Красная земля Испании

Ходят по трибунам среди наблюдающих (наблюдающих здесь значительно больше, чем катающихся) юноши, высматривают подружек, девушки высматривают женихов, и все пьют "Куба либре" - ром со льдом, один из самых популярных здесь коктейлей;

Провел день с еще одной "красной герцогиней". Ее зовут Мария Кармен. Она порвала с семьей, ушла из дома. Ее отец, герцог-баск, не согласен с революционными устремлениями дочери. Она носит чиненые ботинки и штопаную юбку, но горда и счастлива, утверждает собственную независимость.

Таких здесь много - честных молодых людей, которые рвут со своим классом, ибо думают они о будущем.

Поехал к Домингину на последнюю корриду. Тореро уезжают в Латинскую Америку, потому что в Испании наступает настоящая осень. Последняя коррида была грустной. Какой-то подвыпивший старик на солнечной стороне Пласа де торос во время перерывов между боями танцевал на полупустой трибуне. Продавцы вина протягивали ему стаканы с тинто, оркестр аккомпанировал, подстраиваясь под жеманные па старика.

...А солнце жарит вовсю, небо - раскалено жарой, ласточки орут по-летнему,..

Неважно. Календарь гласит - осень. Адиос, коррида! До весны. Адиос, Домингин! До мая...

* * *

Антонио Альварес рассказал про самое веселое и интересное соревнование басков - "эль конкурсе де перос пасторес". Конкурс пастушеских собак. Проводят его в августе в Бильбао. Собаки должны прогнать отары сквозь горное ущелье. Побеждает тот пес, который - ни в коем случае не кусая овец - быстрее других псов прогоняет свою отару через горное ущелье. Пастух не вправе помогать собаке советом - он недвижим, стоит, опершись на посох.

- Я любил смотреть на это соревнование сверху, - говорит "Антоша". Льется "река" овец - бурная, пенная, быстрая. Пес мечется то сзади, то по бокам, чтобы ни одна овца не вышла из отары. А когда он пригонит "своих" овец через ущелье - ложится, словно человек после тяжелой работы... Лежит, дышит загнанно и смотрит на пастуха - своего хозяина и бога: "Ну что?"

Высок престиж "советских испанцев", которые вернулись в Мадрид после тридцатилетнего пребывания в нашей стране. Мне рассказывали, что в одной семье отец, который тщится быть "грандом", исповедуя "прекрасное гишпанское ничегонеделанье", кричал дочери, вернувшейся из Москвы: "Что вам дала Россия? Что вы привезли оттуда? Где меха, золото?" Дочь ответила: "А два диплома - мой и мужа? Две твои дочери и мой сводный брат не умеют ни читать, ни писать. Они лишь имеют "фиат" в рассрочку! Чтобы успокоить твое честолюбие, мы купим два "ситроена". Но в них ли счастье-то? Ты не знаешь настоящего счастья! Мы знаем!"

(Ах, эта испанская страстность! Ехал на автобусе в Сеговию. Сидел рядом с шофером. Проезжали мимо я строительных рабочих - здесь ремонтировали дорогу. У шофера здесь оказалось много знакомых, он то и дело бросал руль, высовываясь из окна, переговаривался со своими приятелями. Он просто не мог держать руль, ибо как же говорить не жестикулируя?!)

...Режиссер Ниньо Кеведо кончил снимать фильм о Гойе и пригласил меня на студию - посмотреть, как работает великий испанский актер Пако Раваль, озвучивая Гойю.

Пако Раваля, которого мы полюбили в замечательном фильме Бардема "Смерть велосипедиста", знает вся Испания. Он много снимается во Франции и Италии. Начал он с того, что был осветителем. Сейчас во время съемок он перешучивается со своими прежними товарищами по искусству:

- Давай свет левей, плохо будет виден глаз. Ты остался таким же лентяем, когда был моим шефом, сукин сын!

...Мальчику было четыре года, когда в их маленький городок приехали фламенго. Он слышал музыку бродячих артистов, и он помнит эту музыку.

