Кость в голове

Как вступило мне это, я сейчас на поезд, как раз встречный был, да домой. В поезде люди какие были, так мне и с теми говорить нет охоты: все думаю - сижу: "Как же это? Неужто баба моя так меня обмотала?.." Приезжаю в Севастополь и первым делом домой качу. И что же ты думаешь? Все оказалось правда. Отворяю дверь - за столом солдат сидит, из себя очень здоровый, водка перед ним, помидорами закусывает, а Феня возле плиты, - я же эту плиту сам и клал, как я и по печной части могу, - стоит возле плиты, яичницу жарит с колбасой.

Я это в дверях стал в удивленье, а она мне, стерва: "Что? Отвез свою кралю-то? А ко мне в дом муж приехал, - вот он сидит... Службу свою совсем окончил". А солдат этот рюмку себе налил, не спеша выпил, хлебом усы обтер да мне: "Садись, земляк, чего притолку зря подпираешь, она и так не завалится... Садись, гостем будешь!" - "Ка-ак это так "гостем", говорю, когда я есть здесь хозяин природный, когда это - мой угол вечный!" И только я это сказал, как Феня моя - руки фертом, голову совиную назад отвалила и залилась.

А солдат ее сидит, с лица весь кровяной, как арбуз спелый, да говорит, спешки не зная: "Ты, землячок, вещишки свои собери да катись отседа!" Ну, одним словом, их спротив меня двое вышло, а у меня головы кружение и в глазах заметило.

III

- Час я, не больше, в хате своей на порожку посидел, одежу, струмент свой щекатурный забрал, и вира! Потому суда с этой Фенькой, как с тем адмиралом, никакого быть не могло. У ней все, у стервы, оказалось по закону: землю участок она купила на свое имя, дом новый, хата наша, опять же на ее имя был записан-застрахован, - все, одним словом, по закону, и муж явился законный... Только мне в том хотелось удостовериться, правда ль она с этой чугуевской сто рублей за меня получила да еще двадцать за отвоз. И что же ты думаешь? Все до копеечки вышло правда... Вот как меня две бабы обмотали... Ну, одна хоть была из других классов, а Фенька-то, а? Вот и думай над этим... Внутренний враг!.. Ну, не случись мне в это время работа по печной части, - вот бы я и пропал вторично. Однако тогда уж на зиму люди готовились... Немного я подработал да в Симферополь перебрался - там зиму и весну провел, а летом, глядь, война.

- Война, тебе она что же? Калечные тогда дома сидели, - лениво сказал Евсей.

- Так я и сам думал, что не должны взять, и на комиссии чистосердечно всем объяснил, однако ж не помоглося мне - взяли! - торжественно поглядел на Евсея Павел. - "Мы ведь, говорят, тебя в ополченцы, там служба легкая!" Ну, я, конечно, в спор с ними не могу вступать, а на словах только изъясняю: кость у меня в голове. А они только посмотрели друг на дружку, - полковник один и доктор военный, и еще двое чинов посмотрели, и вроде бы им весело показалось, а полковник даже с шуткой такой: "Вот как совсем костей в голове не будет, тогда, разумеется, дело можно считать пропащее, а с костями которые - этих давай да давай сюда!" В одно слово - всю мою рану смертельную в какую-то шутку повернули и сами себе смеются, а я уж обязан был тогда на это стоять и молчать, как я, выхожу, значит, записан в солдаты и свободы-развязности никакой больше я не имею.

Конечно, сознаю я, что мне, как я неженатый, куда же спротив других легче должно быть: у других жена, ребят по нескольку штук, - те уж ходят темнее ночи, считай, что безо всякого фронту они вполовину убитые! И вот, нас сколько там было, пересчитали, переписали и погнали нас на вокзал. И куда же, ты думаешь, я попал? Опять же в Севастополе очутился, в семьдесят пятой дружине.

- У Феньки?

- Фенька эта - своим чередом... Первое дело была наша служба. Винтовки нам выдали, берданки, а одежа своя, и так ходим мы ротами, а одеты кто в чем: у кого картуз, у кого кепка, у кого бриль соломенный, так же и с костюмами. Мимо базара приходилось проходить на ученье, и торговки, какие там бублики продавали, к нам с сожалением: "Гляди, апольченцев гонють!" А мы, чтобы виду не показывать, мы мимо них с песнями:

Смело пойдем воевать со врагами,

Докажем, что есть ополченцы в бою...

- До-ка-за-ли! - подкивнул Евсей.

