Империя

– Фу-у-у, всего лишь вино, а как похоже издалека…

Рядом с чашей сидел Клементий: голова взъерошена, глаза красные, опухшие, на щеках слезы. Он всхлипнул, потянулся дрожащей рукой за чашей, посмотрел мутным взглядом внутрь и, отшвырнув сосуд в сторону, разрыдался.

– Клементий, тебе надо поспать. Сколько дней ты уже пьешь?

Публий попытался поднять друга, но тот оттолкнул его.

– Ублюдок! Ты с ним заодно, да?! Тоже заодно?! Вы все, твари, заодно с ним!

– Ты что несешь, Клементий? С кем заодно? О ком ты?

– О ком? О ком?! Об этом выродке Луции! Почему ты не убил его в лагере для новобранцев? Ведь ты мог! Мог! Ты – мерзкий предатель, Публий! Я дал тебе все! А чем ты мне отплатил?! – проорал Клементий и кинулся на Публия, но тот с легкостью уклонился, и пьяное тело друга пронеслось мимо него и с грохотом перелетело через перевернутый стол.

– Проспись лучше! Совсем сдурел! Как я, по-твоему, должен был его убить?! Зарезать у всех на глазах?! И так ломали их хлеще некуда. Я не виноват, что он оказался таким крепким! Любой бы сломался! Любой!

– Любой, говоришь? Но он не сломался, Публий! Более того, он удостоен триумфа в Риме! Ты слышишь?! Триумфа в Риме! А я должен и дальше гнить в этой проклятой варварской стране! Теперь еще и мой друг Кассий мертв! Кстати, он был и твоим другом! Или ты забыл об этом?!

– Я помню его и оплакиваю, но это не значит, что я должен превращаться в животное и распускать слюни, как это делаешь ты! Ты, Клементий, сам сотворил из Луция героя. Не ты ли посылал его на верную смерть? А ведь солдаты прекрасно видели твое отношение к нему, знали, что твои приказы не обоснованы, и понимали, что живым ему не выбраться. Вспомни хотя бы тот случай, когда он разгромил Ульриха!

– Ульриха разгромил я! – взорвался Клементий, брызжа слюной. – Без меня они бы все подохли! Это была моя победа! Это я разбил его армию! Я!

– Конечно, ты, но только после того, как покойный Германик, узнав о том, что Луций держит превосходящие силы противника уже несколько дней одной центурией, приказал тебе выдвинуться им на помощь! А вот если бы ты не выдвинулся на помощь, тебя бы… Сам знаешь, что бы было! Стоит признать, все, что мы делали против него, обернулось ему же на пользу. Без могущественных связей тебе и тем более мне с ним не совладать, Клементий. Нужно трезво смотреть на вещи.

– Кассия убили эти мерзкие варвары! – начал приходить в себя Клементий, вытирая рукой губы, кашляя и сплевывая на пол. – Говорят, в его теле не было ни одной целой кости, будто он упал с небес! Я такое видел, только когда мы запускали варваров в воздух катапультами! Но у проклятых зверей нет онагров! Нет! Понимаешь? Нет! А его тело было похоже на желе, такое же мягкое и бесформенное! Я распял уже многих, кого подозревали в злодеянии, но мне от этого не стало легче! Я думал, что победил, получив должность в Германии. Но это не должность – это заключение, изгнание, ссылка! Я ошибся, – шатаясь, Клементий прошел к сосуду с вином, который чудом остался нетронутым и продолжал мирно стоять в углу комнаты. – Помоги мне, Публий. Я не хочу похоронить свои мечты. Я не могу позволить безродному ублюдку плевать мне в лицо и танцевать на моих костях.

– Что ты хочешь сделать, Клементий? Он командует гвардейцами – легионом, который подчиняется непосредственно Тиберию. Его убийство для нас равносильно самоубийству. Да и как ты хочешь отправить его в царство Плутона? Он прекрасный воин, и с ним постоянно его люди.

Клементий подошел к Публию, склонился над его ухом и прошептал:

– Марк. Нам поможет Марк. Он старый друг моего отца, он всегда помогал мне. Он богат, и у него есть власть. Он правая рука Цезаря. Я скажу тебе, что нужно делать.

Корабли вошли в порт в момент захода солнца, встречая дувший с берега легкий вечерний бриз и вспенивая перед собой обагренную закатом морскую воду. Шум якорных цепей ознаменовал прибытие, солдаты спустили на море шлюпки и приступили к высадке. На берегу царила суета: зеваки толпились на пристани, а матерые работорговцы с дракой пробирались через них вперед в надежде урвать живой товар по бросовым ценам.

