Печаль полей

- Нет, мне тепло, - так же пусто ответила она.

И надолго замолчали оба.

Изредка Серапион ненужно чмокал на лошадей и до смешной грусти ловко хлопал над их головами длинным кнутом.

Наткнулись на длинную мерзлую кочку; сильно избочились и встряхнулись всем корпусом сани.

- Поехали на ночь глядя, - серьезно, как взрослая, сказала Маша, лучше бы днем ехать.

- Ничего, - отозвался Ознобишин. - Днем снег яркий: дни пошли ясные... - Помолчал и добавил: - Глаза у меня что-то болят - не могу на такой снег смотреть: слезы текут.

- Мы когда приедем в Сухотинку? - спросила Маша.

- Только еще поехали, а уж "когда приедем", - присмотрелся к ней Ознобишин. - К середине поста - потеплеет - приедем.

- Когда куры нестись начнут, - подумав о чем-то, сказала Маша.

И Ознобишин изумленно вслушался, как просто и серьезно она сказала это, так же, как говорила бы Анна.

Рядом с ним она сидела полная смутных, новых для нее мыслей. Они входили в нее с облизанных вьюгой сугробов, входили туда, где недавно еще рождался и беспричинно звенел золотистый смех, и они проворно занимали его место.

Показалось Ознобишину вдруг, что, если нечаянно пристально оглядеть поля, он увидит там Анну такою, как тогда, мутно блеснет щелями полуглаз и ищуще раскинет руки по всем снегам.

Боялся глядеть в поля, но Маша сказала:

- Когда приедем, привезем Анне памятник на могилу... Такой, чтобы летел ангел, а в руках у него ребеночек смеялся... Хорошо?

И Ознобишин понял, что уже не увидит Анну в полях, потому что она рядом. От этого тесно стало ему, как было тесно деду.

Вот по таким же сугробистым немым просторам где-то кружил теперь дед один, до бесприютности вольный, седой, как зима, поленица удалая. Меряет, насколько глубока жизнь; нашел ли такое место, где она всего глубже? И сколько лет еще отпущено ему, чтобы искать и ничего не найти?

Но позавидовал деду Ознобишин: ездит и ищет, верит в то, что уйдет от пустоты и простора - уйти нельзя, но легко жить, если верить, поэтому и живет так долго дед.

Холод звезд безостановочно лился вниз. Это и не звезды были: прямо за иссиня-темным небом, проколотым в тысячах мест, таился огромный, чистый, всемирный холод, и только миллионная доля его сочилась вниз на поля, но и от нее застывала мысль и безразлично начинало стучать сердце.

На перекрестке дорог, там, где откинулся влево зимний путь в Большую Дехтянку, как расплывчатое пятно, как сгусток ночи, встретился Никита, существо могучее, темное, пашущее, сеющее, собирающее урожаи - плодотворец полей.

Ехал он из города, лежал ничком в санях на соломе и негромко пел:

Э-э-э-э да э-э-э-ы-ых...

Э-э-э-их да а-а-а...

Даже старому Серапиону жутко стало от этого непонятною воя в пустых полях. Крякнул он, кашлянул и выдавил вслед Никите:

- Одна была у волка песня, и ту перенял.

Но поля понимали Никиту, и Никита понимал поля.

Вот уже утонул он в них со своей конягой и песней, и опять стало пусто.

В бубенчиках глухо билось запертое.

На изломах дороги дымно поблескивали шапки сугробов, укутанных в синие зипуны, и вешки торчали над ними, как скучные метлы.

Лошади, фыркая, нагнув головы и вытягиваясь одна за другой, упорно разматывали ногами клубок дороги, а поля подхватывали и бросали его все дальше, дальше.

- На постоялом, в Загрядчине будем чай пить... - сказала Маша. Хорошо, что взяли свой хлеб, а то там дали бы черствый и какой-нибудь грязный, да?

Ознобишин вздрогнул от этой маленькой, земной, такой знакомой заботы и торопливо ответил:

- Да, Анна.

1909 г.

ПРИМЕЧАНИЯ

Печаль полей. Впервые опубликовано в альманахе "Шиповник", кн. 9, 1909 год. Вошло в четвертый том собрания сочинений изд. "Мысль", Ленинград, 1928, с подзаголовком: "Поэма" и с датой: "1908-й год. Крым". В собрании сочинений изд. "Художественная литература" (1955-1956 гг.) датировка автором изменена.

H.M.Любимов