Страница 7 из 16
Однако предварительные выводы о психосоциальном восприятии потрясённым революцией российским обществом государства можно будет лишь после того, как будет накоплен достаточный материал по социальному поведению в год революции разных социальных слоёв и классов. Определённые успехи, правда, уже есть.
Так, вполне естественный интерес для страны, в которой аграрное население преобладало, историки проявили к психосоциальной стороне отношений к революционной власти со стороны крестьян[52]. К примеру, широкий спектр связанных с этим сюжетов поднят в коллективной монографии П. С. Кабытова, В. А. Козлова, Б. Г. Литвака[53]. Увы, в новаторской в целом работе есть просто удивительные пассажи. В частности, социалистический идеал крестьянства почему-то рассматривается в связи с отношением мужика к сельскохозяйственным коммунам. Куда интересней беглый взгляд авторов на соотношение социалистического и коммунистического идеалов у первых коммунаров. Но эта перспективная тема лишь обозначена.
Немалый интерес может представлять ещё одна коллективная работа – «Крестьянство России в период трёх революций». Её авторы – В. Г. Тюкавкин и Э. М. Щагин – дают срез судеб крестьянства применительно ко всей эпохи революций с 1905 по 1918. В целом она посвящена более широким вопросам. Но есть в ней наблюдения и психосоциального плана. Так, очень интересен с событийной и методологической точки зрения, предпринятый в ней анализ отношения крестьян к Декрету о земле. Вероятно, здесь понадобятся ещё уточнения, например, статистического плана. Но имеющиеся в настоящее время в распоряжении историков источники позволяют говорить, что крестьяне считали его, чуть ли не «святым декретом»[54].
Стоит упомянуть работу о крестьянском движении на Тамбовщине. Она очень во многом соответствует канонам локальной истории, о которых речь шла выше. Хотя основные события, исследованные в ней, разворачиваются несколько позже интересующего нас времени, в книге содержится солидная предыстория антоновщины. В исследовании не без успеха делается попытка выявить реакции крестьян на те или иные шаги власти. В частности, как относились крестьяне к армии? Вопрос этот имеет прямой выход на формирование новой советской государственности, поскольку армия – далеко не последний компонент власти. Особенно в России, и особенно в период войны[55].
Важным вопросам, в том числе влиянию психологии, её протестного потенциала крестьянства на складывание стройной пирамиды Крестьянских Советов рассматривает в своём труде В. М. Лавров. Своим объектом исследования он избрал Всероссийские крестьянские съезды советов, что придаёт ему большое научное значение, поскольку прежде столь глубоких работ по этой проблематике просто не существовало[56].
Наконец, в достаточно большом количестве появляются работы, поднимающие одну из ключевых проблем аграрной революции, а именно роль в этих событиях общины и общинной психологии[57].
Ещё больше, чем для изучения внутреннего мира крестьянства, проделано в том же направлении в отношении образованных слоёв. Вышли работы, охватывающие если не все, то очень многие социальные группы интеллигенции. Здесь можно назвать врачей, технократию, юристов, военную и церковную интеллигенцию; интеллигенцию столичную, провинциальную, национальную – перечень этот можно существенно расширить[58]. Появились уже и обобщающие труды[59]. Это и не удивительно. Интеллигенция оставила после себя множество мемуаров, дневников, писем и прочих источников личного происхождения. Эти источники существенно облегчают работу историка по реконструкции психосоциального компонента истории. Но и увлечение только ими может увести далеко в сторону.
Активно идёт процесс изучения психологии солдатских масс в период революции. Что и говорить, человек с ружьём – это реальный творец власти в эпохи всех смут на Руси[60].
Существенно хуже исследовано отношение к власти со стороны таких слоёв, как, например, казачество[61], молодежь[62], женщины[63]. На сколько же эти направления могут быть познавательны, можно судить на примере отношения к власти женщин. Женский вопрос проходит через всю революцию, начиная с того, что она стартовала в день международной женской солидарности с бабьих хлебных бунтов, и заканчивая тем, что штаб революции позже располагался в Смольном институте благородных девиц, а Зимний дворец в ночь его штурма, по неумолимой иронии, оборонялся женским батальоном смерти…
Говоря о женском движении, П. В. Булдаков считает его силой конструктивной. Согласно его точке зрения, несмотря на то, что революция началась так, как она началась, в дальнейшем женское движение могло «облагородить» и придать конструктивность социальному протесту масс. Вместе с тем в другом своём материале он приводит суждение, ставящее этот вывод под большое сомнение. Речь идёт о растущей даже в патриархальной деревне женской половой распущенности. Связана она, как можно судить, с широко распространённым отходничеством[64]. И действительно, к началу века отходничество становилось всё более существенным фактором и экономики, и государственной политики[65]. О падении патриархальных устоев у женщин в тех районах, где сильно было отходничество, пишет и В. Н. Кулик. По его словам, они давно привыкли считать себя почти полноправными хозяйками[66]. Но все эти элементы нельзя оценивать лишь как следствие новых веяний, разрушавших патриархальность села. Это было одним из мощнейших орудий разрушения. Разрушения, прежде всего, семьи. Крах патриархальной семьи не мог не вести к безграничному радикализму на селе. То же можно сказать и о женском факторе в городе. Вряд ли поэтому следует удивляться, что защитные механизмы национальной идентичности привели к тому, что женское движение пошло на убыль. Даже в Питере и Москве наметился отход женщин от политики в пользу решения бытовых трудностей[67]. Если бы женское движение развивалось, оно скорее бы раскачивало, чем умиротворяло общество.
