Я убийца

Впрочем, вернемся к правилам. Итак, первое. Если ты задумал что-то совершить, то делай это в одиночку, так как то, что знают двое, знает и свинья.

Второе. Никогда ничего не бери с места преступления, если, конечно, не хочешь выставить его ограблением. Но, в любом случае, от того, что возьмешь, избавляйся.

Третье. Одежда, в которой ты что-либо совершаешь, должна уничтожаться до того, как ты сядешь в ней в машину.

Четвертое. Никогда не отличайся от других. Ты должен быть частью системы.

Пятое. Никогда не гадь там, где живешь или работаешь.

И, наконец, шестое, оно же последнее и самое главное. О том, что ты можешь отомстить, никто не должен помнить.

Чтобы не попадаться, достаточно не нарушать эти правила, и тогда ты прослывешь законопослушным гражданином. Все очень просто: соблюдай их, и ты не будешь никому интересен.

Дворники не справляются с дождем. Я люблю такую погоду. Люблю шум ливня и пустые городские улицы. Время около полуночи, я наслаждаюсь ночным городом. Делаю приемник погромче. Прекрасная музыка:

Я иду дорогой Паука

В некое такое никуда.

Это удивительнейший путь.

В новое туда куда-нибудь.

Въезжаю в переулок. По тротуару чешет девчонка лет шестнадцати. Дождь поливает ее, но, похоже, ее это мало волнует. Проезжаю вперед и останавливаюсь, включаю аварийку. Кроме меня и нее, здесь больше никого нет. Жду.

– Привет. Свободно?

– Я разве похож на таксиста?

– А я разве похожа на пассажирку?

Грызу ноготь, поворачиваюсь. Вижу прилипшие ко лбу мокрые волосы, остальные висят по плечам, как сосульки. Макияж потек. Я киваю головой, и она заскакивает внутрь. Делаю музыку громче.

Запишу я все на свете,

Все твои блатные жесты,

Чтобы ты попала в сети,

Чтобы мы висели вместе.

Включаю скорость и выставляю на консоли температуру потеплее. Какое-то время едем молча, слушаем музыку.

– Классная у тебя тачка.

– Машина как машина, ничего особенного. Тебе куда?

– Да без разницы. Давай покатаемся.

– Давай.

– У тебя курят?

– Смотря кто.

– Ну, я, например?

– Попробуй.

Ее настырность и самоуверенность вызывают у меня смех. Приоткрываю окошко с ее стороны, она чиркает зажигалкой и затягивается сигаретным дымом.

– Дети зеленые родятся. Не боишься? – в машине стоит запах не только зажженной сигареты, но и алкоголя.

– Родятся, так я их постираю, – надменно бросает она.

– Был бы я твоим отцом, оторвал бы тебе губы.

– Хорошо, что ты не мой отец, – улыбаясь, отвечает она.

Я немного усмехаюсь. Руки впиваются в баранку. Безмозглая малолетка под алкоголем едет, неизвестно куда и с кем, еще и строит из себя крутую деваху, повидавшую жизнь. Что же, это становится интересно. Знала бы она, к кому залезла в машину. А зверь, тем не менее, начинает просыпаться.

– Может, домой довезти, а то мама будет волноваться. Или папа.

– Чего? Успокойся, мальчик! Давай лучше в бар заскочим.

И это она говорит мне. Мальчик! Становится совсем жарко. Бедняжка даже не догадывается, что ходит по лезвию бритвы.

– Пропустить по рюмочке? Ты на это намекаешь?

– А то!

– Ну, что ж. Неплохая идея. Погнали.

Она старательно поправляет юбку, а затем, достав зеркальце, начинает приглаживать волосы. Смешно. Ей Богу, смешно.

– Тебя как звать-то? – она кладет мне руку на колено, становится еще смешнее, но я сдерживаюсь.

– Сергей Александрович Есенин.

– А меня Тамара. Можно просто Тома.

– Я так понимаю, что тебя просто можно? – тут приходится отворачиваться, чтобы не заржать.

– А все же у тебя классная тачка.

– Ты повторяешься.

Съезжаю на проселочную дорогу. Тамара слишком увлечена, чтобы заметить это. Пьяная баба, как говорится, себе не хозяйка, а тем более малолетняя девка, в голове которой к тому же шумит дешевый алкоголь.

– Откуда же ты такая нарядная шла в такую погоду?

– Да от урода одного, моего парня. Теперь-то уже бывшего, – она улыбается до тошноты противно. – Короче, прикинь, я с ним два месяца встречалась, а он меня на мою подругу променял. Вот же скотина!