- Знаешь, - вспоминает Пако Раваль, - я обижен на родителей до сих пор за то, что они не взяли меня на представление. Но я стоял у забора, и слышал песни, и плакал от счастья. В двенадцать лет я впервые посмотрел бродячий театр, который пришел в деревню. Когда представление кончилось (играли пьесу Лопе де Вега, сокращенную донельзя), я ушел в горы и упал в траву и шептал слова драмы, подражая интонациям бродячих актеров. Во время гражданской войны я жил под Мадридом. В маленький домик, набилось одиннадцать семей. Во время бомбежек нас загоняли в подвал, а в подвале один из профессоров спрятал от бомб свою библиотеку. Он позволял мне брать любую книгу и читать во время бомбежек. Бомбежки были для меня часами радости. Я не слышал грохота, плача, я не чувствовал ужаса. Я читал... Мои родители не могли мне дать образование. Отец - железнодорожник, мать всю жизнь кухарила. Но я начитался книг, голова у меня распухла, и я, естественно, решил, что мое место в искусстве.

А как подступиться к искусству? Я нанялся в осветители. Однажды актер Франсиско Орей ушел со съемочной площадки в бар - был перерыв, он имел право уйти. Но перерыв кончился, свет поставили, а его все не было. Меня послали за Ореем в бар. Он неторопливо попивал виски. "Поди и скажи, - попросил он, чтобы на тебе поставили свет, мы с тобой одного роста". Я передал режиссеру просьбу Орея. Режиссер очень долго ругался и махал кулаками у меня перед носом, а потом заставил меня стать на площадку и начал прикидывать вместе с оператором свет на моем лице. А потом, забывши, что я не Франсиско Орей, он сказал: "Ну давайте ваш монолог". И я начал говорить монолог, я знал его. И вдруг режиссер сказал: "Внимание, приготовились! Снимаем!.." Вот с этого все и пошло... Я считаю, что меня не было бы как актера, не будь рядом со мной Чехова, Ремарка, Достоевского, не будь одной из самых моих любимых книг "Хулио Хуренито" Ильи Эренбурга, не будь Веласкеса, Пикассо, Рембрандта. Я полюбил и Сальвадора Дали, но теперь мы разругались - я не терплю шатаний в человеке... Я отношу себя к тем идиотам, которые не отделяют художника от гражданина... Ты спрашиваешь, кто мой любимый режиссер? Бенюэль. Он заражает всех вокруг своей гениальностью. Очень люблю Бардема... Советские фильмы? Я видел один советский фильм. Это было в Риме. Показывали "Балладу о солдате", я сидел и плакал, в меня тыкали пальцами, а потом прибежали кинорепортеры и стали снимать меня. А я ничего не мог с собой поделать. Закрыл лицо руками и плакал.

- Сеньор Раваль! В павильон!

В зале, где идет перезапись фильма (тут синхронно не снимают), сидели два худеньких старичка, внимательно слушая текст, который записывал Пако. Они слушали текст еще более внимательно, чем режиссер Ниньо Кеведа.

Вдруг один из стариков, поднявшись, хлопнул в ладоши.

- Сеньор Кеведа, я прошу изменить эту реплику. Нельзя говорить дурно о монархе.

Я посмотрел на Ниньо:

- Это что, представители цензуры?

Он шепнул:

- Нет, это мои хозяева. Они финансируют картину. Они продают ковры, у них избыток денег, и они решили вложить их в кинематограф, это сейчас выгодно.

- Я не буду менять реплику! - сказал Пако.

Ниньо взял Раваля под руку, вывел его в коридор. Пако возмущенно грохотал:

- Пошли их к черту, Ниньо! Это ж безобразие! Я не буду перезаписывать эту реплику! Не буду!

Кеведа, побледневший, враз осунувшийся, шептал:

- Пойми, если мы не перезапишем эту реплику, они придерутся к чему-нибудь еще и закроют фильм. Им выгоднее закрыть картину, чем получить политический скандал...

Пако Раваль поершился, повздыхал, но в зал вернулся.

Старики удовлетворенно и улыбчиво посмотрели на Кеведу.

- Вот видите, сеньор Кеведа, насколько лучше звучит эта редакция, чем та, которая была раньше! Вдумайтесь, сколько серьезного воспитательного смысла сокрыто в тех словах, которые сейчас произнес наш великий актер...

(Я подумал, что лишь в том случае, если талант сможет заявить себя с самого начала, с ним будут считаться. С Феллини считается папа, его антиклерикальная картина "Сладкая жизнь" была отмечена премией Ватикана. Старики "ковроделы" - умные люди, они понимают, что слова, обращенные против тирана XVIII века, рикошетом ударят по тиранам века XX, а они - верноподданные диктатора, тот гарантирует их прибыли.)