Страница 9 из 56
- Да ну тебя! - почти прошептал Федя. Он забыл, что его сестра не выносит, когда он проявляет интерес к женскому полу.
- Чего "ну тебя", чего "ну тебя"?! Не успел приехать и уже разглядел!
- Да ла-адно тебе!
- Ничего не "ладно"! Слушать противно!
Нюра схватила какой-то узел, один из стульев и ушла с ними наверх. Федя тоже взял кое-что из вещей и отнес в квартиру. Потом он поскорей снова спустился, чтобы в отсутствие сестры еще раз посмотреть на Олю. Но он успел увидеть, лишь как Оля уходит к себе в подъезд. Зато Федя заметил, что возле их вещей околачивается странное существо в тельняшке и широченных брюках, вышитых розами. Существо это с явным любопытством поглядывало на Федю, а Федя стал поглядывать на существо, стараясь определить, мальчишка это или девчонка. Наконец он сказал:
- Слышь... Поди-ка сюда!
Штаны с розами быстро приблизились.
- Тебя как звать? - спросил Федя.
- Матильда.
"Девчонка", - догадался Федя и снова спросил:
- Ты что, не русская?
- Н-ну... У меня отец испанец.
"Надо же!" - про себя удивился Федя и задал следующий вопрос:
- Ты здешняя?
Полуиспанка кивнула, а Федя понизил голос:
- Слышь-ка... Кто это черненькая такая, симпатичная... На той лавке сидела, а сейчас в ту дверь ушла?
- Ну, Федька! - раздалось за его спиной. Это неслышно подошла Нюра.
- Нюрка, кончай давай! - В голосе Феди было столько отчаяния, что Нюра не стала продолжать.
Матильда не обратила на эту сцену внимания. Она смотрела на противоположный корпус.
- В том подъезде? - переспросила она. - Черненькая такая? Красивая? Ее Оля Закатова зовут. - Матильда помолчала немного и добавила, вздохнув: - В тихом омуте черти водятся.
- Чего? - не понял Федя.
- Это в каком смысле - черти водятся? - спросила Нюра.
- Ну, вот в таком... Я вот недавно стихи поэта Лермонтова читала, и вот одно из них... ну прямо как будто Лермонтов его специально про Ольгу написал.
- А какие стихи-то? - спросила Нюра.
Матильда помолчала, припоминая, потом произнесла негромко, но с выражением:
- "Прекрасна, как ангел небесный, как демон, коварна и зла".
Услышав такое, брат и сестра несколько секунд смотрели друг на друга. Наконец Нюра нашла, что спросить:
- Ну а в чем эта злость-то ее заключается?
Матильда сначала грустно опустила длинные темные ресницы, потом подняла их и посмотрела большими глазами на Федю, на Нюру.
- В чем? Ну, вот скажите мне, пожалуйста: это хорошо, если она на незнакомого человека кидается и с ног его сбивает?
Брат и сестра опять переглянулись.
- А... а за что она его? - спросил наконец Федя.
- В том-то и дело, что ни за что, просто чтобы отчаянность показать. Приемы изучила, и вот... людей сбивает.
Красилины опять помолчали.
- Во, Федька, твоя интеллигенция! - заметила Нюра и снова обратилась к Матильде: - И много у вас таких?
Матильда грустно смотрела на асфальт у себя под ногами.
- Вообще тут все ребята у нас какие-то ужасно отчаянные. Просто до невозможности.
- И этот тоже? - спросила Нюра, кивнув куда-то в сторону.
Матильда взглянула в том направлении и увидела Мишу, который возвращался из булочной. Про Ольгу Матильда не врала, она лишь передавала то, что узнала из разговора Семы с Шуриком. Но сейчас перед ней стояли такие внимательные, такие заинтересованные слушатели, что она опять забыла о словах матери насчет психиатра.
- Он что, не лучше будет? - спросила Нюра.
- Лучше! - с сарказмом воскликнула Матильда. - Не смешите меня, пожалуйста!
- А он чего? - спросил Федя.
- А он... Ну, пусть он курит, пусть он водку пьет, но он ведь главное... - Что "главное", Матильда еще не придумала и умолкла, а потом и вовсе прикусила язык, уставившись на Огурцова.
Тот как раз проходил мимо. Миша все еще переживал разговор с Олей, он мечтал показать этой Закатовой, что не такой уж он "гладенький да умытенький", не такой пай-мальчик, как она считает. Одетый в летний тренировочный костюм, он шел теперь враскачку, отведя локти в стороны, как это делают тяжелоатлеты, подходя к штанге. Нижняя губа его была оттопырена, и он косился на Красилиных с таким видом, словно еле сдерживался, чтобы не дать кому-нибудь по шее.
"А ведь и в самом деле бандюга какой-то", - мелькнуло в голове Матильды.
- Матильда! - послышался крик Марии Даниловны.
- Чего-о?
- Я тебе велела со стола убрать, а ты опять лясы точишь.
- Иду-у! - Матильда направилась к своему подъезду и уже на ходу обернулась к Феде с Нюрой. - Я вам еще про самого главного не рассказала, про Тараскина. Вот это уж бандит так бандит настоящий.
- Во, Федька, твои "культурные"! - заметила Нюра, глядя вслед Огурцову.
Федя задумчиво пробормотал:
- Выходит, дед правильно говорил, что в больших городах преступность повышенная. - Он помолчал и высказал такое предположение: - А может, здесь у них просто мода такая: на взрослых ноль внимания и безобразничать всяко.
- Ну, а если мода, - энергично заговорила Нюра, - значит, мы у них будем в немодных ходить. Вот, мол, скажут, косолапые приехали! А тут еще мамка нас при всех телятами зовет. - Нюра сузила голубые глаза и сердито уставилась на брата. - А ты, Федька, и в самом деле не будь таким губошлепом. Давай побоевитей становись. А то как бы тебя твоя краля... вон которая на людей кидается... как бы она тебе самому не съездила.
- Нюрк!.. Ну, ты опять?!
- Вот те и опять! Стой здесь, сторожи. Тут небось ворья полно, а мы вещи так бросаем.
Нюра взяла еще два стула и понесла их наверх. Федя стоял, смотрел на Олин подъезд, и в ушах у него звучали слова Лермонтова: "Прекрасна, как ангел небесный, как демон, коварна и зла". Его сестра скоро вернулась.
- Федьк!.. Ты давай не тревожь родителей, не говори про здешнее население. Они и так беспокоятся, как мы тут адаптируемся.
- Ага. - Федя кивнул. - Это Евлампия мамку напугала.
Евлампией ребята звали их классную руководительницу Евлампию Андреевну. Когда Вера Семеновна прилетела за детьми, старая учительница долго пила с ней чай и все вздыхала о том, как ребятам, выросшим в тайге, будет трудно адаптироваться, то есть приспособиться к жизни в городе.