Страница 49 из 84
Поспешные шаги в сторону заветного детсада. Не отстает и Гость.
- Мам, мам! А дядю за луку?! - током пронзили слова. - Он зе боится!
- Дядя пошутил. Не ерзайся! Обними лучше за шею.
Еще мгновения, еще метры... и замерли около калитки.
- Ну ладно, нам в группу пора, - черство, не мольбою, приказом. Украдкой взор на Рожу, но тотчас осекаюсь. Уставилась на сына: - И так уже зарядку пропустили.
- До сидания! - радостное.
- До встречи, - приговором.
Как добралась до лавки, как уселась на нее - так и поплыло всё перед глазами. Слабость взяла верх, уступая чувствам. И вновь слезы волной, сплошной пеленой.
- Мам, мам! Я пелеоделся!
- Умница, - заторможено шепчу, пряча от стыда лицо.
- Мам, ну не плаць! Я буду послусным!
- Дело не в тебе, зай, - обняла. Прижала к себе. Машинальный поцелуй в плечо.
- А цего тода? Из-за дяди, да?
- Нет, что ты? - кривлюсь в лживой улыбке. Потрепала волосы на макушке. Взор в глаза. - Просто мне нездоровится. Прости меня. Беги давай, - немного подала в сторону двери в игровую. Послушался.
- До вецела!
- Давай! Люблю тебя, - уже более тихо.
***
Дождался. Будто мог мой Палач отпустить меня добровольно и столь щедро.
- Вань, - тихо, украдкой позвал, едва я попыталась ускориться и сбежать от него.
Миг - догнал - схватил за локоть. Силой остановил.
Вырываюсь. А в голове уже взрыв. Сердце давно в клочья. Сочиться из рванья прощальные потоки крови. Сгораю. Заживаю сгораю в ужасе, стыде, шоке.
Никогда не думала, что можно так сильно чего-то бояться.
Хоть миг, хоть мгновение рядом с ним - и даже ад покажется прохладнее, более щадящим.
- Ваня, я просто поговорить с тобой хочу!
И снова пытаюсь убежать.
Орать. Дико орать хочется - едва сдерживаю вой, давясь слезами.
- Пожалуйста! - и снова мой супостат быстрее, ловчее. Бесчеловечнее.
Хватает силой в свои цепи - и тотчас прижимает к себе.
Рев, удушливые рыдания с визгом вырываются из меня.
- Ваня, Ванечка! Не плачь, прошу! Я просто поговорить! Поговорить хочу! - попытка перекричать мою панику. Истерику.
А его тепло будто раскаленная плазма уже испепеляет мою плоть.
- Я не могу! Не могу! - отчаянно сражаюсь за свою химерную идиллию, к которой столько шла, в которую столько сил вложила. - Я замужем! У нас сын!
- Я знаю, котенок, - еще сильнее его стальная хватка, сужаются кандалы, пробираясь, казалось, к самой душе. - Я знаю! Я ж ничего... просто поговорить.
Обмираю покорно.
Попытка взглянуть в лицо ему, но в момент осекаюсь. Отстраниться - и того более недоступно.
- Просто поговорить, - шепотом на ухо. - Прости, - немного помолчав. - Просто иначе не мог поступить. Не мог не увидеть тебя.
- Я замужем, - полоумной мантрой. Не зная... для кого впредь повторяя, напоминая: ему, или всё же себе.
- Я всё понимаю, Вань. Всё хорошо.
Его напор, веление - и вынужденно лицом к лицу, на расстоянии вдоха. Нос к носу. Губы едва не соприкасаются.
- Зачем ты здесь? - горестно я, вымаливая вранье. Грубость. Боль. Но только не то, что может...
- Тебя хотел увидеть, - беспощадным залпом.
- Зачем? - рыком, уже ненавидя себя за столь откровенную слабость, бесхарактерность. Искренность. Его и себя за искренность.
- Хотел убедиться, что у тебя всё хорошо.
Выть, отчаянно голосить хотелось, утопая в агоническом припадке.
- Всё хорошо, - притворной, напускной дерзостью циничный рассудок.
Колкие мгновения тишины - и отваживается:
- Не вырывайся, прошу. Не убегай. Просто поговорим, хорошо? Я ничего тебе не сделаю. Ничего не потребую. Просто поговорим. Прошу.
