Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 3 из 13

- Где это - здесь?

- В штабе полка, товарищ гвардии подполковник!

- Где именно?

- Искал Солнышка.

- Но-но, без шуточек.

- Виноват, Солнышкова. У меня радист - фамилия Солнышков. Его искал, товарищ гвардии подполковник.

- Ах, есть еще радист?

- Недавно назначили.

- Он на слух принимает?

- Никак нет, товарищ гвардии подполковник!

- Так какой же он радист?.. А впрочем, других больше нет. Позови-ка сюда это... как его, Солнышко...

Всем было ясно: случилась какая-то неприятная заварушка. Сам командир полка разбирается. А кто еще из радистов мог отлучиться и набедокурить, как не Витька? И мне стало жаль его.

В душе я надеялся, что его, как всегда, придется долго искать, а там, глядишь, случится что-нибудь - или приказ о наступлении, или вызов командира полка в штаб дивизии. Замнется, забудется, мимо пройдет.

Но на этот раз Витя Солнышко был на своем месте. От безделья он нашел себе занятие - надраивал полой шинели алюминиевый котелок и пытался разглядеть свою глупую рожу в донышко. При этом сам себе улыбался.

- Иди, командир полка тебя вызывает.

Нисколько не смутился, нисколько не удивился, словно командир полка вызывал его каждый день не по одному разу. Оправил под ремнем гимнастерку, надвинул пилотку - на два пальца над бровью, с сомнением поглядел на свои пыльные, покоробленные кирзовые сапоги - стоит ли их чистить; решил: не стоит, сойдет и так, - двинулся, пристукивая каблуками, унося затаенную улыбочку - отзвук той, с какой гляделся в дно котелка.

Вернулся через полчаса - над круглой физиономией торчит пилотка, край на два пальца над несуществующей бровью, заправочка - как положено, улыбочка - как всегда: "Не тушуйся, я здесь..."

- Ну?..

- К ордену представляют.

- За что?

- Немцев остановил. Наломали бы дров...

- Не пойму... Какой орден?

- Может, Красного знамени, может, Ленина.

- Героя не хочешь?

- Может, Героя, а что?

Его представили к ордену Красной Звезды. Но от представления к получению - путь немалый, на этом пути случаются и кочки.

До сих пор был лозунг: "Вперед, на запад!" Сейчас на танках, поддерживающих наш полк, выведены надписи: "Вперед, на восток!" Сталинград лежал к востоку...

На пути наступления подвернулись землянки.

Неплохо немцы тут обжились. Первые, кто заскочили в землянки, дивились:

- Эва! Музыкой забавлялись.

Щупали черный рояль.

- Мать честная! А зеркало-то! Откуда такое сперли?..

Ворочались перед огромным трюмо, любовались - рожи грязные, ошпаренные морозом, мятые, пузырящиеся под ремнями шипели, кирзовые подсумки, сумки с гранатами, обвисшие подшлемники, косо сидящие каски - хороши, так и подмывает шарахнуться от самого себя.

Но кто-то шмякнул свой вывоженный в окопах вещмешок на крышку рояля, в валенках, в полушубке полез на инструмент:

- Эхма! Разведу сейчас музыку - три ночи не спал.

Другой ткнул его в зад:

- Пододвинься-ка, место двуспальное...

Были тут и широкие нары, укрытые ковром. На них лишь завистливо косились, но не занимали - тут начальство заляжет.

Устроились в два этажа: на нарах - командир батальона со своим штабом, под нарами и на полу, спина к спине, голова к голове - телефонисты, рассыльные, мы - радисты, какие-то случайные солдаты из взвода ПТР со своими неуклюжими, как старинные пищали, ружьями. Их пробовали выставить на мороз, но где там - угнездились, огрызаются, дымовыми шашками не выкуришь. Набились так, что ладонь ребром не протиснешь, к выходу по малой нужде пробирайся по плечам, ногам, головам.

Солнышко рядом со мной, держу на прицеле, не отпускаю от себя ни на шаг. Но вот поднялся.

- Куда?

Лезет к двери, мнет лежащих, те ругаются:

- Полегше, дядя. Не мостовая - люди живые.

- Куда?

- Терпежу нет... Сейчас вернусь.

