Тыловики

— Взвод, подъем! Мамочка пришла, доброе утро!

Народ зашевелился, раздались проклятия.

— Вставайте, позор русской реконструкции! Встаём, зубки идем чистить. Через час начало съемок!

Особо сопротивляющихся подъему, пришлось поднимать несильными, но весьма чувствительными пинками под ребра. Только герр лейтенант, по вполне понятной причине, счастливо избежал тесного общения с моей металлической набойкой на носке сапога. Он приподнялся на локте, сонно хлопая глазами промычал:

— Пройсс, выводи людей на построение, потом завтрак. А я еще немного посплю. Вернетесь — разбуди.

После завтрака заспанный герр лейтенант отвел меня в сторону:

— Слушай, Серёга, тут такое дело. Я вчера посидел за стаканом чая с режиссером. Он весьма вдохновлен нашими рожами. Говорит: отличные типажи имеются.

— И что?

— Сказал, что будет сегодня снимать крупным планом бытовые сцены. Ну там отдых после марша, чистка оружия и всё такое.

Я хмыкнул:

— А ты сказал ему, что мы не очень похожи на фронтовиков? Рожи-то у многих поперек себя шире!

— А как же, объяснил. Мол, мы типа тыловые части, только что переброшенные на Восточный фронт из Франции.

Я нахмурился. Действительно, для стилизованных кадров кинохроники, которые снимает режиссер, наши весьма плотные тушки не очень подойдут. Впрочем "особо плотной тушкой" во взводе являлись я и первый номер пулеметного расчета моего отделения Федор Дегтеренко. Остальные ребята, вполне, походили на воюющих не первый месяц солдат. А командира первого отделения Куркова, так вообще можно было смело помещать на обложку журнала вермахта "Сигнал". С ними-то проблем не будет. А вот как же мы с Федей? С нашими-то ростом и весом?

Герр лейтенант прекрасно понял причину моей обеспокоенности.

— Ты, Пройсс не переживай. Тебя, гада, все режиссеры любят, несмотря на размер. Вот и наш про тебя сказал, что ты вылитый фашист! Говорит: "Много я рож видел, но такой омерзительной, как у унтер-офицера Пройсса не встречал никогда!"

И не дожидаясь пока я обижусь, Стариков оглушительно расхохотался и дружески хлопнул меня по плечу.

— Да, шучу я! Не дрейфь, всё в порядке, сниматься будем все. А сейчас готовимся к выходу. Будем работать по сцене атаки.

До одиннадцати часов мы усердно бегали цепями по полю, от души настрелялись. На обед завалились совершенно мокрыми от пота, сильно пропахшие порохом, но совершенно счастливые. Даже постоянно смурной Женька начал улыбаться. Мало того, что занимаемся любимым делом, так еще и деньги за это платят! Тут не захочешь, а все равно радоваться будешь! Эх! Если бы не жара, вообще райское удовольствие было бы!

После приема пищи взвод устроился в тени палатки на отдых. Народ активно опустошал стоявшую рядом девятнадцатилитровую бутылку с водой. Солдаты бестолково суетились вокруг бутыли, наполняя фляги.

— Миша! Курков! — гаркнул Классен. — Что за бардак развело твоё отделение! Даже воду набрать толком не можете! Организуй очередь!

Запищала рация, прикрепленная к отвороту кителя герра лейтенанта.

— Стариков слушает… Да Владимир Эдуардович… Хорошо, сейчас подойдем.

Лейтенант подхватил с земли автомат, повесил его на плечо, оглянулся по сторонам:

— Так, Пройсс пойдешь со мной. Нос не задирай! Беру тебя для солидности. Курков, тьфу ты, унтер-офицер Байер остаёшься за старшего. Смотри мне, Михаэль, чтобы порядок был. Далеко не расходитесь, сейчас мы к режиссеру смотаемся и вернемся.

Режиссер сидел за столом возле киношной палатки и жадно пил воду. Увидев нас он встрепенулся и обратился к своему помощнику топтавшемуся рядом:

— Нет, ну ты посмотри! Ну просто, натуральные фашисты! Прелестно, просто прелестно!

Я смущенно шаркнул сапогом:

— Стараемся, Владимир Эдуардович.

— Я вижу. Силы еще остались? Жара не добила?

Стариков пожал плечами:

— Всё нормально. Терпим.

