Страница 12 из 23
НИКОЛАЙ:
Хммм… Этой ночью, на току близ Гатчины, я много думал об этом… Этого письма я тоже не искал. Павел Петрович адресовал его мне, даже не зная кому… Но я тоже чаю радости. В Гатчине мы будем молиться с тобой с покорностью судьбе и со смирением, и с тихой радостью и надеждой. Бог может дать даже грозным словам Авеля иной смысл и вразумить нас.
АЛЕКСАНДРА:
Ники, это самое интересное приключение, в которое я пускаюсь с тобой в этом году. Герингер, Мария Федоровна! Где вы? Мне пора собираться.
ЭПИЗОД 2.
Камера показывает вокзал в Царском селе, поезд (Их Величества в сопровождении барона Фредерикса садятся в него); затем поезд подъезжает к Гатчине; кое-где еще лежит снег. На экране – Гатчинский дворец. Вдовствующая императрица встречает гостей, сына и невестку. Очень теплая встреча. Вечер, около 20ч, закат солнца очень красив, но производит мрачное впечатление. Все немного взволнованы, но спокойны. Николай бросает взгляд на большое красное закатное солнце. Он видит черный профиль крупного ворона на низкой ветви дерева прямо на красном фоне закатного солнца. Из дворца доносится бой часов. Все входят во дворец. Вдовствующая императрица приглашает гостей к обеденный зал, в котором слуги закончили расставлять блюда на столе – обед на троих (Мария Федоровна, Николай и Александра).
МАРИЯ ФЕДОРОВНА:
Хорошо, самые свежие новости вы мне рассказали. Слава Богу, что дети здоровы и веселы, и что ты, Аликс несешь наше сокровище легко. Роды будут в июне? Хорошо… За обедом мы поговорим обо всем подробнее, а пока, Ники и Аликс, вы можете пройти сейчас по этой анфиладе прямо к ларцу. Держите ключ. Ларец опечатан без малого сто лет назад личной печатью моей тезки, вдовы Павла Петровича – ведь это она выполнила волю покойного и положила письмо в ларец. Письмо должно быть опечатано личной печатью Павла Первого. Барон! (обращается к барону Фредериксу) – Вы как министр двора Его Величества должны сверить печати… Все! Да исполнится его воля, а над нею – воля Божья!
Камера следует за императорской четой по анфиладе дворца, показывает небольшую залу, и в ней посредине на пьедестале довольно большой узорчатый ларец с затейливыми украшениями. Ларец заперт на ключ и опечатан. Вокруг ларца, на четырех столбиках, на кольцах, протянут толстый, красный шелковый шнур, преграждавший к нему доступ. Барон Фредерикс снимает красный шнур, берет ларец в руки, смотрит на печать; передает ларец Николаю. Николай снимает печать и открывает ларец ключом; вынимает толстый конверт, запечатанный сургучной печатью. Камера показывает конверт крупным планом; хорошо видна надпись: «Вскрыть потомку нашему в столетний день моей кончины». Николай вместе с Фредериксом сверяет печать на конверте с имеющимся у Фредерикса изображением печати Павла Первого.
ФРЕДЕРИКС:
Ваши Величества, дети мои, я оставляю Вас здесь и покидаю дворец (уходит с поклоном; Николай спокойно вскрывает конверт. Александра отходит в угол залы и садится на диван в ожидании).
НИКОЛАЙ
(начинает тихо читать вслух):
«Благословенный потомок мой, Николай!..» (удивленно смотрит на Александру, затем продолжает читать) «Это письмо предназначено лично тебе, и никто более не должен прочитать его. Прочитав, ты убедишься в этом сам».
АЛЕКСАНДРА:
Ники, я должна уйти?
НИКОЛАЙ:
Нет. Я думаю, он не знал, что моя жена будет такова как ты, что мы любим друг друга и что мы с тобой одно целое пред Богом. Однако, позволь мне прочитать сначала не вслух, и затем я передам это письмо тебе.
