Страница 11 из 27
Галерея Шарпантье решила организовать большую выставку[43] — почти ретроспективу — его произведений. Это был триумф модниц из высшего общества — все они были изображены на картинах. С редких мужских портретов смотрели Анатоль Франс, Ага Хан, Бонифас де Кастелян.
Большое ателье художника на бульваре Курсель больше походило на киностудию — столько там было прожекторов, висевших высоко под потолком. Здесь проходили знаменитые «праздники ван Донгена», на которых все хотели побывать и о которых все говорили.
Я заходил к нему время от времени, почти по-соседски, всегда с коробкой красок в руках. В то время трудно было достать краски, особенно белые, которые ему были нужны в большом количестве, чтобы изобразить драгоценности, которыми он украшал женщин.
В качестве благодарности ван Донген награждал меня улыбкой, которая удивительным образом освещала его красивое аристократическое лицо.
Однажды он показал мне незаконченный портрет мадам Утрилло, больше известной как «добрая Люси». Для портрета она использовала все драгоценности, которые имела. Ван Донген не мог завершить портрет из-за нехватки белой краски. С моей помощью он достиг намеченной цели.
Три сестры, масло и Пикассо
На улице Дофин, рядом с Новым мостом, находился старый, ничем не примечательный бутик. Ставни всегда были закрыты, а входную дверь загораживали толстые доски. Все было грязным и создавало впечатление заброшенности. Тем не менее достаточно было постучать три раза, чтобы дверь открылась и наружу высунулась крупная кудрявая голова. Вас молчаливо оценивали, перед тем как позволить войти. В заведение пускали только знаменитых или, по крайней мере, известных людей.
Переступив порог, вы попадали в плохо освещенный зал, заполненный столами и стульями. Это был небольшой тайный ресторан, где можно было отведать невероятные блюда: паштеты, жаркое, пирожные с кремом... Все то, чего нигде не было! Привилегированные господа, которые посещали это по-настоящему чудесное место, кулинарное логово, с виду простое и доступное, прозвали его «Три сестры, три красивых попки». Естественно, по той причине, что держали этот ресторан три сестры — полные женщины, на первый взгляд типичные торговки с черного рынка.
Первая сестра занималась закусками, вторая делала жаркое. Третья сестра страдала от ревматизма, который мешал ей двигаться, и оставалась сидеть перед своей плитой с кондитерской выпечкой. И ее пирожные были действительно превосходны! Их брат, лентяй Раймонд, не допускался на кухню, даже на первый этаж. Целыми днями он сидел без дела в зале на втором этаже и крутил ручки своего радиоприемника, чтобы послушать «Би-би-си». И это в то время, когда заведение посещали немцы! Ему это было безразлично. Я поднимался на второй этаж, чтобы поздороваться с ним, и там меня часто встречали знаменитые три аккорда Пятой симфонии Бетховена, сопровождавшие новости на «Свободной Франции». Он даже не думал, что это могло мне не понравиться.
Хорошо закрепившись на черном рынке, три сестры ни в чем не испытывали недостатка — причина, по которой они имели столько преданных клиентов. Тем не менее как-то вечером им не хватило масла. Положение было отчаянное! Нормандский фермер, их поставщик, привез большой ящик масла, но, не желая платить большую пошлину при прохождении через немецкий контроль, остановился у ворот Майло. Сестры смотрели на меня умоляюще, с глазами, полными надежды, но я ни в коем случае не мог взять на себя эту обузу.
Казалось, что все пропало, когда одного из гостей осенила гениальная идея: он сказал, что его брат работает пожарным, а казарма «Старая голубятня», где он сейчас находится, совсем близко от нас. Немецкие посты никогда не останавливали и не контролировали грузовики с пожарными. Находчивый посетитель попросил брата помочь, пообещав вкусно накормить. Часом позже мы услышали пожарную сирену со стороны улицы Дофин. Нормандское масло прибыло.
Однажды вечером, это было в 1943 году, я обедал у славных трех сестер с Маратье. Едва мы сделали заказ, как раздались три удара в дверь. Пришли новые клиенты, среди них — Пикассо и Дора Маар со своей афганской борзой. Маратье был на «ты» с Пабло — их связывала настоящая дружба. Он так обрадовался этому сюрпризу, что пригласил их присоединиться к нам.
Конечно, он представил нас друг другу таким образом, что Пикассо понял, кем я был.