Вернулся, не обманул, но застрял, не доходя до меня, возле сержанта Степанова, из телефонистов. У Степанова влажные, доверчивые глаза, лицо без хитрости, а сам - пройдоха, каких мало. Выманил у меня старую добротную полевую сумку на подметки для сапог, обещал сала. Сапоги он себе сшил, а сала - выкуси. Солнышко и Степанов шепчутся, к ним прислушивается солдат из ПТР - острая морщинистая физиономия старой лисы. Не к добру.

- Солнышко!

Ползет ко мне.

- Что там затеял?

Сдвинул шапку на лоб, почесал затылок, чуточку обескуражен, только чуточку, на большее никогда не хватало.

- Слушай, младший сержант... Отпусти на часок.

- Эт-то куда?

- Да надо.

- Ложись и спи.

- На нейтралке, в овраге, - немецкие склады...

- Ну и что?

- Как - что? Говорят, спирт в канистрах - залейся. Консервы разные...

- Ладно, ладно, забудь.

- Ты пивал коньяк?

- Ну, нет.

- А я пил.

- Положим...

- Хочешь, принесу?.. Заграничный! Запах что духи.

- Коньяк тебе нужен! Шило в заднице!

- На часок, на один часок!

- Ложись!

Я неумолим. Вдруг да отдадут приказ - вперед! Останусь с двумя упаковками, без помощника. Нет уж, дудки, сегодня не выгорит.

Витька повздыхал, поканючил, поерзал - уронил голову на вещмешок, через минуту спал сном младенца.

Уснул и я...

Проснулся оттого, что мой бок никто не греет. Поднял голову - рядом пусто, Солнышка нет. Приподнялся на локте: черт бы всех побрал, нет и Степанова, да и старик солдат из пэтээровцев исчез.

Смыться во время наступления - это уж слишком. Взять бы да доложить... Но на фронте не церемонятся: самовольный уход расценивается как дезертирство - если не расстреляют, то как пить дать упекут в штрафную роту. Как ни зол на Солнышка, а подводить под монастырь желания нет.

Кошусь на дежурного телефониста. Он в любую минуту может встрепенуться, почтительно дернуть за хромовый сапог комбата:

- Товарищ капитан! Вас - ноль-один. Срочно!

Ноль-один - командир полка, он отдаст приказ о наступлении. И всколыхнутся все, а я буду сидеть у двух тяжелых упаковок, как баба-мешочница на вокзале, пропустившая поезд.

Но телефонист, распустив губы, дремлет без шапки у телефона, веревочная петля наброшена на стриженую голову, с ее помощью телефонная трубка без рук держится у уха... Ходуном ходит землянка - невпроворот сап и храпение, все спокойно...

Наступая на плечи, руки, головы, выслушивая сонные ругательства, я выбрался на волю...

Темноту хоть режь ножом, только у самых ног серовато маячит снег. Идет ленивая ночная перестрелка. Пролает автоматчик с той стороны, наш ответит: "Слышишь, не сплю, сукин ты сын, так-то..." Очнется от дремоты третий, четвертый, тоже для порядка пустят очередь в черные небеса, забрешет вразнобой передовая, как разбуженные собаки в деревне.

Выкатилась ракета, выписала знак вопроса, погасла, не долетев до земли... После ракеты перестрелка не разгорелась, а увяла, - значит, ползущие под немецкие окопы Витя Солнышко с приятелями не замечены...

Все спокойно. Такое спокойствие может длиться час, два, сутки, трое суток, недели и месяцы. Под Старыми Рогачами всем казалось, что остановились на часок, а простояли два месяца... Все спокойно...

Я влез обратно в теплую, густо запашистую землянку, добрался до своего места.

"Эх, сниму стружку!"

Через несколько минут я спал.

Они перекурили с солдатами, сидевшими в передовых окопах, предупредили их: "Обратно полезем, дуриком-то не стреляйте, еще ухлопаете..." Командиру роты обещали поднести при удаче. Командир роты не остановил их, что ему: не его состав, головы потеряют - он не ответит.

Ползли тихо, зарывались в снег...

Нейтральная полоса - место для разгону, нельзя же сидеть с противником нос к носу вплотную. Нейтральная полоса - земля, которую еще не прибрали к рукам. Земля неизведанная, неразгаданная, такая же таинственная, как и намерения врага. Откуда обычно узнаются сведения, что там, в непрощупанной полосе, находятся богатые склады?.. А, как правило, узнаются, распространяются с быстротой молнии среди солдат. До командования они доходят в последнюю очередь.