АЛЕКСАНДРА:
Сядь рядом со мной. Я хочу слышать твое дыхание, пока ты будешь читать это странное письмо. Откуда твой прапрадед мог знать, что через сто лет будет царствовать император по имени Николай?
Николай садится рядом с Александрой, молча читает письмо. По мере чтение лицо его сначала выражает удивление, затем волнение; едва слышно его спокойное дыхание, которое в конце, однако, становится более слышным. Александра взволнованно смотрит на него, берет за руку. За окном залы – последний луч солнца и темнота. Зала освещена свечами. Николай заканчивает читать письмо; передает его Александре.
НИКОЛАЙ:
Прежде чем ты прочтешь это… Послушай меня… Это совсем не то, что мы ждали с радостью. Это совсем не то, но я не могу не верить этим пророчествам – ведь здесь перечислены все государи, которые правили после Павла Петровича – все мои предки! И про всех все написано, каковы они будут! … Каковы они были…Мне жарко стало здесь…
Взволнованно подходит к окну (вне залы, в анфиладе), открывает его. Слышно карканье ворона; в окно врывается легкий порыв ветра, свечи в зале гаснут. Из полной темноты возникает следующая сцена – В ЧЕРНО-БЕЛОМ формате.
ЭПИЗОД 3. 14 декабря 1796 года. Павел Первый и монах Авель.
Действующие лица:
– ПАВЕЛ – Павел Первый, император, возраст 42 года;
– АВЕЛЬ – монах Авель, 39-ти лет, но по виду гораздо старше; человек простой и угрюмый.
Место и время действия:
тот же Гатчинский дворец, та же зала 105 лет назад (почти тот же вид), 14 декабря 1796 года.
За окном – морозный туман. По мере развития диалога за окном темнеет и Павел Петрович сам зажигает свечи в зале – в тот момент, когда речь заходит о царствовании Николая Второго. Павел,– умный, тонкий и склонный к мистике, – ведет диалог ласково и спокойно, но временами хмурясь, недовольный ответами Авеля; Авель отвечает поначалу угрюмо и как бы нехотя.
Начинает диалог Павел, Авель отвечает на его вопросы.
ПАВЕЛ:
Честной отец! О тебе говорят, да я и сам вижу, что на тебе явно почиет благодать Божия. Что скажешь ты о моем царствовании и судьбе моей? Что зришь ты прозорливыми очами о Роде моем во мгле веков и о Державе Российской? Назови поименно преемников моих на Престоле Российском, предреки и их судьбу.
АВЕЛЬ:
Эх, Батюшка-Царь! – (Авель качает головой) – Почто себе печаль предречь меня понуждаешь? Коротко будет царствование твое, и вижу я, грешный, лютый конец твой. На Софрония Иерусалимского от неверных слуг мученическую кончину приемлешь, в опочивальне своей удушен будешь злодеями, коих греешь ты на царственной груди своей. В Страстную Субботу погребут тебя… Они же, злодеи сии, стремясь оправдать свой великий грех цареубийства, возгласят тебя безумным, будут поносить добрую память твою… Но народ русский правдивой душой своей поймет и оценит тебя и к гробнице твоей понесет скорби свои, прося твоего заступничества и умягчения сердец неправедных и жестоких. Число лет твоих подобно счету букв изречения на фронтоне твоего замка, в коем воистину обетование и о Царственном Доме твоем: "Дому сему подобает твердыня Господня в долготу дней"…
ПАВЕЛ:
О сем ты прав. Девиз сей получил я в особом откровении, совместно с повелением воздвигнуть Собор во имя Святого Архистратига Михаила, где ныне воздвигнут Михайловский замок. Вождю небесных Воинств посвятил я и замок, и церковь…
АВЕЛЬ:
Зрю в нем преждевременную гробницу твою, Благоверный Государь. И резиденцией потомков твоих, как мыслишь, он не будет. О судьбе же Державы Российской было в молитве откровение мне о трех лютых игах: татарском, польском и грядущем еще – жидовском.
ПАВЕЛ:
Что? Святая Русь под игом жидовским? Не быть сему вовеки! – гневно нахмурился Император Павел Петрович. – Пустое болтаешь, черноризец…