Страница 4 из 21
– Зря ты так, – не принял ироничный тон подросток. – Отец очень хорошо разбирается в медицине. Когда он был студентом, то подрабатывал на «скорой» фельдшером. Идём. – Поймав недоверчивый взгляд сестры, Матвей вскочил. – Правда, отец не разрешает заходить к нему в кабинет, но мы потихоньку.
Полумрак комнаты встретил их уютом. У окна стоял пузатый стол на коротеньких ножках-шпильках и рядом с ним чертёжная доска. Штативная лампа была прикреплена так, чтобы можно было повернуть её как к столу, так и к доске. Напротив стола – кожаные кресло и небольшой глубокий диван. Все стены до потолка закрывали шкафы, заставленные книгами.
– Вот, смотри, – Матвей открыл единственный глухой шкаф и извлёк оттуда туго перетянутую бечевой, набитую бумагами папку. Он бережно стал доставать из неё корочки и протягивать сестре. – Это всё папины. Это диплом фельдшера. Это – архитектора. А это благодарность от экспедиции за то, что папа спас жизнь участнику экспедиции.
– Что он сделал? – разглядывая письмо, поинтересовалась девушка.
– Он прооперировал геолога и спас ему жизнь. Была нелётная погода, и к ним не мог прилететь на помощь вертолёт. Нужно было срочное хирургическое вмешательство. Папа сделал операцию, – с гордостью сообщил Матвей.
– А он умеет?
– Конечно, умеет! – воскликнул подросток, почувствовав недоверие сестры. – Смотри, – и он достал следующую бумагу. – Это его зачётка по хирургии. Одни пятёрки, и за лекции, и за практические занятия. Он специально ходил в мединститут на лекции по анатомии и практиковал резать, чтобы повысить свои знания. А ты знаешь, где тренируются студенты, будущие хирурги? В морге!
– Всё равно это безответственно, – с упрямством в голосе, настаивала Инга.
– Сама ты безответственная, – огрызнулся брат.
– А здесь что такое? – Инга отклонила занавеску на боковой стенке шкафа.
– Это папино оружие, – с гордостью сообщил брат. – В молодости он занимался фехтованием на саблях.
– Какая-то странная сабля, – нарочно, как можно равнодушнее произнесла она, видя, с каким запалом гордости рассказывает брат. – Квадратная…
– Сама ты квадратная! – не на шутку разозлился Матвей. – Смотри! – и он достал очередной диплом. – Это папа выиграл турнир по фехтованию, а это его билет кандидата в мастера спорта.
– Кандида-ата-а, – протянула Инга, уже не скрывая весёлости. – Я думала он мастер, а он всего-то кандидат.
– Что ты понимаешь! – взорвался от обиды Матвей.
– Ладно, ладно, – рассмеявшись, быстро заговорила Инга. – Я пошутила, Матвей. Конечно, это всё здорово! Я, как и ты, горжусь папой!
– Ну тебя! – отмахнулся Матвей. – Выходи из папиного кабинета.
– Матвей! – Инга поймала брата за руку и, заглядывая в глаза, проговорила: – Я пошутила. Правда!
– Выходи, – смягчил тон Матвей.
– Мир? – Инга протянула руку.
– Мир, – примирительно пробубнил Матвей, отворачиваясь от сестры. – Надо выходить, а то мама сейчас придёт и будет ругаться.
* * *
Дни пролетали один за другим. Инга всё чаще погружалась в раздумья. Противоречивые чувства терзали её. Она стыдила себя за тот душевный комфорт, в котором купается в семье отца, и жалела мать. Сколько страданий ей доставляет, откладывая отъезд! Она выискивала недостатки и пыталась придираться к мелочам в укладе этой семьи, но стоило Елене Николаевне позвать помогать по хозяйству, она забывала обо всём и с удовольствием готовила еду, убирала квартиру, складывала детские игрушки. Пока девочки были в школе, она раскладывала игрушки на кроватях и любовалась. Инга не могла объяснить всего того, что видела каждый день в доме отца, а главное, своего желания участвовать в этой жизни. Она не могла объяснить себе, почему дети тянутся к отцу? Весь день они проводили с матерью. Елена Николаевна занималась их жизнью, участвовала в детских вечеринках, а зачастую и сама их организовывала. Отец утром видел семью во время завтрака. Ужиная, общались дольше. Правда, много говорил и с каждым накоротке. Но если кто-то из детей переходил грань, то тут же одёргивал его, иногда, в понимании Инги, недопустимо грубо, и всё продолжалось. Как-то маленькая Люся взяла за привычку замахиваться кулаком на всех домашних. За ужином замахнулась и на отца. Она сделала это в шутку, но отец выставил свой кулак и ткнул в лоб Люсе.
