и голоса С. Эдмунда Штамма и доктора Краффта, ведущие бодрую утреннюю беседу.

Питер Оуэн положил часы в карман куртки, продолжая крепко сжимать их дрожащей рукой, и спустился к завтраку.

— Необязательно было так торопиться, Питер, — с язвительной улыбкой заметил дядя Эдмунд. — Присаживайся, располагайся, раз уж пришел. Боже, как это ужасно, что я вынужден есть овсянку. Особенно, когда одновременно приходится видеть твое постное лицо по другую сторону стола...

Дядя Эдмунд притворно содрогнулся и подлил в тарелку еще сливок из чудесным образом склеившегося кувшина.

— Доброе утро, дядя, — уверенным голосом сказал Питер Оуэн. — Доброе утро, доктор. Вы нашли Макси?

Доктор Краффт печально покачал головой.

— Есть новая почта, дядя? — спросил Оуэн с хитрой, натянутой улыбкой.

— Не улыбайся мне, юноша, — ответил Штамм. — Вряд ли можно улучшить овсяную кашу, представив, что в нее добавили сахар! Нет, писем, касающихся тебя, не было. — Тут он слизал сливки с тонких губ и сам улыбнулся, словно услышал какую-то шутку для посвященных. — Мне нужно, чтобы после завтрака ты кое-что сделал, — сверля Оуэна взглядом, добавил дядя Эдмунд. — Этот болван Иган, называющий себя начальником полиции, прошлой ночью оставил штрафную квитанцию на ветровом стекле моей машины. Сходи и разберись с этим.

Оуэн болезненно сглотнул.

— Но, дядя, вы же знаете, что Иган не... неважно, я оплачу штраф.

— Из своего кармана? — резко поинтересовался Штамм. — Делай, что хочешь. Я не стану за это платить. Какой толк быть первым гражданином Лас Ондаса, если гестапо изводит меня денно и нощно? С тех пор, как купил этот дом, я привлек в Лас Ондас больше туристов, чем его правительство за все время существования городка. Если Фред Иган считает, что может доставать меня штрафами за неправильную парковку просто потому, что я оставляю машину рядом с гидрантом на всю ночь, ему лучше подумать дважды. Иди сразу после завтрака и разберись с этим, Питер. Преступники безнаказанно совершают преступления в этом городе, пока Иган сидит в кустах, ожидая, что я допущу какую-нибудь мелкую оплошность. Я выше законов Лас Ондаса.

Дядя Эдмунд прервался и стал яростно пить кофе.

— Вы уверены, что не было никаких важных писем? — рассеянным голосом спросил Оуэн. — Я лучше схожу, проверю. Может, вы не заметили какое-нибудь.

— Сядь, юноша! Ты что, принимаешь меня за такого же дурака, как ты сам?

— Ах, — примирительно пробормотал доктор Краффт, — какое прекрасное утро, какое прекрасное утро. Прошлой ночью, джентльмены, мне приснился крайне интересный сон...

— Точно! — внезапно сказал дядя Эдмунд. — Это напомнило мне кое-что. Я тоже видел сон. Очень любопытный.

Он внимательно посмотрел на кусок жареного хлеба, вцепился в него и закинул в рот. Сделав это, он опять заговорил:

— Этим утром мне хочется оказать теориям доктора Краффта особенное доверие. Мне и самому приснился странный, но очень реалистичный сон. Возможно, вещий. Я смотрел глазами птицы, словно это было, как мог бы сказать доктор Краффт, временное прозрение. Все казалось сферическим.

— Ах, — еще раз сказал доктор Краффт.

— Сферическим, — твердым голосом повторил Штамм. — Как небесная сфера. Я удивился, когда увидел во сне, как то, что я сначала принял за огромный деревянный ботинок, плыло ко мне. В корабле я заметил группу путешественников во времени из далекого будущего, посетивших этот день и век, чтобы своими собственными глазами увидеть человека, чье имя, должно быть, гремело в коридорах времени вплоть до их эпохи — а именно, меня. — Дядя Эдмунд помолчал. — С. Эдмунд Штамм, — прошептал он, улыбаясь сам себе, как человек, подливающий сливки в тарелку со своим эго. — Кое-что было очень странным, — вскоре добавил он. — Их якорь. Он казался крайне необычным.