Человек-Олень

Сунув босые ноги в стылые тяжелые сапоги, Актан вышел из домика. Во дворе было пусто — сиял лишь чистейший, ослепительный снег. Дверь в сарай была приоткрыта, Актан вошел туда и увидел на полу Белоглазого, мертвого, закоченевшего. Изо рта натекла лужица крови… Неподалеку на земле валялся окровавленный топор. Присев у откинутой головы мертвого коня, Актан приподнял черную, слипшуюся от крови челку и увидел след жестокого удара.

Он пошел в избушку будить старуху мать и увидел то, что не заметил впотьмах: откинута крышка сундука, выброшенные из него вещи валяются на полу. Исчез кожаный мешочек с мумие… Все стало ясно Актану.

Уходя, Кан переломил напополам обе лыжины Актана, обитые мехом.

— Нет! Так нельзя! Так нельзя! Невозможно так жить на свете! — в тоске закричал Человек-Олень. — Мать, ответь, почему так: я бегу от всего хорошего, потому что не хочу ничего плохого, а это плохое все равно настигает меня, как ни ухожу от него. Что же, ладно! Раз так, то я больше не буду уходить в сторону. Я сам, сам пойду навстречу злу! Я пойду и догоню этого пса! Собирайся мать, мы переезжаем в аул.

Немая старуха впервые видела сына в таком гневе. Сейчас он очень напоминал своего отца, который когда-то давно тоже за что-то разгневался на людей, не мог с ними ужиться, поступал наперекор им. Она знала, что он и ушел-то из аула, бросив ее и сына, из-за этой непонятной ей неуживчивости и вражды. А этот, наоборот, хочет идти в аул…

— Я посмотрю, кто кого! — яростно грозился он. — Мы померимся силами там, в драке, а не грозя издалека друг другу. Я буду жить вместе с ними, и пусть каждый узнает, кто я и на что я способен. И горе будет врагам моим! Зачем этот пес убил мою лошадь? Зачем лыжи сломал? Наверно, решил, что я снега испугаюсь и не погонюсь за ним. Ах, дурак, неужели он подумал, что я до самой смерти останусь в этих снежных горах? Мать, немедленно собирайся! Да не бери много вещей, все равно без лыж не унести.

Старуха молча взяла сына за руку и потянула за собой. Она привела его ко входу в полуразрушенный погреб, вырытый под домом. Взяв горящую свечу, она кряхтя спустилась в подпол. Актан последовал за ней. В душной, сырой полумгле, затянутой паутиной, старуха возилась над чем-то, затем выпрямилась и протянула сыну что-то завернутое в шкуру и перевязанное веревками. Это были старые лыжи отца, который безвозвратно ушел от них и, может быть, действительно лежал теперь на дне ущелья Таниркоймаса.

Актан, которого взрослые и дети всей округи звали Человеком-Оленем, решил навсегда оставить Аршалы. Он приладил к ногам охотничьи лыжи отца, подбитые шкурой жеребенка, взял в руки двустволку и подошел к матери, неподвижно стоявшей у ворот с узелком в руках.

— Ну, садись на спину, мать, — сказал Актан, нетерпеливо поглядывая вдаль. — Садись, не стесняйся. Ты пять лет таскала меня, когда я был маленьким, а теперь я понесу тебя.

Он посадил на спину, крепко привязал к себе сухонькую сутулую старушку и затем как ветер помчался на лыжах, яростно стиснув зубы. Перед ним тянулся двухполосный след бежавшего в долину врага, а сзади идущего Человека-Оленя на белом снегу оставались уже две бегущие рядом лыжные дорожки. И словно все двойственное, что лежит в основе бесконечного, безграничного мира: свет и тень, добро и зло, холод и тепло, смерть и жизнь — тянутся вдаль, в неведомое призрачное завтра, следы двух врагов. И неизвестно, кто кого одолеет, кто окажется наверху и кто первым падет на землю. Все скрыто за туманными далями тихих голубых долин. И лишь бегут, вьются рядом, пересекаются и бегут дальше извечные следы-враги. Они навсегда уходят из Аршалы — по белому снегу уходят от покинутого всеми старого аула, где прозвучала последняя в округе сказка о тайнах пещеры Таниркоймаса.

И теперь мы не знаем, задымится ли когда-нибудь хоть одна труба заброшенного селения.