Довольно неблагоприятная ситуация складывается в изучении психологического восприятия власти рабочим классом. Казалось бы, рабочим принадлежит столь весомая роль в развитии революции и революционной государственности, что проблемы их отношения к происходившим в стране процессам должны были привлечь исследователей в первую очередь. Правда, некоторые подвижки, пока ещё не очень убедительные, обозначились и здесь. В их числе, например, попытка, предпринятая О. А. Соловьёвым, выявить, что определяло ту или иную реакцию на февральский этап революции рабочих. Анализ был проделан на материале «Товарищества ситценабивной мануфактуры Эмиль Циндель в Москве». О. А. Соловьёв предложил выделить три группы факторов с разными векторами направленности, влиявших на рабочих при формировании ими своей позиции относительно Февраля.
Первая группа факторов работала на усиление революционной активности. На первом месте среди них названа агитация со стороны внешних сил. Только на втором месте у Соловьёва идут условия жизни, в которых оказались рабочие. Наконец, на радикализм рабочих, по его мнению, влияли завышенные социальные претензии. Даже в очень богатых странах люди, как правило, недовольны ни своим положением, ни правительством. Словом, весьма спорную мысль он подкрепляет ещё более дискуссионным тезисом.
52
См.: Курёнышев А. А. Крестьянство и его организации в первой трети XX века. М., 2000; Осипова Т. В. Российское крестьянство в революции и гражданской войне. М., 2001.
53
См. уже названную выше работу: Кабытов П. С., Козлов В. А., Литвак Б. Г. Русское крестьянство: этапы духовного освобождения. М., 1988.
54
Тюкавкин В. Г., Щагин Э. М. Крестьянство России в период трёх революций. М., 1987. С. 189.
55
Фатуева Н. В. Противостояние: кризис власти – трагедия народа. Рязань, 1996.
56
Лавров В. М. «Крестьянский парламент» России (Всероссийские съезды Советов крестьянских депутатов в 1917–1918 годах). М., 1996.
57
См. об этом, а также вообще о современных подходах к проблеме русской общины в условиях коренной ломки патриархальных устоев на рубеже веков, напр.: Кабанов В. В. Крестьянское хозяйство в условиях «военного коммунизма». М., 1988; Менталитет и аграрное развитие России (XIX–XX). М., 1996; Кабытов П. С. Русское крестьянство в начале XX века. Куйбышев, 1990; Зырянов П. Н. Крестьянская община Европейской России. М., 1993; Люкшин Д. И. Культурные традиции крестьянской общины в аграрном движении начала XX века // Духовная культура: идеи, история, реальность. Казань, 1994; Степанова О. В. Место и роль общины в истории крестьянства российского Центрального Черноземья // История Советской России: новые идеи, суждения. Ч. 1. Тюмень, 1993; Лурье С. В. Как погибла русская община // Крестьянство и индустриальная цивилизация. М., 1993; Бухарцев В. М., Люкшин Д. И. Российская смута начала XX в как общинная революция // Историческая наука в изменяющемся мире. Казань, 1994. Выл. 2; Люкшин Д. И. Крестьяне-общинники Казанской губернии и власть накануне гражданской войны // Происхождение и начальный этап гражданской войны. 1918 год. Ч. 1. М., 1994; Люкшин Д. И. Социокультурные сдвиги в среде общинного крестьянства казанской губернии в период Гражданской войны // Гражданская война и культура. М., 1996; и др.
