Страница 3 из 38
"Der Rhein" пострадал не меньше. Всё, что было закреплено без помощи сварки, оказалось сметено с мест инерциальным ускорением. Аккумуляторные батареи срезали болты креплений и превратились в тараны, как и системы двигательных установок, комплексы разведки и прицеливания, пищевые контейнеры. Всё это было дополнено невесть откуда взявшимся хламом, тряпками, маслом разбитых гироскопов. Это месиво плавало внутри станции, ставшей похожей больше на мусоровоз, чем на военный корабль. У немцев все были живы, но двое получили переломы и ушибы, а борт-стрелок Франц Лейзехельд, управлявший в момент столкновения станцией, был в коме. Штурман Отто Эйхбергер при осмотре Лейзехельд развёл руками:
– У него отёк сердца! Спасти его можно только в госпитале Раумваффе в Кёльне…
Потрясённые до основания, потерявшие возможность использовать двигатели, "Independence" и "Der Rhein" сошли с расчётных орбит и начали падать, ежеминутно рискуя столкнуться с другими космическими аппаратами.
Когда астронавты потеряли связь и поняли, что нет возможности воспользоваться спускаемым аппаратом, они содрогнулись – это была не просто авария, это была катастрофа и шансы выжить равны почти нулю.
Теперь, сидя на кожухе радиотелескопа, Уайтгауз наблюдал, как немецкие астронавты пытаются вбить в щели брони титанопластовые волокна, оплавляя их криптоном, проклеивая многослойной фольгой.
Титанопласт пучится, собирается в шары бурого цвета, лопается на шероховатой броневой обшивке, оставляя быстроиспаряющиеся кляксы.
Уайтгаузу было хорошо видно, что нормально работают только немец в бледно-голубом командирском скафандре, а двое других еле двигаются.
У того из них, кто педантично, через равные промежутки времени оплавляет волокна титанопласта, скорее всего сломана рука. Другой шевелиться только тогда, когда из рук выскальзывает инструмент и его приходится ловить.
– Это сон! – Уайтгауз усилием воли выжал из сознания страх.
Он сделал глубокий вдох и сказал уже спокойно:
– Джон, найди мне молоток с компенсатором!
Бортинженер Маклифф молчал. Трещали помехи, где-то далеко, звучала скороговорка радиостанций:
– Если мужу тонус нужен, пейте препарат Геропазтодол и он наполнит страстью ваши дни и ночи, и вес убавит, между прочим… Снег и дождь прекратятся к субботе, а температура и ветер придут в норму… Вживлённые в мозг вашего ребёнка микрочипа, навсегда избавит вас от необходимости учить с ним уроки, и повторять дважды свои требования … В сегодняшнем матче не будет среди хавбеков нашей самой большой звезды и надежды…
– Маклифф, почему молчишь? Знаешь, что делают немцы? – Уайтгауз постучал ладонью в грязной перчатке по коробочке связи на груди и окончательно сбил настройку, – проклятая техника, здесь каждый болтик стоит по паре тысяч евродолларов, но ничего не работает!
Ответивший ему голос бортинженера зазвучал глухо, сквозь треск и завывания:
– Слышу тебя не очень. Что у тебя там происходит?
– Немцы свою станцию конопатят титанопластом!
– Получается у них?
– Разве это может получиться? Титанопласт не может выдержать температуру атмосферного трения. Это не кремний и не кварц. А бафинг? Прохождение через атмосферу с разогревом до 2500 по Фаренгейту?
– Ты отогнул кронштейн? Ты где? Я тебя не вижу!
– Я его резал, сверлил, пережигал, бил, но кроме зазубрин ничего не добился. Не знаю, из какого нанометалла он сделан, это что-то не реальное!
Уайтгауз задержал дыхание, чтобы успокоится. В скафандре хлюпала вода, но это была не утечка системы охлаждения, это был пот.
– Давай я к тебе Дыбаля отправлю? – бортинженер нервничал.
– Может быть… Не знаю… Есть связь с Хьюстоном?
– Всё оборудование в масле и воде, и чёрт его знает, как его очистить! – ответил Маклифф.
Уайтгауз поглядел на высотомер – 121 миля в перигее. Он пополз к кронштейну, стравливая страховочный трос.
– Это что? – над правым глазом Уайтгауза, там, где на золотистом стекле светился дисплей контроля параметров скафандра, замигала зелёная лампочка. Это Маклифф требовал от него переключиться на внутреннюю связь. После скороговорки Си-Эн-Си, речь бортинженера казалась заторможенной:
– Рони, я починил приёмник и передатчик, но он кроме шипения ничего не выдаёт. Такое ощущение, что нас глушат средствами радиоэлектронной борьбы.
– Кто может глушить связь на такой высоте, кому мы нужны? Может быть это из-за немцев? Электросварка?
– Охват идёт по всем частотам, с большой амплитудой и пульсацией. Это РЭБ! Нас глушат!
– Ерунда! – Уайтгауз повернулся, собираясь продолжить перемещение и увидел, ярдах в трехстах от себя, крупный, матово поблёскивающий цилиндр с тонким пером раскрытой солнечной батареи.
Чуть дальше, на фоне зелёной полоски северного арктического сияния, висел ещё один спутник.
– Маклифф, вижу спутники по правому борту! Попробуй идентифицировать их системой "свой-чужой"!
– "Свой-чужой" не работает. Есть на спутниках опознавательные знаки?
– Плохая видимость – везде пузырьки воды и топлива из разбитых ёмкостей. Кругом плавает мусор. Когда против света смотришь – сплошной туман!
– Можешь приблизиться к ним?
– Нет, очень далеко! Может, это спасательная служба? Мы уже шесть часов без связи и центр управления полётами ищет нас. Шутка ли, гордость NASA пропала! Будем надеяться, что нас видят…
– Может, это мусор? На орбитах после войны столько всего летает…
– Сдвинуть кронштейн, и через пару часов пили бы горячий кофе в фургоне службы обеспечения, – Уайтгауз помахал беспилотным аппаратам рукой.
Он повернулся в сторону немцев и обнаружил, что они покинули место работ. Он теперь один в открытом космосе. Между свешенных в пустоту ног, виднеется жёлто-серая полоса экваториальной пустыни.
Уайтгауз сжал зубы, рывком добрался до кронштейна. Он обхватил его, как в детстве захватывал противника на борцовском ковре любительского клуба, резко дёрнул, упираясь рифлёными подошвами ботинок в обод спасательного аппарата.
– Нужно ещё добавить усилия… Толкнуть двигателем скафандра? – астронавт повернул рукоятку регулировки мощности ранцевого двигателя до упора и запустил его. От рывка в плечах хрустнуло, тело пронизала вибрация, а грудь прилипла к кронштейну. На панели шлема замигали лампочки перезагрузки систем скафандра. Сквозь гул реактивной струи, прорвался голос бортинженера:
– Рони, чудо! Относительно абриса земной поверхности наше падение замедлилось, мы выравниваемся! Посмотри, может быть, автономно включился один из маневровых двигателей?