Может быть, не уживется там, в нижнем ауле, Человек-Олень, затоскует его душа по дикой свободе, взбунтуется кровь, и примчится он назад, в Аршалы, как в старое доброе убежище. И может быть, захочется ему разгадать тайну исчезновения отца, и сойдет он в ледяное ущелье, куда никто еще не мог спуститься и выбраться, — как знать! А пока что он бежит, бежит как одержимый в сторону долины, и в широко раскрытых глазах его внезапно возникает видение: с высокого обрыва срывается и падает в горную реку трактор «ДТ»… Плеск, бегущие волны, тишина.

И вдруг старуха, промолчавшая больше четверти века, давно прослывшая немою, с горьким вздохом чуть слышно произнесла:

— Жеребенок мой… Догонишь ли ты пройдоху этого?

Аршалы остался далеко позади. Впереди еще длинная, о, длинная дорога. Крепись, душа, не уставай, Человек-Олень.

Перевод А. Кима.

ОСИРОТЕВШИЙ ВЕРБЛЮЖОНОК

Однажды в аэропорту Актау совершил посадку белоснежный лайнер. По трапу вместе с другими пассажирами сошел модно одетый, кудрявый, в темных очках, высокого роста казахский парень. В руках у него ничего не было, кроме «дипломата». Видимо, его никто не встречал, потому что он решительно прошел на стоянку такси и сел в машину.

Его имя, данное родителями, было Тасжан, однако в наше стремительное время товарищи звали его просто — Тас. Он был талантливым архитектором, и через три месяца ему надо было сдавать проект нового города…

На берегу моря ровно дышал мощный город Актау. Яркие высокие ряды домов упирались крышами в синее небо. Если посмотреть издали или с большой высоты на этот город, он может показаться отарой белоснежных овец, мирно пасущихся на берегу моря. Однако в ясные безветренные дни весь город окутывался сизым удушливым туманом, из которого вырывались к солнцу лишь самые высокие здания.

С первого взгляда казалось, что Актау ничем не отличается от других городов с многомиллионным населением, но была в нем и одна особенность. Обращали на себя внимание красивые шестиэтажные дома на сваях, идущие гуськом один за другим по берегу моря. Ветер, дующий днем из степи, ночью — с моря, не оставался в заточении каменных домов, а шурша проходил между высокими сваями и обмахивал город, освобождая его от газов и пыли.

Местные жители назвали свой город, появившийся в последние двадцать лет на границе необъятного моря и такой же необъятной степи, Актау. А синее море, казалось, переливающееся через край, но так никогда и не вышедшее из своих берегов, — Атырау. Это море для засушливой степи Мангыстау, суровой и зимой, и летом, было вроде глотка живительной влаги. Однако казахов, освоившихся на берегу Атырау и живших в городе, можно пересчитать по пальцам. Хотя когда-то это место было родиной их предков, дорогой для сердца вотчиной, тем не менее народ, привыкший кочевать по степи и ставить свои стойбища вдали от моря, никак не мог обжиться в городе, который появился как из-под земли, прямо на их глазах. Только в последнее время они начали переезжать сюда и осваивать новые для себя специальности. Когда до их сознания дошло, что в городе, гудящем как пчелиный улей, очень удобно и выгодно существовать, они перестали чураться его. Даже сожалели о своей прошлой жизни, выглядывая из окон высотных домов на море: «Зря мы вразброс скакали по степи».

Что ни говори, а цивилизация неузнаваемо изменила не только этот край, но и всю жизнь, настроение и повадки людей. Кто мог подумать, что в прокопченной степи Мангыстау вырастет город? И все-таки он вырос.

Невольно напрашивалась мысль, что около этой необъятной синевы моря в будущем должны выстроить дома еще чудеснее, чем в Актау. Но оставим эти надежды для будущих поколений и дадим слово сыну современной эпохи…

«Уже третий день я в этом городе. Отхватил себе место на самом верхнем этаже гостиницы «Интерконтиненталь».

Мне уже перевалило за сорок, по специальности я архитектор. Был женат, но в позапрошлом году развелся и сейчас живу один.

Двадцать лет назад я участвовал в создании первого проекта этого города. Моей дипломной работой была архитектура города Актау, который намечалось тогда построить на берегу Атырау. И мой труд не пропал даром: через двадцать лет на земле появился новый город. Да еще какой! На всемирном конкурсе мы получили главный приз. Благодаря этому я не раз бывал за границей. Вчерашний потомок скотовода поднялся до уровня известного человека, авторитетного лица. И вот теперь, где бы я ни находился, всегда тосковал по своему детищу, по суровому и доброму Актау. И в этом есть причина, ведь я вроде отца этого города, по моему проекту он появился на свет. Все наши мысли, все идеи, бывшие абстрактными, воплотились в нем, превратились в белоснежные дома, ставшие приютом для тысяч людей.