— Это хорошо. Эпизод "Обед" будем снимать в шестнадцать часов. Будем работать крупным планом. Вот возьми, — режиссер протянул Старикову небольшой пакет. — Я с "Мосфильма" реквизит прихватил.

— Что это?

— Пока спрячь, Николай. Это немецкие награды. Перед съёмками "Обеда" наденешь.

Стариков кивнул, открыл планшет, положил в него сверток:

— Хорошо. Что дальше?

— А сейчас, я хочу отработать эпизод, — Владимир Эдуардович заглянул в объемный журнал лежащий перед ним на столе. — "Обгон пехотной колонны бронетехникой", мы сегодня ночью с тобой, Николай его обсуждали.

Стариков поправил пилотку, одернул китель.

— Это где вы хотите пехоту в клубах пыли на дороге снять?

— Да. Автобус с уазиком мы при монтаже вырежем. Смотри, Николай, что бы твои орлы не улыбались во время съемки! Мы потом вместо "Пазика" танк пришьем, а вместо "УАЗа" — бронетранспортер. Камеры сейчас приготовим. Связь держим по рации. Вопросы?

Вопросов у нас не оказалось. Через тридцать минут взвод в полной боевой выкладке топал по пыльной грунтовке. Впереди показались кинокамеры стоявшие на штативах по разные стороны дороги. Операторы синхронно подняли вверх руки. Ага. Значит камеры уже работают. Сзади поднимая громадные клубы пыли, громко сигналя, несся автобус. Милицейский Уазик благоразумно держался на приличном расстоянии за автобусом.

— Ни фига себе он пыль поднимает! — удивленно сказал идущий сзади меня с пулеметом на плече Дегтеренко. — Вот уж точно люди говорят: мал клоп, да вонюч.

— Внимание! — заорал герр лейтенант. — Взвод, принять пять шагов вправо!

Как только мы сошли с дороги, мимо нас пронесся "Пазик". Мгновенно поднявшийся пыльный вихрь буквально ослепил меня, противно запершило в горле. Левый висок нестерпимо заболел. Как будто в него воткнули и несколько раз провернули длинный раскаленный гвоздь. Боль была настолько жуткая, что я упал на колени, прижал ладони к виску. Из левого глаза потекли слёзы. Внезапно боль полностью отступила. Не веря в такое счастье я огляделся по сторонам. Передо мной так же прижав руки к голове сидел Стариков, а рядом громко ругаясь, стоял пошатываясь Курков. Сзади матерился пулеметчик. Все остальное было скрыто в клубах пыли.

Со стороны киношного лагеря раздалось тарахтение множества моторов. Ни фига себе! Они что там из колхоза трактора пригнали? Не может быть! Мы бы увидели!

За моей спиной кто-то из наших громко крикнул:

— Осторожно, мужики! Сзади колонна целая прет! На дорогу не лезьте!

— Серёга, дай руку — обратился ко мне Стариков. — Голова кружиться.

Я подскочил к Николаю, помог подняться. Первая машина из колонны с небольшой скоростью проехала мимо нас. Я успел рассмотреть грузовик и удивленно пялившегося на меня пассажира в кабине, как снова клубы пыли скрыли от меня происходящее. Черт, похоже я очень некисло перегрелся на солнце! Иначе как объяснить, тот факт, что мимо меня секунду назад проехал тентованный "Опель-Блиц", да еще с белобрысым реконструктором вермахта в кабине. По грунтовке начали проезжать другие машины, в свою очередь поднимая вверх всё новые порции пылюки. У меня в прямом смысле слова потемнело в глазах.

Раздался рык Старикова:

— Взвод! Немедленно уходим в сторону от дороги! Быстро! Пройсс, Байер — обеспечьте выполнение приказа.

Мы с Михаилом громко продублировали команду своим отделениям. Народ послушно начал пятиться в поле. Сделав пяток шагов, я недоверчиво уставился под ноги. Поле было засеяно пшеницей. Довольно высокие колосья норовили зацепиться за брюки, мешали идти. Что за фигня? Какая к чертям собачьим пшеница, если мы проводили съемки на заброшенном подсолнечном поле? Вернее, не на заброшенном, а как там правильно говориться, на поле под паром! Откуда здесь могла взяться пшеница, да ещё вон какая уже высокая…

Наконец мы, протоптав просеки в колосьях, отошли от дороги метров на пятьдесят. Здесь проклятая пыль до нас уже не доставала и я мгновенно завертел головой по сторонам.