Страница 64 из 87
Прометей окаменел лицом особенно скорбно: в спутники ему меня навязала как раз подземная титанида.
Эвклей-то навязался сам – едва я тайно взялся за сборы. Распорядитель, сочно хрупая грушей, почесал лысину и заявил:
– В одиночку к Офрису, как же. Дурень.
И потопал собираться, то есть, искать самый засаленный хитон – «Чтобы аж кони от запаха быстрее бежали». За время пути через Фессалию хитон малость проветрился, но есть у меня нехорошие подозрения, что по дороге нас ни разу не остановили именно из-за него.
А Прометея Стикс притащила к конюшне, когда я уже четверку выводил.
– Он едет с тобой, – сказала голосом, леденящим, как воды ее реки (хотя она и чашу с нектаром таким голосом передать просит).
Слова будто пролились за шиворот Прометею, который скрючился и виновато заморгал.
– Шутишь, – бросил я, не удивляясь тому, что титаниде известен мой замысел.
– Он поедет с тобой к Офрису.
«Соглашайся, невидимка, – смачно посоветовала Судьба. – И Деметру с Герой за компанию прихвати: если уж брать с собой тех, кто тебя раздражает…».
Впрочем, нрав Стикс известен – спорь не спорь. Упрямство Прометея тоже не сегодня – так завтра воспоют аэды.
– Колесницу пусть берет свою. Отстанет – ждать не буду.
Прометей не отстал. А уже когда устраивались на ночлег, ровно на полпути, вдруг обронил глухо и не по-своему коротко:
– У меня брат там… младший. Эпиметей. Верен Крону. Хочу поговорить… убедить… понимаешь?
– Дурень, – припечатал из темноты Эвклей, непонятно кого имея в виду.
Может, даже всех.
Прометей сидит и каменеет уже не лицом – взглядом. Взгляд упирается в молодого титана, расположившегося чуть поодаль от костра. Титан настойчиво ковыряет амфору с вином: все никак открыть сосуд не сподобится. Брат? Какой брат? У титана куча братьев: Атлант вот, Менетий… может, еще какие сыновья Япета. А больше нету. Ну, торчит там какой-то рядом с сыном Крона. Ну, плечи широченные тоже, глаза голубые, лицо широкое, волосы – пшеница, так мало разве похожих титанов? Никаких других братьев знать не знаю.
А сын Крона тем временем тоже хорош. Сидит – пальцы на мече чешутся. Вся поза так и кричит: ну, где подвох-то? Не в гости – во вражеский лагерь приперлись!
А подвоха нет. Есть вроде как праздник. И Крон утюжит разделенную седой прядью бороду с потаенной усмешкой – что, мол, невидимка, чего ты ждал? Что тебя тут сходу – и в кандалы?
– А вымахал ты, однако, – слова доносились невнятно: зубы у Повелителя Времени были заняты барашком. – Вблизи-то я так тебя и не видел… с дарами явился или так?
– Есть дары, ага, – проскрипел Эвклей, пропихнув в себя огромный шмат еще большим куском лепешки. – Из трофеев дары, а как же…
– Наше добро, значит, – добродушно хохотнул сидевший по правую руку от Крона Менетий. Его разбойничья рожа успела примелькаться в полусотне стычек, не меньше. – Ушлый у тебя сынок, а? К кентаврам из Додонских Лесов когда заворачивали… помнишь? Что угодно, говорят, делайте, а только у них там этот – Черный Лавагет. Никуда не пойдем!
Помню я разговор с этими кентаврами. Двух лун не минуло.
Одно племя подчистую пришлось вырезать: слишком ушлые попались. Потом уже к остальным явился, с обещанием накормить их своими же хвостами.
Поверили, выходит.
– Сядем, говорят, на афедроны свои конские – и сидеть будем! И ведь главное – сели… Эй, парень, почему не пьешь? За братьев твоих и за тебя тост поднимем – праздник! Или думаешь – отравим?
Я принял чашу (да какая чаша, это ж чан купальный!) Молча поднял – чтобы по-детски щербатый молодой месяц отразился в вине. Пригубил – за братьев и себя.
– Без желчи, – заржал Менетий, сквозь разрубленную губу у него просвечивал наполовину отбитый зуб. Кажется, я и отбил, кстати, полста лет назад. – Да ты до краев, до краев пей! Смотри, как воду глотает. Молодцы у тебя сыновья, Временщик, а? Один – орел, всех тварей наших пораспугал, второй… непуганых поспаивал. Ну и старшенький – стервят…
Осекся под взглядом Крона, замахал рукой, забулькал вином и побрел, пошатываясь, от костра. Что-то насвистывая сквозь выбитые зубы.