Она выкладывает мне душещипательную историю про несостоявшуюся детскую любовь. Все прямо как в «Ромео и Джульетте» Шекспира, только по-колхозному и вперемешку с дворовой матерщиной. Мне бы ее проблемы. Хотя на самом-то деле плевать. В Африке дети голодают, и до этого тоже никому нет дела.

– Глубокая причина, чтобы нажраться и сесть в машину к незнакомому мужику. Тебе так не кажется?

– Да брось, Сережа. Ты прямо как моя мама. А кстати, куда мы едем?

– В бар, как ты и просила. Тут недалеко осталось. Классное место. Тебе понравится. А почему мама-то, а не папа?

– Папа? Старый козел с нами не живет уже лет десять: нашел себе шмару помоложе! Папа. Скажешь мне тоже.

– А мать что, плохая или как? Что же он вас бросил-то? – делаю еще один крутой поворот, отчего Тамара падает ко мне на плечо и начинает смеяться.

– Поосторожней ты! Не дрова везешь. Тише. Мама у меня советской закалки. Учитель младших классов. Ни капли в рот, ни, так сказать, сантиметра.

– Так чего же в этом плохого?

– Ты дурак что ли?! Сам-то вон женатый, а по ночам ездишь. Я же тебя не спрашиваю. Кольцо мог бы снять. Ну, для приличия, – она снова захохотала.

– Это память. Тебе не понять.

– Да расслабься ты. Жена не узнает, – она снова водит рукой мне по бедру.

– А можно вопрос?

– Валяй.

– Послушай, Тамара, – останавливаю машину.

– Уже приехали?

– Типа того. Я вот о чем тебя хотел спросить. Тебя устраивает такой образ жизни?

– А чего не так-то?

– Все-то оно так. Я только вот не уверен в правильности твоего решения залезть ко мне в машину, – делаю приемник погромче.

Только сейчас она оборачивается и видит могильные кресты.

– Ты куда меня привез?

– Твой отец работает в реанимационном отделении? Ведь так?!

– Ты куда меня привез?! – начинает истерично орать девчонка.

Хватаю ее за волосы и подтаскиваю к себе.

– Закрой хлебало, тварь, и слушай меня внимательно! Спрашиваю в последний раз! Ты меня слушаешь?

Она только трясет мокрой головой.

– Прекрасно. Тогда продолжаем разговор. Его зовут Денисов Павел Алексеевич, ведь так?

– Да.

– И ты хочешь мне сказать, что он ушел к какой-то бабе, бросив вас? Может, ты что-то мне не договариваешь? Так как я знаю малость другую историю.

– Да.

– Что «да»?!

– Он просто много работает, все время проводит в больнице. Мама устала от этого, так как ее постоянно пилил мой дед. Папы не бывало дома по неделям. А дед все подливал масло в огонь. Он большой человек.

– Я знаю, кто он, но мне это неважно. Ты смешала отца с дерьмом, а он хороший парень. Знаешь, скольких людей он спас?! Хотя вряд ли ты об этом думала! Про мать ты не соврала, я знаю и это. Только вот почему ты превратилась в такое отребье?!

Открываю дверь и выволакиваю ее на улицу через место водителя. Тащу на кладбище по грязной жиже. Ботинки хлюпают, скользят по чернозему. Она орет, дергается, но ее могут слышать только мертвецы. В принципе, она сама скоро станет одной из них.

– Не надо, умоляю! Все, что угодно, делайте, только не убивайте! Пощадите! Ну, прошу вас! Не надо!

Она вырывается и пытается убежать. Сбиваю ее в лужу, хватаю за ногу и продолжаю тащить. Она орет что есть силы. Подтаскиваю ее к свежевырытой могиле, рядом стоит гроб.

– Залезай!

– Что? Не надо, – она смотрит на меня с побледневшим видом, мотает головой в разные стороны.

– Я сказал, лезь, сука!

Хватаю ее за шкирку и практически заваливаю в деревянный ящик. Прижимаю за горло. Из кармана быстро достаю шприц и, сняв ртом колпачок с иголки, вкалываю содержимое в ее шею. Тома затихает. Закрываю крышку и выпрямляюсь. Спину ломит: непогода напоминает мне о том, что мой организм чудом остался жив. Сажусь на гроб сверху. Жарко. Тело еще потрясывает от адреналина. Слышу звук подъезжающей машины. Свет фар бьет в мою сторону, через минуту они гаснут, хлопает дверь. Под шум мелкого дождя отчетливо доносятся одинокие шаги. Кто-то идет напрямик, хлюпает по лужам. Я жду. Фигура корявого человека останавливается метрах в десяти от меня, долго всматривается в темноту, потом машет рукой. Подхожу.