– Следующий раз долбану тебя так… – отец запнулся негодуя, взгляд его посуровел, и голос зазвучал глухим гневом. – Раз и навсегда перестанешь… Где ты этому научилась? Не хорошо на папу, маму, брата, сестёр замахиваться.
Отец не собирался выслушивать оправданий. Ужин потёк своим чередом. Инга следила за реакцией всех членов семьи, но никого не занимало произошедшее. Даже маленькая Люся ничуть не изменилась в лице, только почесала лоб. Инга отметила про себя – стала бы назло делать. Сколько ещё нервов у матери потрепала бы. А тут…
После ужина отец уходил в свой кабинет работать. Без надобности к нему никто не заходил. Даже для неё не сделали исключения. Показывая квартиру, Елена Николаевна на две двери только указала рукой:
– Это рабочий кабинет нашего папы, а это родительская комната. Она не для экскурсий.
Комната Матвея Инге понравилась, но подросток стоя выждал, пока гостья всё осмотрит, и поспешил закрыть двери. На что мать только улыбнулась и так прокомментировала действия сына:
– Личное пространство.
Зато комната девочек была в распоряжении старшей сестры, и младшие были ей только рады.
И всё-таки дети находили различные предлоги забежать к папе. Он им отвечал или что-то рассказывал и категорично выпроваживал.
Как-то Инга стала свидетелем короткой сцены между отцом и Люсей. Проходя мимо кабинета, девочка как бы невзначай толкнула дверь, та возьми и откройся.
– Кто там? Что надо? – послышался голос отца.
– Это я, Людочка, – растерянно произнесла девочка. – Ничего не надо. Просто зашла.
Отец поднял на неё уставшие глаза и, едва заметно улыбнувшись, протянул руку. Люся подбежала к папе. Тот поцеловал её в лоб и коротко сказал:
– Ступай.
Люся выбегала из отцовского кабинета с сияющим лицом, словно выполнила какое-то важное задание.
Инга рассматривала сестру и никак не могла себе объяснить её восторга. Она нуждалась в его понимании. Папа не сходил с уст всех членов семьи – от маленькой Люси до Елены Николаевны. Она и сама стала жить с оглядкой, с вопросом – что скажет папа, а понравится ли папе? Раньше такого не было. Что же с ней происходит? Она себя не узнавала.
* * *
В один из дней Григорий Михайлович задержался на работе. Семья жила обычными домашними заботами. Инга подметила – что-то не то происходит в доме. Она пыталась угадать, что же её насторожило в сегодняшнем вечере? Отца не было, но никто из домочадцев не обмолвился словом. Елена Николаевна только сообщила во время ужина:
– Папа задерживается.
Девушка следила за выражениями лиц детей. После ужина те вернулись к урокам. Ближе к десяти все стали готовиться ко сну. Инге чего-то не хватало, но она не могла понять. Ожидая очереди в ванную, она расположилась в зале и перелистывала журнал. Сосредоточиться не получалось, мысли блуждали по всем домочадцам – она искала ответ. Слух уловил тихие шаги. В приоткрытую дверь в коридор она увидела, как Люся, крадучись, подошла к кабинету отца и, озираясь, заглянула в него. Удостоверившись, что там темно, она быстро закрыла дверь и побежала на кухню.
– Мама, а папа скоро придёт? – девочка прижалась к матери.
– Скоро, – она погладила дочку по голове. – Иди спать. Поздно уже.
Инга вглядывалась в лицо сестры. Маленькая Люся улыбалась, а глаза выдавали задумчивость. Девушку осенила догадка – домочадцы искусно скрывали едва уловимую грусть, даже Люся боролась с нею. Спокойствие матери передалось, но к себе в детскую она уходила притихшая. Инга вспомнила себя в детстве. Она не задумывалась – почему нет папы. Её не расстраивало отсутствие матери в те периоды, когда мама уезжала по делам или отдохнуть, как она объясняла, от «тяжёлой жизни». Её не брала. Значит, она была частью этой «тяжёлой жизни». Инга согнала брови, вспомнив эпизод из далёкого детства. Впервые она осталась на целую неделю одна, когда ей было чуть больше восьми лет. Утром приходила соседка проверить, как она собирается в школу, и вечером – приготовить еду. Тяжёлый вздох вырвался у девушки из груди.