- Доказали, истинно! А казармы нам приделили - это был такой дом возля Карантинной бухты, куда в прежнее время паломников помещали, ну, понимаешь, это которые в Палестину ездили, назывались паломники, как они свою жизнь надвое поломали... Вот и мы тоже живем там, вповалку дрыхнем на соломе и об себе говорим: "Чем же мы не паломники? У всех у нас жизнь теперь поломанная!.." Эх, если ты не служил тогда, считай это за большое себе счастье! Ну, были, между прочим, из нас такие тоже счастливые!.. Помню я так, что какая-то комиссия явилась: два чужих офицера да врач, да из наших только сам командир дружины, наш полковник Громека. Командует он: "Какие признаете себя всем здоровыми, выходи на середину!" Ну, все стоят, думают: это ж на позиции выбирают! Как же, дождешься ты дурака, чтоб сам вышел. Стоят все, понимаешь, и ни с места. А Громека наш скраснелся весь, ухватил одного унтер-офицера, мордастого, за рукав, как дернет к себе из первой шеренги: "Тты, так и так и этак, чуть рожа не лопнет, а не выходишь?!"

Вообще, конечно, тебе известно, военные прежние были это не то что интеллигенты какие. Интеллигент, действительно, он понятия не знал, как выругаться... Скажет так это: "Сволочь ты, сволочь, сукин сын, мерзавец ты, подлец!.." - и больше он ничего не знает. Ну, уж касательно военных прежних, эти умели как следует. Одного к себе дернул командир наш, другого, а третий или там четвертый - те уж сами вышли. Так набралось их восемь человек, между ними земляк мой один, каменщик Гаврилкин. И что же ты думаешь? На позицию их? В том штука, что их не на фронт, а на бойню рабочими погнали, и за всю войну, как они пробыли там, почитай, три года, никакого они беспокойства не знали, а каждый день они какого хотели себе мяса наворачивали, и даже сам комендант крепости обедать к ним когда приходил, потому как первое мясо на весь Севастополь у кого же оно было в руках? Все у них же. А он от бойни недалеко жил, комендант крепости, раза два и я его видел: старик, а фуражка на нем надулась, как шар воздушный, а вот, поди ты, несмотря что, говорят, старикам мясо есть вредно, этот до мяса был привычный.

Так я себе провожаю время, то на ученье, то винтовку свою разбираю чищу, то так по Нахимовской пройдусь, на дом, на свою погибель погляжу, а уж того, между прочим, начальника порта куда-то перевели, на его место другой, гораздо моложе, и так что не знаю, верно ли, нет ли, говорят, по военному времени будто двадцать пять тысяч одного жалованья получал.

- Не считая того, что крал, - вставил Евсей.

- То - своим чередом, конечно... Поглядел я на него, как раз случилось во фронт ему становиться: личность бритая, сключая усов, и щеки аж трясутся, как он сильно ногами в протувар ударяет. Этот бы, думаю себе, не то что мне бы тогда пятьсот рублей, а обратись я даже к нему - он бы меня в три шеи гнать приказал.

- Утопили его матросы, должно быть?

- В точности сказать не могу, потому что я до конца ихнего в Севастополе не дожил, а не дожил я опять-таки по причине Феньки... Я хотя в мыслях имел: пойду на Корабельную, до своей хаты дойду, прочее-подобное... И даже раз на ученье, мы рота спротив роты, в такие места там зашли, что Корабельную слободку я всю как есть видал, да как говорится: глазкам видно ножкам обидно. Не идут ноги мои туда, не сдвинешь их... На Братское кладбище ходил, на Рудольфову гору ходил, на бульвар Исторический, а что касается Корабельной - не шли туда ноги. И вот же надо такому случаю: встречаю я этого земляка своего, Гаврилкина. А нам уже одежу военную выдали - защитные гимнастерки суконные и шинели даже. Идем мы с ним по Екатерининской улице, а он на мясе такой разъелся, хоть сваи им вколачивай. Я ему и говорю: "Пожить бы мне твоей жизнью, может, я бы прежним человеком стал". А он мне: "Не думай, что очень легко мы там живем, на бойне. Встаем куда до свету, в четыре часа, и начинается у нас катавасия. Голов до восьмидесяти в день мы режем. Зачнешь заделывать, от крови воспарение воздуха очень сильное, и, хотя все двери настежь, такой туман стоит, прямо ничего не видать, и кровь своим чередом нам в головы ударяет... Так что мяса много едим, конечно, а оно нам вроде безовкусное... Во флоте, там, разумеется, своя бойня, а мы только на гарнизон стараемся, и то силы мы на это много кладем... А тут еще с землячкой с одной связался - баба здоровая, она тоже из меня своим чередом соки тянет..."