Я убийца

– Правильно, когда он почти во всю глотку заявил о себе. А до того? Сколько лет я посылал запросы и просил объединить эти дела в одно!

– Что было, то прошло. Сейчас пререкаться не будем. Сам знаешь, сколько людей пропадает и скольких из них находят убитыми. Дай Бог, если из десяти дел раскрывается одно, да и то по горячим следам или по наводке. К тому же над нами тоже есть начальство, и мы выше головы прыгнуть не можем. Да и вообще руки у нас связаны, пока нам не скажут «фас». Зато теперь… – Пименов загадочно замолчал и многозначительно ощерился.

Глава VII

Для спасения человека можно причинить ему и боль.

Публий Сир

Говорят, что меня накрыли простыней, и я пролежал три часа на дороге. Просто мое давление было настолько низким, что все подумали, будто я умер. И только реаниматолог обнаружил в мертвеце живого человека, когда меня грузили в труповозку: я не закоченел, и это вызвало у него подозрения. В реанимацию мое бренное тело попало с давлением 30 на ноль. Почему в искалеченном существе еще теплилась жизнь? Главврач реанимационного отделения Павел Алексеевич Денисов выдал тогда простую до безобразия фразу, которая звучала как приговор: «Пациент скорее мертв, чем жив. Еще минут десять и все». Но этот корявый, ломаный, как картофельная ботва, человек был истинным приверженцем клятвы Гиппократа и наперекор собственному прогнозу взялся за дело.

Как вам всем известно, в любой нашей госструктуре действует железное правило «не подмажешь – не поедешь». Каждый в курсе, как и с чем следует ходить на прием к врачу. Вряд ли вам улыбнутся, если вы не сунете в карман хрустящую бумажку. После этого вам, конечно, скажут: «Ну что вы, не стоило» или «Спасибо», но без этой нехитрой манипуляции вы не станете полноценным пациентом. До этого вы можете харкать кровью в кабинете, но врач будет упорно диагностировать у вас аллергию, и единственным, что вам пропишут, да и то в лучшем случае, станет успокоительное, ну или активированный уголь, которым у нас лечат все – от головы до пятой точки. Суды, больницы, ЖКХ, полиция – все, абсолютно все ждут от тебя подачку. Нет, даже не ждут – требуют, словно ты им обязан. Наверное, только в нашей стране на одного работающего человека приходится с десяток чиновников-паразитов. Они штрафуют, проверяют, обязывают, при этом сами ни шута не делают, а живут на то, что им удается содрать с других. И не дай Бог попасть к ним без денег или связей: тогда жернова этих структур пережуют вас и выплюнут в сторону. Это только по телевизору говорят, как все у нас хорошо и прекрасно, потому что говорят нам это те, кто вряд ли сталкивается с проблемами простого обывателя.

К моему удивлению, Павел Алексеевич оказался из категории людей, отличающихся непробиваемым упрямством. Он стоял на несгибаемой позиции, согласно которой врач должен в первую очередь помогать, а уже потом оценивать финансовое положение пациента. И делал он свою работу просто замечательно.

Гематома головы, разрыв селезенки, сломанные ребра, два из которых пробили легкое, тридцать два перелома остальных частей тела, и это не считая ушибов и рваных ран. Целым и практически невредимым было только лицо: подушка безопасности сделала свое дело, хотя осколки стекла и посекли голову. По биологическим законам моя смерть должна была наступить мгновенно, но, судя по всему, у кого-то имелись на меня свои планы. Костлявая с косой не спешила брать меня в свои холодные объятия. Видимо, с ней тоже нужно было договариваться. Старуха, похоже, прониклась нашим образом жизни и захотела получить десятипроцентный откат с моих похорон. Впрочем, бывали же случаи, когда люди выживали даже в авиакатастрофах. Может, и я каким-то чудом записался в ряды этих счастливчиков?

