Блюз чёрной собаки

И надо было поспорить с Михалычем, да не хотелось. Видел я эти дома. Кто их не видел? Жильцы не просыхают, зато все стены снаружи исписаны: «SOS спасите наших детей износ 200 %». Причём SOS написано наоборот (читается «гог»), а износ — то ли у дома двести процентов, то ли у детей. С историей не поспоришь. Свердловск в те годы строили, и очень активно, Челябу тоже, Магнитку и Березники — вообще с нуля построили, а Перми боялись как огня. Храмы позакрывали, большой кафедральный собор отдали под картинную галерею, Федосьевскую церковь превратили в овощехранилище, а церковь Казанской Иконы Божией Матери — в трансформаторную будку. Помню, меня потряс нечеловеческий цинизм, с которым на фреске Рериха они выбили Богоматери глаз и ввинтили в дыру крюк с изолятором. Хотя, это ладно, такая катавасия в РСФСР творилась повсюду, да и картинная галерея — не самое страшное, что большевики проделывали с храмами. Но всё это меркло по сравнению с тем фактом, что на месте кладбища почётных жителей города, рядом с кафедральным собором они устроили зоопарк. Это уже верх глумления. Могилы сровняли с землёй, памятники снесли, их не остановило даже то, что там похоронен дед Ленина, известный земский врач Израиль Бланк. Какая власть, в какой стране, когда могла решиться на такое? А главное — зачем? В голове не укладывалось. До того зоопарк находился в Балатовском лесу — там до сих пор стоит тройная кирпичная арка входа — и никому не мешал.

— Да нет, уже строят, — без особой охоты возразил я, занятый своими мыслями. — Просто властям положено всех обеспечивать жильём при расселении, а те надеются на новые квартиры и прописывают у себя всех родственников, человек десять-двадцать. В итоге дело тянется и тянется. Ни одна сторона не хочет уступать.

— Что ж ты так плохо о людях думаешь? Не все же так делают.

— Все. Другое дело, что всякие дельцы обманом людей выселяют к чёрту на кулички, не выплачивают компенсацию, запугивают… Обман против обмана.

— Откуда ты знаешь?

Настала моя очередь выходить из себя.

— Слушай, Михалыч, — сказал я, — ты достал. Забыл, да? У меня прадед жил, как ты сейчас сказал, «в избе», в Разгуляе. Был мещанином, уважаемым человеком, между прочим. И когда случилась революция, первыми прибежали как раз вот эти… голозадые, кто всю жизнь пил и больше всех орал. А у коммунистов тоже своя политика была: подселять люмпенов в дома к нормальным людям — купцам, служащим, врачам, интеллигентам… Бр-р, слово-то какое гнусное — «подселение», чем-то подленьким таким попахивает. Ты «Собачье сердце» читал? Там всё написано. Дом до сих пор стоит, могу показать, он, правда, уже рухнул почти, да и я там не жил — не застал уже. Мне мать рассказывала, каково было жить рядом с этими. Они на своей половине за семьдесят лет гвоздя в стену не вбили! Всё засрали. Зато каждый день бухали и приползали учить нас уму-разуму со всякими швондерами… А писать на стенах все горазды.

— А что с ним стало, с твоим прадедом? — вдруг спросила Танука.

— Расстреляли его, — хмуро сказал я. — Всё, тема закрыта. И вообще, мы пришли.

В фотостудии на нашу троицу посмотрели косо. Моя вина: забыл предупредить, что приду не один. Специфика работы такова — когда фотографируем девушек-моделей, посторонние в студии нежелательны. Я дал отмашку: мол, всё в порядке, и направился к себе. «Светитель Алексей» зашёл спросить, я по работе или так, ребята обменялись со мной приветствиями, освободили место у компьютера и потеряли к нам интерес. Артур вынул из фотоаппарата карту памяти, я поколдовал с программами, и через пять минут пошла закачка фотографий, а мы вперились в экран. Михалыч наснимал немного — десять-пятнадцать рисунков, зато с разных ракурсов и с разным увеличением. Тут был и зверёк, похожий на лису, которого мы сегодня видели, и непонятное многоногое существо с длинной девичьей косой, а может, скорпионьим жалом, затем — что-то ушастое, с крыльями, похожее не то на Чебурашку, не то на стрекозу, и ещё что-то, вроде солнца на ногах. Техника исполнения тоже отличалась — маркер, мел, аэрозольный спрей, осколки кирпича… Авторство было разное, в этом я не сомневался, но в одном Артур был прав — что-то их роднило друг с другом, какое-то странное единство стиля.