До боли. И пусть сжимал меня до боли, и я всему противилась отчаянно... казалось, счастливее, чем в этот миг, я никогда еще в жизни не была. Душу дьяволу готова продать... лишь бы это никогда не заканчивалось. Замереть бы так навек. В Его объятиях. Утонуть, захлебнуться, в Его тепле, в Его аромате.
"Мой Федя, Федор. Мой Рогожин", - каждая клетка во мне отзывалась на его имя. И даже пульс, поборов все пределы дозволенного, слился с Его в одном ритме, такте. В одной музыке.
Убей меня, Федь! Убей! Здесь и сейчас. Удуши! Лишь только не дай вернуться обратно в реальность. Не дай... вновь тебя потерять.
Еще один вдох, его давление молчаливой не то просьбы, не то веления - и сдалась.
Склонила голову в кротости, зажмурившись. Кивок головы - и вновь замерла.
- Только давай не здесь, - тихо, хрипло. - Не под окнами. Не хочу, что Ф... ребенок видел.
- Хорошо.
Каждый шаг, едва ли не плечом к плечу, чувствуя родное тепло, чувствуя чуть ли не тактильно вожделенное, по эшафоту. По эшафоту наших жизней. Еще немного - и будет самосуд. Нас самих над нами же самими. Самобичевание, переросшее в жестокое самонаказание. Высшую кару. Конечный вердикт.
Еще немного - и замерла посреди все той же детской площадки. Покорно застыл и Рогожин рядом.
Лицом к лицу, повесив головы. Жгучие минуты тишины - и не выдерживаю:
- Ну? Что хотел?
И снова убийственная тишина, робость.
- Федь, - лезвием внутри по тому, что еще осталось чувствительно, что еще не сожрал огонь. - Мне домой пора. Дела ждут, - каждое слово ровня раскаленным углям. Вранье. Ради себя. Ради тебя. Ради нас. Или глупое плацебо.
- Давай проведу, - стиснул зубы, заиграв скулами.
Вдохи. Прощальные вдохи, прежде чем нас погребут. Понимаю. Хочу. Потому и соглашаюсь: сдержано киваю головой. Разворот в сторону дома - и неспешно.
Еще немного. Хоть немного побыть с ним рядом, прежде чем встанет окончательная точка во всем том, что было. Во всем том, чем вот сколько лет... тайно жило, грезило сердце, даже если и никогда не суждено было сбыться.
Спрятались под козырьком подъезда. Замерли у табло домофона. Разворот. И снова лицом к лицу, не имея сил коснуться друг друга взглядом.
- Что ты хотел? - несмело. - Федь... говори, и я пойду. Мне пора.
А саму уже трясет откровенно. Пальцы в замок - и ломать до боли, дабы хоть как-то удержать видимое равновесие, покой.
Да колени подкашиваются - вот-вот упаду.
Разрыдаюсь, кинусь в ноги... моля не отпускать. Забрать к себе, с собой. Куда угодно. Или просто добить. Но не оставлять, не оставлять меня здесь. В этом аду. Где есть цель, есть условия жизни - но нет ни желания, ни сил.
- Прости, - громом.
Поежилась. Казалось, волосы зашевелились на голове. Окоченела я от шока.
Продолжил:
- Прости меня... за что, что подвел. За то, что был слабым. Что упустил. Не уберег тебя.
Я думала, не может быть уже хуже. Больнее. Ан нет.
- Это всё?! - лживая грубость, а по щекам уже новой волной сорвались слезы. Отворачиваюсь.
Жуткие, разящие мгновения тишины, что, закладывая уши, громче канонады звучит.
Звонкий, со свистом вдох, глотая нелепую влагу - и осмеливаюсь в ответ (еще рачительней отворачиваясь, пряча от стыда уже не только глаза, но и всю себя):
- И ты прости... Но у меня есть сын. И ему нужен отец. Родной отец. А остальное - неважно.
Зажала кнопки - запиликал домофон. Тотчас ухватил меня за руку Рогожин, подал на себя. С ужасом вырвалась я. Глаза в глаза. Осеклась, опустила взгляд в пол:
- Не надо, Федь, - испуганно, визгом. Прижала руку к груди, будто больную, будто кто ее к пираньям засунул, и те кинулись ее глодать.
- Позвонить можно?
- Что? - ошарашено. И снова взор в лицо. Откровенно дрожу, схожу с ума уже.
Это просто... пере-дози-ровка.
- Можешь дать телефон? Мне позвонить надо.