Ратибор, пошатываясь, ступил на деревянный помост пирса, оперся одной рукой о бревно и прикрыл глаза.

– Человек должен ходить по земле! Он не морская гадина, чтобы бултыхаться в деревянной посудине по морю, как сельдь в бочке, – русич прижался лбом к теплому дереву, но даже на берегу тошнота не отступала.

– Прекрасно выглядишь! – ехидно воскликнул Понтий, проходя мимо Ратибора, но тот только отхаркнул вязкой слюной, не обращая внимания на издевательство друга.

Вскоре пристань превратилась в огромный рынок. Чтобы выйти в город, Луций был вынужден протискиваться через толпу торгующихся, продающих и покупающих людей. Плебс походил на мух, облепивших распятое тело. Народ словно нюхом чуял приход кораблей: даже в условиях соблюдения строжайшей секретности, люди, как насекомые, собирались там, где было, чем поживиться. Если Рим сравнить с телом, то живущий в нем народ впору считать его кровью, постоянно пульсирующей по артериям-улочкам. Прекрати это движение, и каменный монстр умрет.

Хождение по морю выматывает человека, а новичка изнуряет вдвойне. Привкус морской соли все еще стоял в глотке Луция. Облизывая обветренные и потрескавшиеся губы, он пробирался к ближайшей лавке на запах жареного мяса, пытаясь не потерять его в какофонии множества наполнявших город ароматов.

– Проклятый и ненавистный Рим, как я скучал по тебе!

– Вода! Холодная вода! – мимо генерала пронесся мальчишка с запотевшим глиняным кувшином.

– Ваши ребрышки, господин, – продавец уложил хорошо прожаренное мясо на ломоть хлеба. – Приятного аппетита!

Отойдя в сторону, Луций начал жадно поглощать сочные свиные ребрышки: горячий жир тек по его пальцам, обжигал язык, но генерал продолжал есть. Не слишком изысканная, но привычная с детства пища казалась ему удивительно вкусной. На пристани жизнь кипела круглосуточно: здесь никогда не стихал гомон, даже после того, как солнце исчезало с небосвода. Мимо то и дело пробегали дети, попутно приставая к прохожим с предложением купить какой-нибудь товар. Луций провалился в воспоминания о тех временах, когда он и сам бегал с друзьями по рынку в поисках покупателей на урожай, который привезли на продажу их родители. Много воды утекло с тех пор, многое поменялось – остался прежним лишь вкус дешевого жареного свиного мяса.

– Человек с возрастом пресыщается жизнью. Все, что остается для него святого, – это детские воспоминания. Обычно они приукрашены его сознанием, так как он толком уже и не помнит всех деталей. И все же они – самое ценное, что у него есть.

– Что? – Луций повернулся, перед ним стоял Асмодей и улыбался.

Он был такой же неизменно толстый и смешной, никогда не унывающий, с поросячьими глазками и трясущимся подбородком.

– Я рад твоему возвращению! Весь Рим восхваляет твое имя и славит тебя как победителя. Ты молодец, как всегда, на высоте!

– Мне слишком дорого далась эта победа, – слизнул с пальца жир Луций.

– Да, я слышал о том, что ты потерял друга: храбрый Ромул пал в битве, спасая тебя, – Асмодей произнес эти слова серьезно, с сочувствием, но в его глазах мелькнула насмешка.

Луций, пытливо глядя на собеседника, медленно прожевал мясо и с трудом проглотил его.

– Да, это так. Мой друг пал, спасая меня и мою мечту. Нашу мечту.

– Это горе не только для тебя, Луций, но и для всех нас. Жаль, что у него не осталось наследников, ведь он владел отличным имением.

– Я отдал его Маркусу, – сухо бросил Луций.

– Поистине мудрое решение. Кто, как не Маркус, достоин этого больше других? Ты не только храбр, генерал, но и умен.

От этих слов голова у Луция закружилась, в ушах зазвенело. Ему на мгновение показалось, что этот толстяк знает правду и просто издевается над ним. В глазах начало темнеть, и вот уже он вновь видит, как Сципион идет по мраморному полу: шаги глухие, по-военному четкие, на руках Юлия. Он переводит взгляд и замечает мертвое лицо лежащего на полу Ромула. Тот внезапно открывает глаза и смеется…