Космос. Марс

Молчанов провалился в сон и снова проснулся спустя полчаса. Часы показывали четверть пятого утра. Каюта Молчанову досталась без иллюминатора, но уютная, хотя по размеру едва превышала платяной шкаф. По стенам он развешал личные вещи: набор шахмат, фигурку велосипеда, шляпу, которую всегда брал в велопоходы, несколько семейных фотографий из детства, а также пару книг по антропологии и астробиологии, авторства Патрика Макмерфи, с которыми не расставался со времен университета. То, как знаменитый ученый мыслит, излагает фразы и рассуждает напоминало ему отца.

Молчанов выбрался из каюты. Вентиляция шумела над головой, выплескивая высушенный, лишенный запаха, воздух. Свет в жилом модуле был приглушен, каюты командира Стивенсона, Наки и доктора Патела были закрыты. По пути к туалету Молчанов резко отталкивался от поручней на полу, выставлял руку вперед, и летел, словно супергерой, спешивший на помощь. Увлекшись, он не рассчитал траекторию и затормозил плечом о металлический подиум для крепления оборудования. Рука отсохла, а Молчанов отругал себя за ребячество.

До туалета он добрался в плохом настроении. Управившись с надоедливым шлангом, едва не засосавшим кое—что лишнее, он решил задержаться у иллюминатора. Станция пролетала над ночной стороной Земли. Города, словно золотые рыболовные сети хаотично разрослись по поверхности; синие океаны ночью выглядели, как черные зловещие пятна, от которых определенно хотелось держаться подальше.

Откуда—то донесся металлический стук. Молчанов прислушался... На фоне шума вентиляторов все время чудились какие—то звуки. Стук повторился вновь. На этот раз ему удалось определить источник — звук исходил из соседнего модуля. Молчанов протиснулся через узкий переход, заваленный по кругу грузами с провизией. В соседнем модуле он никого не увидел, кроме груды наваленных мешков и емкостей с питьевой водой. Когда—то это был жилой модуль Спокойствие, обладавший самой современной системой жизнеобеспечения. Последняя давно пришла в негодность и была демонтирована. Стены немного подлатали, стыковочные узлы запечатали и решили оставить старика под грузовые нужды. Молчанов уже собирался лететь обратно, но стук прозвучал снова, еще громче. Он доносился из купола.

В космосе нет нужды красться на цыпочках, поэтому Молчанов подлетел к стыковочному проходу между Спокойствием и куполом абсолютно беззвучно. Покровский прислонился к иллюминатору лбом, в руке он держал портативные очки виртуальной реальности, корпусом которых постукивал по стальному обрамлению купола. Молчанов решил также беззвучно удалиться.

— Летописец! — позвал Покровский.

Молчанов замер и не шевелился.

— Говорил тебе, дезодорант только с нейтральным запахом.

— Мне показалось, я слышал стук, — сказал Молчанов.

— Давай, спускайся.

— Не хочу отвлекать. Я уже собирался к себе.

— На том свете выспишься. Поди сюда, кое—что покажу.

Молчанов тянул время, придумывая новую причину чтобы отказаться.

— Давай, такое может быть и не увидишь больше никогда.

Молчанов спустился в купол вперед ногами, словно по невидимой горке. Модуль создавался для наблюдения за Землей, стыковкой с кораблями и работающими в открытом космосе космонавтами. Кварцевые стекла трапециевидной формы располагались вокруг центрального — самого большого диаметром в половину человеческого роста. Купол выступал наружу, как голова стального монстра. Ходили слухи, что его хотели демонтировать ради уменьшения массы корабля. Да и стекла иллюминаторов покрылись оскалинами от многочисленных столкновений с космической пылью и мелкими метеоритами. После долгих споров, модуль решили все—таки оставить. Поговаривают, что вмешался сам Бальтазар, желавший заполучить лучшие кадры с борта Прайма—1479.

Покровский отшвырнул очки от себя, те пролетели между ним и Молчановым. Покровский проводил их взглядом.

— Из первого ряда смотрел. Чуть—чуть не дотянули, буквально вот так, — Покровский изобразил пальцами чуть—чуть в его представлении. — Недоноски хреновы, — Он мотнул головой, цокнул и перевел взгляд на Молчанова. — А ты за красных или за синих?