За первую неделю мое сердце останавливалось три раза. Три раза врачи констатировали мою клиническую смерть, но Павел Алексеевич был не из тех, кто сдается так просто. Он ненавидел смерть гораздо больше, чем любой другой человек на нашей планете. Этот с виду корявый мужичок вырвал из ее цепких лап людей больше, чем сам Иисус Христос, когда творил чудеса, пребывая в нашем мире. Врачи реаниматологи с гордостью, а иной раз и с завистью, говорили о нем: «Наш при желании может заставить жить даже кусок мяса, если ему дать немного времени». Кем-кем, а врачом он был от Бога.

Я вспоминаю сейчас об этом с некоторой иронией, но тогда было не до шуток. Сознание вернулось ко мне спустя три-четыре недели. Адская боль охватила абсолютно все тело. Я не мог пошевелиться и ощущал себя, словно в пустоте, не чувствуя ни рук, ни ног, ни головы – только боль. Мне казалось, что я целиком и есть одна сплошная боль. Иногда мне слышались чьи-то шаги, отдаленные звуки людской речи. Постепенно я начинал чувствовать тело, но вместе с этим нарастала и боль. Сказать я ничего не мог, но ощущал, что в меня постоянно что-то вонзали, что-то шевелили во мне. Это заставляло сознание разрываться на части: в мозг словно входили раскаленные до бела иглы. Словом, первые впечатления были такими, будто я попал в Ад.

Чем больше проходило времени, тем отчетливее я ощущал свое переломанное и истерзанное тело. Иногда становилось настолько невыносимо, что хотелось раствориться в небытии, но разве можно сбежать из Ада? Но это было не самое страшное – самое страшное ждало меня впереди. Пока же я считал, что меня запихали в Преисподнюю, самое последнее пристанище, Геенну огненную. Как же я ошибался: на самом деле это были последние мгновения моего пребывания в Раю, ведь я тогда не знал всей страшной правды. Если ты думаешь, что ты в Аду, значит, ты пока еще точно не в нем. И поверьте мне: жизнь иногда гораздо ужаснее смерти.

Глава VIII

Давайте жить так, чтобы даже гробовщик

оплакивал нашу кончину.

М. Твен

7 апреля 2015 года. Пять дней до Пасхи. 16 часов 05 минут.

Помещение морга было почти полностью обложено кафельной плиткой. В углу расположился большой холодильник. Над пластиковой столешницей, прикрученной к стене, висели на скотче разные бумажки с множеством заметок. Под потолком светила одинокая огромная хирургическая лампа. Посередине стоял стол из нержавейки. Из него на поперечном креплении торчали весы для взвешивания органов, чуть левее лежали инструменты, больше напоминавшие пыточные, нежели медицинские. С болтающегося, почти достающего до пола душевого шланга капала вода и тоненьким ручейком стекала через закрытый решеткой сток в канализацию.

– Ну, что я могу вам еще сказать? В принципе, обо всем, что я обнаружил, я сообщил Александру еще утром.

Дмитрий Геннадьевич, патологоанатом, натянул на руки медицинские перчатки и привычным движением откинул простыню с трупа, лежавшего на столе. Девушка уже была отмыта от крови. На ее голове в местах, где снимали кожу, чтобы добраться до мозга, остались большие швы. Еще один огромный шов в виде латинской буквы «Y» красовался на теле и уходил под простыню. Что было там дальше, Сергею не хотелось ни видеть, ни знать.

– Она была изнасилована? – обходя стол, спросил Станислав Владленович.

– Если только по собственной воле.

– В каком это смысле? – прижимая к носу платок, с трудом выдавил из себя Сашок.

– А вы вообще читали материалы, которые я вам дал? – скрестив руки на груди и сурово сдвинув брови, возмутился Дмитрий Геннадьевич.

– Я в любом случае не в курсе, не успел ознакомиться с вашими исследованиями. Расскажите мне, – трогая зашитую дырку в боку убитой, спокойно проговорил Пименов.

– Хорошо! – Дмитрий Геннадьевич оперся руками о блестящее железо стола и завис над трупом. – Соскобы, взятые мною для проверки ДНК, показывают, что за последние сутки у нее было трое партнеров.