Страница 111 из 125
Мы оставили этот стан в то время, когда по смерти Ляпунова козаки восторжествовали, а лучшие люди в ополчении или должны были покинуть общее дело, или выносить буйство козаков. 14 августа 1611 года (н. с.) пришел опять под Москву Сапега с съестными припасами, начал биться с ополченцами, осажденные поляки сделали вылазку в Белый город, но неудачно. На другой день они были счастливее: полякам Сапегиным удалось переправиться через Москву-реку и снабдить осажденных съестными припасами; осажденные с своей стороны опять сделали вылазку и отобрали у русских четверо ворот в Белом городе, самый сильный бой был за Никитские ворота; но полякам удалось удержать и их за собою, Тверские остались за русскими. Поляки говорят, что на русских напал такой страх, что на другой день они не только не сделали попытки овладеть снова потерянными воротами, но очень плохо стерегли и те, которые оставались в их руках. Но если ополчение Трубецкого и Заруцкого действительно оробело, то при этом страхе оно было спасено отсутствием всякой дисциплины у поляков. Когда те из них, которые бились целый день при овладении воротами, утомились к вечеру и послали просить у Гонсевского свежих хоругвей себе на смену, то ни одна хоругвь не двинулась, несмотря на приказание Гонсевского. На другой день Гонсевский собрал войско и объявил, что надобно пользоваться обстоятельствами, ударить всеми силами и забрать остальные укрепления Белого города; Сапега с своей стороны дал знать, что как скоро осажденные пойдут на стены Белого города, то он ударит на ополчение с поля; большая часть войска была согласна с Гонсевским, но некоторые, завидуя ему, начали говорить, что идет гетман литовский Ходкевич и не для чего отнимать у него славу и давать ее Гонсевскому, и большинство согласилось ничего не делать. Сапега заболел и 14 сентября умер в Кремле в доме Шуйского; 6 октября (н. с.) пришел наконец под Москву гетман Ходкевич, стал у Андроньева монастыря и имел несколько стычек с ополченцами, но не очень счастливых, по свидетельству самих поляков, которые объясняют и причину несчастия: между Потоцким, губернатором смоленским, и Ходкевичем была вражда: Потоцкому не хотелось, чтоб слава завоевания Москвы досталась Ходкевичу; отсюда в войске, двинувшемся под Москву, образовались две стороны - Потоцкого и Ходкевича; притом же поляки не хотели повиноваться Ходкевичу, как гетману литовскому. Наконец русские ратные люди имели полное право смеяться над ничтожностию сил гетмана: с ним пришло не более 2000 войска, ослабленного нравственно раздорами и физически предшествовавшими трудами в Ливонии; пехоты вовсе не было.
Так прошла осень 1611 года; когда наступила зима, у поляков недостало съестных припасов, за сеном нужно было ездить за несколько миль в сопровождении вооруженных отрядов для безопасности, и Ходкевич отступил от Москвы к монастырю Рогачеву (между рекою Пугою и Волгою, в 20 верстах от Ржевы): отошло с ним немало и тех поляков, которые сидели в Кремле и Китае; тем же из них, которые остались в Москве, равно как охотникам из Сапежинских полков, пожелавшим остаться с ними, положено было особое жалованье, а в заклад отданы сокровища из казны царской: первым дано две короны - Годуновская и Лжедимитриева, посох царский единороговый с дорогими камнями, богатое седло гусарское Лжедимитриево, несколько рогов единороговых, которые ценились тогда очень дорого; сапежинцам дали две шапки царских, золотой посох и яблоко, усыпанное дорогими каменьями.
Бояре, осажденные в Кремле, видели, что только немедленное прибытие короля или королевича с войском может спасти их, и потому в начале октября отправили к Сигизмунду новое посольство, составленное из князя Юрия Никитича Трубецкого, Михайлы Глебовича Салтыкова и думного дьяка Янова. Новое посольство, говорилось в верющей грамоте, отправлено потому, что старые послы, как писал сам король, делали не по тому наказу, какой был им дан, ссылались с калужским вором, с смоленскими сидельцами, с Ляпуновым и другими изменниками. Грамота к Сигизмунду начинается так: "Наияснейшему великому государю Жигимонту III и проч. великого Московского государства ваши государские богомольцы: Арсений, архиепископ архангельский, и весь освященный собор, и ваши государские верные подданные, бояре, окольничие" и проч. Гермоген был заключен, да и ни в каком случае не согласился бы подписать грамоту, где бояре называли себя верными подданными Сигизмунда; бывший Лжедимитриев патриарх Игнатий воспользовался вступлением Жолкевского в Москву, чтоб освободиться из заключения и уехать в польские владения; в челе кремлевского духовенства оставался Арсений - грек, которому поручено было служить в Архангельском соборе и который потому назывался архиепископом архангельским. Благодаря польскому безнарядью безнарядное ополчение Трубецкого и Заруцкого могло держаться под Москвою, придавая себе по-прежнему вид людей, пришедших сражаться за православную веру против богоборных польских и литовских людей. Но русские люди вовсе не так смотрели на это ополчение по смерти Ляпунова; вот что писали казанцы к пермичам: "Под Москвою, господа, промышленника и поборника по Христовой вере, который стоял за православную христианскую веру, за дом пресвятой богородицы и за Московское государство против польских и литовских людей и русских воров, Прокофья Петровича Ляпунова, козаки убили, преступя крестное целованье. Митрополит, мы и всякие люди Казанского государства согласились с Нижним Новгородом и со всеми городами поволжскими, с горными и луговыми, с горными и луговыми татарами и луговою черемисою на том, что нам быть всем в совете и в соединенье, за Московское и Казанское государство стоять, друг друга не побивать, не грабить и дурного ничего ни над кем не делать; а кто до вины дойдет, тому указ чинить по приговору, смотря по вине; новых воевод, дьяков, голов и всяких приказных людей в города не пускать и прежних не переменять, быть всем по-прежнему; козаков в город не пускать же, стоять на том крепко до тех пор, пока бог даст на Московское государство государя; а выбрать бы нам на Московское государство государя всею землею Российской державы; если же козаки станут выбирать государя по своему изволенью, одни, не согласившись со всею землею, то такого государя нам не хотеть".