– Дурак он, – сказал Крон, усмехаясь в огонь. – Язык без костей, в мыслях одно – как бы с кем сцепиться. А чтобы правильно выбрать противника… Мать видал?
Вопрос был неожиданным – чуть ли ни не больше всего остального.
– Нет.
– Давно – «нет»?
– Больше века.
– Ну и зря. А я вот видал. На краю света, где она сейчас скитается. Совсем плохая стала. Про тебя что-то повторяла.
Хмеля от выпитого вина и без того было мало – стало еще меньше, в огне померещились безумные глаза: «О-о, сын мой, Климен!»
– И что с того?
– Тебе – может, и ничего. А я навестил. Про Филиру ей рассказал – это из старших дочерей Океана, я на нее еще в молодости глаз положил, думал в жены взять, потом увидел, как Рея танцует – и все, как отрезало. А тут встретил – и как-то опять загорелось. Так эта гордячка от меня еще удрать пыталась – кобылицей, вообрази. Ну, а я – тоже в коня и за ней… сама же потом говорила, что жеребец. Ребенка родила: конечеловека, кентавра! Бессмертный кентавр, вообрази, Хироном назвали. Рассказывал Рее – думал, ревновать будет, она после свадьбы все говорила, что ни с кем другим меня делить не намерена. Не ревновала. Приноси, говорит, сюда сынка – я ему сказки буду рассказывать…
– Не забыл?
– Что?
– Сына проглотить не забыл? Или в Тартар его?
Повелитель Времени чуть приподнял брови, встречаясь со мной взглядом.
В глазах не отражалось пламя костра – бесконечные лабиринты, тьма и безвременье, хоронящее в себе старый хлам.
Отец с сожалением и будто бы даже с ленцой отставил чашу и недовольно проскрипел:
– Не терпится, значит? Молодость. Вам бы только войны и поскорее. Ни вина выпить, ни на баб посмотреть… Ну ладно, давай-ка подумаем.
Отобрал у Атланта вертел, на который тот как раз собрался нанизывать очередную баранью тушу. Легко разломил крепкий обструганный кол надвое. От остальных отмахнулся с небрежной ухмылкой – мол, идите вы уже пировать к другим кострам, ко мне тут сынок нетерпеливый заявился.
Острие кола прочертило на утоптанной каменистой почве узоры легко, как в пыли.
– Ну, что у нас тут… Значит, сперва я вас опрокинул на Полынном Поле. Потом вы меня век за нос водили с Офиотавром – крепко водили, я уж и правда вас думал – одним махом… Ну, войско я все-таки собрал…
Ветка полыни, кудрявая головка сына Геи, бесконечные волны войска, а над ним – три огромных глаза.
– А вы Циклопов выпустили. Вот не знаю, кто вам так напомнил… Гея, что ли? Мать на меня зла. Значит, Зевс выпустил Циклопов, они ему в благодарность молнии отковали, Посейдону – трезубец, войско вы мое у Пенея опять разворотили…
Для него это так все и выглядит. Циклопов выпустил Зевс – самый могучий, тот, кому досталось самое страшное оружие… Оружие войны.
О хтонии я направо-налево не распространялся.
– Это вы для меня неожиданно, правду говоря. Я уж, когда понял, что открылся Тартар, думал – вы Сторуких подняли, чуть животом не прихворнул. Ну, теперь-то я меры принял – на тот случай, если вам все-таки хватит дурости…
На полную луну набегает тучка – выгибает край загнутым острием. Палка в руках Крона рисует такое же на земле, только – щербатое.
– А мне пришлось взяться за серп. Который мать из себя выплавила, – Крон хрипло засмеялся, потирая руки. – А вы ж, наверное, так и не поняли, чего добились, да? Я и в тот-то раз…
Небо над головой содрогнулось от рева Эгеона, победителя в метании камней. Или от чего-то еще.
Крон Временщик, оскопивший когда-то Урана, сидел, склонив набок голову, ухмыляясь в лицо отца, лишенного власти.
– Да где вам, – шепнул он как бы про себя и бросил через плечо: –Хочешь увидеть?
Видеть – это у меня пока получается неплохо. Поднимаясь вслед за отцом от костра, я успел увидеть Прометея, который уже подобрался к брату поближе и вел с ним какую-то беседу – и получал столько же ответа, сколько от каменюки, на которой брат сидел. Еще видел Эвклея, затеявшего с каким-то титаном соревнование в «кто кого переест» – давние соперники, судя по тому, какая толпа на зрелище собирается. Видел Атланта – как он тревожно оглядывается в поисках дочерей.