Обед прошел прекрасно. Я никогда не встречал раньше Дору Маар, видел только ее портреты, созданные Пикассо. Она мало разговаривала и выглядела напряженной, избегала сближения. Вся в черном, с правильными чертами лица и иссиня-черными волосами, очень красивая и необычная женщина. Я знал, что она приехала из Югославии. Это было очевидно: ее лицо выдавало славянское происхождение. Пикассо и Маратье, знавшие друг друга целую вечность, долго беседовали. Они много говорили о Гертруде Штайн, их большом друге, об их путешествиях — обо всем, кроме творчества Пикассо. Обмениваясь со мной фразами, Пикассо играл комедию, притворяясь, что говорит с обычным гостем, а не с немецким офицером.
Один раз в месяц художники собирались у «Трех сестер». Само собой разумеется, попивая хорошее вино. Так было и в тот вечер. Мы были еще за столом, когда они уже спускались, один за другим. Художник Отон Фриез, керамист Мейодон, художник-кузнец Сюб. Я их всех знал. Они меня тоже знали, так же, конечно, как и Пикассо. Увидев нас за одним столом — меня, «наци» и его, «красную тряпку» для нацистов, — они были так взбудоражены, что очень быстро исчезли, ссылаясь на комендантский час. Я догадывался, что будет дальше. На следующее утро весь Париж узнает новость, и цены на картины Пикассо поднимутся.
После этой забавной сцены мы пошли выпить кофе у Маратье, который жил в двух шагах от ресторана, на набережной Орлож, напротив Дворца правосудия. Салон Маратье был переполнен рисунками и картинами, среди которых были очень красивые «ню» Пикассо. Любопытно, что Пикассо внимательно изучал работы других, но подчеркнуто игнорировал свои. Время шло, приближался комендантский час. Пикассо посмотрел на часы, потом обратился ко мне с лукавой улыбкой.
«Мсье, — сказал он, — нам надо уходить, комендантский час обязывает. Иначе, вам это хорошо известно, немцы нас арестуют».
Все улыбнулись. Он умел быть забавным!
Из всех живущих художников Пабло Пикассо несомненно являлся тем, кого нацисты ненавидели больше всего. Он был бесспорной звездой знаменитой выставки «Дегенеративное искусство», которая объехала многие города Германии. Враг Франко и друг испанских республиканцев, Пикассо считался сочувствующим коммунистам, а его картина Герника была откровенно антифашистской, потому что маленький испанский город бомбил немецкий легион «Кондор».
В противоположность Шагалу и другим Пикассо остался в Париже и продолжал жить и работать на улице Гран Огюстин. Если бы он позволил себе что-то, выходящее за рамки, я должен был его наказать, согласно полученным инструкциям. К счастью, он не давал мне ни малейшего повода для вмешательства. Кроме того, его продавец, Анри Канвейлер, покинул Париж, поэтому Пикассо не выставлялся и, следовательно, не имел со мной дел.
Канвейлер вынужден был уехать из Франции еще в 1914-м, поскольку был немцем. Его имущество тогда конфисковали. Он вернулся в Париж после Первой мировой войны, но не смог ничего возвратить, ибо Республика все распродала на аукционах. На этот раз Канвейлер покинул Францию, потому что был евреем, но принял меры предосторожности. Галерея официально принадлежала его коллеге и свояченице Луизе Лейрис, у которой в жилах не было ни капли еврейской крови. Галерея Лейрис избегала организовывать мероприятия. Ее собственница проявляла большую осторожность, старалась не привлекать к себе внимания. Не было никакого повода для моего визита к ней. Следовательно, я ни разу там не был. Так было лучше.
Тем не менее я должен был «заниматься» Пикассо — по той простой причине, что Мартин Фабиани, торговец произведениями искусства и издатель, подготовил новое издание «Бюффон», которое он хотел (забавная идея) украсить гравюрами Пикассо. От меня не требовалось в такой ситуации определять выбор издателя, но для публикации этой книги предполагалась, чтобы не сказать — была необходима, моя подпись. Типичный случай: с одной стороны, я очень любил Пикассо, но с другой — как немецкий офицер, должен был подчиняться приказам. По минимуму, во всяком случае... И этот случай был сложнее предыдущего, когда доктор Пьерсиг из посольства позвонил мне, чтобы прочитать часть письма-извещения, полученного из Берна, в котором говорилось, что Скира готовил публикацию книги, посвященной работам Пикассо. Изданная в Швейцарии, она должна была затем продаваться подпольно во Франции. Внимательно выслушав, я спросил доктора Пьерсига, есть ли у него в кабинете мусорная корзина, и предложил ему бросить туда это письмо.
43
В 1943 году.