— Что это за фигня? Где вы это наснимали? — спросил «светитель Алексей» так неожиданно, что я вздрогнул и оглянулся. Оказывается, за нашими спинами собралась уже небольшая толпа.

— Да в городе, по дворам, — объявил Михалыч.

— Наскальная живопись, — прокомментировал кто-то, кажется Лена.

— Ацтекские рисунки напоминает…

— Ага. Как в пустыне Наска, — резюмировал «светитель», подаваясь вперёд и поправляя очки. — Слушай, Жан, запишите мне их, а? А то у меня такое чувство, что я такое где-то уже видел, только никак не могу вспомнить. Можно?

— Снимки не мои, — рассеянно ответил я, заряжая в CD-привод чистую болванку, и мотнул головой в сторону Артура. — Вон автор, у него разрешение спрашивай.

— Можно?

— Да ради бога, — великодушно разрешил Михалыч. — А мы пока… Э, а это ещё что?

На мониторе мелькнула розовая башенка, потом другая, затем снимки кончились. То есть слайд-шоу продолжалось, изображения на экране исправно сменяли друг дружку, только все они были непроглядно-чёрными. Я остановил показ, вышел в общее меню, повозился с настройками, но ничего не помогло — все кадры, снятые Артуром после башен, являли собой тёмные прямоугольнички.

— Может, камера сломалась? — предположил я.

— Типун тебе на язык! — рассердился Михалыч. — До сих пор работала как часы.

— Тогда что это?

— Сам не пойму…

— Это он меня с тобой фотил, — вмешалась молчавшая доселе Танука.

— А! Точно! — вскинулся Артур. — Как я забыл!

— И что? — с подозрением спросил я.

Ответа от девушки я не дождался, но Артур постарался замять дело.

— Наверное, я опять перемудрил с настройками, — предположил он. — Говорю же, там меню дурацкое…

Что-то они оба темнили. Не нравилось мне это, ох не нравилось…

— Можешь сделать мне копии?

— Что? — вскинулся я. — А, да. Без проблем.

Я перебросил файлы из одного окна в другое, подождал, пока не кончилась перезапись, и отдал Михалычу диск и флэш-карту. Артур уложил всё в сумку, надел берет, взял на прощанье «под козырёк» и ушёл по своим делам. Танука, которая сперва с любопытством вертела головой, казалось, потеряла интерес к происходящему и целиком ушла в себя. В студии шла неспешная работа. В глубине её, возле экранов с натянутым белым фоном шла фотосессия — снимали двух девушек, Вику и вторую — её я не знал. На улице было жарко, в студии горели софиты, от этого в маленьком помещении царила духотища. Девчонкам в бикини было ещё ничего, остальные выходили из положения кто как. Кто-то обмахивался самодельным веером, кто-то потягивал ледяную газировку, один лишь Саша у камеры откровенно страдал. Под потолком натужно гудела вентиляция и шелестели обрывки пластика.

С чашкой зелёного чая подошёл «светитель Алексей». На голове у него был намотан в виде тюбетейки мокрый носовой платок: такую картину я раньше видел только в старых фильмах.

— Жарко, — пожаловался он. — Надо было на вечер съемку перенести. Чаю хотите?

— Хотим, — признался я и посмотрел на свою спутницу: та кивнула утвердительно. Алексей ушёл и вернулся с чайником, пластиковыми стаканчиками, пакетиками с заваркой и расположился рядом.

— Покажи ещё, — попросил он.

Мы разлили чай и некоторое время молча просматривали снимки.

Тишину нарушил фотограф Саша, громко захлопав в ладоши.

— Перерыв! — крикнул он, вытирая пот со лба и шеи. — Отдыхайте, девочки. Уф! — Он вооружился полотенцем, огляделся в поисках чайника и направился к нам. — Я сварюсь сейчас. Ну и погодка!

— Да уж, — поддакнул я. — Не пойму, чего вы тут заперлись. В такие дни надо на пляже греться, а не в студии сидеть.

— А, — отмахнулся Сашка, — старые заказы. А на пляж побоялись — по всему к вечеру гроза будет… — Он посмотрел на Тануку. — Прикольная маечка. Чем занимаетесь?