58
Из наиболее свежих работ назовём лишь: ТурицинИ. В. Новая элита: к вопросу информационного обеспечения в условиях малой Гражданской войны // Гражданская война и культура. М, 1996; Волков Д. А. Взаимоотношения между большевиками и старой интеллигенцией в годы Гражданской войны в центре и на местах // Там же; Купцова И. В., Бочарова З. С. Дискуссии об интеллигенции (весна 1918) // Там же; Туробов А. В. К вопросу о причинах идейно-политической дифференциации российской военной интеллигенции в годы гражданской войны // Там же; Корников А. А. Интеллигент и революция: Мемуары В. С. Войтинского как исторический источник о российской революции 1917 г. // Интеллигенция, провинция, отечество: проблемы истории, культуры, политики. Иваново. 1996; Ремизова М. Н. О складывании взаимоотношений юристов с властными структурами в 1917 г. // Там же; Ильин Ю. А. Провинциальная интеллигенция и Советская власть (октябрь 1917–1918 г.) (На материалах Европейской России) // Там же; Никитин А. Н. Государственный аппарат Белой России и интеллигенция // Там же; Молчанов Л. А. Информационная система на юге России в годы гражданской войны и интеллигенция (1918–1920) // Там же; Розалина Н. Л., Телицин В. Л. Заботы и мысли интеллигентной женщины в дни революции («Дневник матери-хозяйки») // Революция и человек: быт, нравы, поведение, мораль. М., 1997; Степанов А. И. «Классовый паёк» и социальная мобильность творческой интеллигенции в годы революции и гражданской войны (по материалам личных дневников) // Там же; Михайлов И. В. Быт, нравы и психология белого офицерства: к постановке проблемы // Там же; Москвин В. В. Начало подготовки научно-педагогических кадров на МВЖК (1913–1918 гг.) // Высшее педагогическое образование в России: традиции, проблемы, перспективы. М., 1997. Ч. 1; Ватник H. С. Провинциальная учащаяся молодёжь в 1917 г. // Российская провинция и её роль в истории государства, общества и развитии культуры народа. Ч. 2. Социально-экономическая и общественно-политическая жизнь российской провинции. Кострома, 1994; и др.
59
См.: Знаменский О. Н. Интеллигенция накануне Великого Октября. М., 1988; Кавтарадзе А. Г. Военные специалисты на службе Республики Советов 1917–1920. М., 1988; Смирнов H. Н. На переломе: российское учительство накануне и в дни революции. СПб., 1994.
60
См. напр.: Старцев В. Человек с ружьём в Октябре // Октябрь 1917: величайшее событие века или социальная катастрофа. М., 1991; Люкшин Д. И. Солдаты тыловых гарнизонов в 1917 году: от колебаний к бунту (на примере казанского гарнизона) // 1917 год в Исторических судьбах России. Научная конференция «Проблемы Октябрьской революции». Ноябрь 1992 года. М., 1992; Булдаков В. П. От войны к революции: рождение «человека с ружьём» // Революция и человек: быт, нравы, поведение, мораль. М., Булдаков В. П. Истоки и последствия солдатского бунта: психология «человека с ружьём» // 1917 год в судьбах России и мира. Февральская революция: от новых источников к новому осмыслению. М., 1997.
61
Футорянский Л. И. Воздействие демократических революций на быт и нравы казачества России // Революция и человек: быт, нравы, поведение, мораль. М., 1997.
62
См. напр.: Соколов В. И. Молодёжное движение в России накануне и после Октябрьской революции (1917 – начало 1918 г.) // 1917 год в исторических судьбах России. Научная конференция «Проблемы Октябрьской революции». Ноябрь 1992 года. М., 1992.
63
См. напр.: Маркова T. Н. 1917 год в жизни женщин России // 1917 год в исторических судьбах России. Научная конференция «Проблемы Октябрьской революции». Ноябрь 1992 года. М., 1992; Добротвор М. Н. Октябрьская революция и равноправие женщин // Октябрь 1917 года: вопросы истории. Н. Новгород, 1993; К слову сказать, и здесь особое внимание уделено женщинам из образованных слоёв, см. напр.: Розалина Н. Л., Телицин В. Л. Заботы и мысли интеллигентной женщины в дни революции («Дневник матери-хозяйки») // Революция и человек: быт, нравы, поведение, мораль. М., 1997.
64
Булдаков В. П. Революция и человек (методологические заметки) // Крайности истории и крайности историков. М., 1997. С. 28. См. также: Энгел Б. Бабья сторона // Менталитет и аграрное развитие России XIX–XX вв. М., 1996.
65
Скрябин В. И. Отношение властей к артелям сельских отхожих рабочих в начале XX в. (На примере центрально-земледельческого центра) // Власть и общество в России в первой трети XX века. М.,1994. С. 82.
66
Кулик Н. В. Российские женщины в 1917 г. // Революция и человек: быт, нравы, поведение, мораль. М., 1997.
67
См. об этом на примере женщин работниц в кн.: Питерские рабочие и Великий Октябрь. Л., 1987. С. 433–434.