— Я не увлекаюсь футболом, — сказал Молчанов.

Он говорил это много раз, но почему—то ему вдруг стало стыдно.

— Бабская забава — смотреть как мальчики в трусах мяч гоняют. Для мужиков только хоккей.

Покровский взмахнул невидимой клюшкой, подхватил шайбу и закатил в невидимые ворота.

— Ты что—то хотел показать? — спросил Молчанов.

Покровский смотрел, будто сканировал мысли, потом перевел взгляд ему за спину и указал пальцем по направлению движения станции. Молчанов обернулся. Над поверхностью Земли извивались сине—зеленые отблески северного сияния. Похожие на драконов из Китайского театра теней, они были размером с целые города и страны.

Молчанов застыл не в состоянии произнести хоть слово. Какой—то звук все—же вылетел из его уст и напоминал сдавленное мычание. Ничего прекрасней он в жизни не видел.

— Аврора Бореалис, — произнес Покровский.

— Как ты узнал, что сегодня будет свечение? Никто в ЦУПе не упоминал о недавних вспышках на солнце.

— Они недавно стали следить, не научились еще, салаги. Последние годы только американские электрики сообщали о солнечной погоде, уж не знаю откуда они данные брали.

— Я видел много фотографий, но в реальности это... Немыслимо.

— Римляне обожали богиню Аврору и ее сына Борея. Он символизировал могучий северный ветер. Смотри какой у парня бурный нрав.

Причудливые гигантские фигуры то двигались, то замирали, словно нарисованные, потом исчезали, а затем появлялись уже на сотню километров в стороне.

— Здесь наша мамочка защищает нас, — сказал Покровский в сторону Земли, потом перевел взгляд на черный бесформенный космос. — В межпланетном пространстве мы будем одни.

— У нас же есть магнитный экран — Щит. А если и его не хватит, то капсула со свинцовыми стенами защитит от любого излучения.

Покровский покосился на Молчанова с легкой ухмылкой, будто тот ляпнул глупость. Они просидели какое—то время в тишине. Неизвестно откуда в руке Покровского появилось слегка почерневшее деревянное распятие на шнурке.

— Вон большой круг, видишь? — заговорил Покровский. — Это Лондон. А там справа сейчас будет Копенгаген, но мы его не увидим, не живут там люди больше.

— А Москву увидим? — спросил Молчанов.

Покровский покачал головой.

— Орбита проходит севернее. В другой раз, летописец.

Они снова помолчали.

— Раньше здесь все было в свете, — С легкой обидой заговорил Покровский, когда они пролетали над Россией. — Питер вон еще старается, карабкается как никак. А дальше чернота одна, все вымерло. Голодный народ сбежался поближе к печатному станку.

Покровский снова погрузился в себя. Молчанов поглядывал на него искоса, но тот на время и забыл о его присутствии.

— Тебе нужно поспать, — сказал Молчанов.

Покровский с усилием вздохнул.

— Да разве тут уснешь, — он поглядел на часы. — Перед запуском надышаться хочется.

Покровский провел большим пальцем по крестику.

— Ты когда—нибудь видел, как ведет себя кровь в невесомости?

Молчанов отрицательно помахал головой.

— Сгустки превращаются в кругляшки размером с вишенки. После каждого стука сердца, рана, как будто рыба мечет икринками. Они крутятся вокруг тебя вот так, этакие крохотные луны. И как будто притягиваются. Залетают в глаза, в уши или рот, как назойливая мошкара. Знаешь какова на вкус чужая кровь?

— Нет, — твердо сказал Молчанов так, чтобы Покровский прекратил этот рассказ.

Покровский поглядел на Молчанова с уважением и продолжать не стал.

— Серега был еще жив, когда я нашел его. Прямо здесь, где ты сейчас сидишь. Он заглушил реактор, но сильно обгорел. Все говорили, что это я сделал, но то был Серега. Он превратился в кровоточащую рану. Не говорил, только мычал. Глаза вымаливали меня убить его. — Покровский убрал крестик в карман. — Я держал его за руку пока он не перестал дышать.