Страница 7 из 13
В особо удачную неделю в город привозили три-четыре новых фильма, которые в принципе годились к просмотру. И по вечерам в воскресенье – о, как вдохновенно я бежал домой, рассмотрев афиши! – я предвкушал: в понедельник пойду в «Москву», во вторник в «Нептун», в среду выберусь в «Украину», в четверг можно «Смену» посетить, там отчего-то «Свадьбу в Малиновке» по второму разу показывать взялись.
Поэтому мое детство – это вперемежку «Новые приключения неуловимых» и все три серии «Фантомаса», «Бриллиантовая рука» и «Разиня», «Красная палатка» и «Гонщики», «Жандарм и инопланетяне» и «Неуловимый Джо»…
Пояс с резинками
Один из тех предметов, по которому я не испытываю ни малейшей ностальгии, а только непреходящую радость от его кончины, это детский лифчик с резинками. На него крепились чулочки. Мало кто помнит, но в нашем детстве еще не существовало колготок. И лиф с резинками надевали не только на девочек, но и на мальчиков. Вот ужас-то был!
Мало того что мальчишке носить поясок с резинками было как-то унизительно, вдобавок проклятые застежки плохо мне поддавались. Вечно я с ними возился. А жуткие воспитательницы в авиагородковском детсаду еще и подгоняли меня, ругали – грымзы! Ничего я не помню уже про тех воспитательниц, а их издевательства с чулочками – в памяти остались.
И еще они заставляли за обедом съедать весь без остатка суп. А там плавала картошка, во-первых, крупно порезанная, а во-вторых, сладкая какая-то – мерзлая, что ли. И я на всю жизнь разлюбил картошку в супе. Мои близкие для меня до сих пор ее режут меленько. А уж если здоровый кусок картофеля в супе попадается, я его ложкой или вилкой обычно раздавливаю. Или вовсе оставляю.
Надо ж, какую мощную детскую травму может нанести обычный корнеплод!
По поводу чулочков с резинками – в них, думаю, фрейдист обязательно нашел бы первопричину неврозов или атавистического страха перед женщиной. И американский автор непременно на своего маньяка (следует короткий флешбэк, наплывом) нацепил бы такой поясок, и за кадром пустил бы громовой хохот мегеры-воспитательницы: «Ха-ха-ха! Ты не справляешься?! Не можешь совладать с несчастной застежкой?!»
Однако, слава богу, маньяком я вроде не стал, и единственная травма, которую нанесли мне проклятые чулочки, заключается, видимо, в том, что у меня ни разу в жизни не было ни малейшего желания применить пояс в эротических играх. До сих пор я ничего эротического в нем не нахожу.
Гадость такая. Застежки висят, болтаются в самом жалком виде, да еще расстегиваются!
Что еще я запомнил из детского сада в Авиагородке?
Немногое. Помню, как просил у родителей перед садиком надеть на меня «свитер и пиджак». Свитер и пиджак означали, что наступила весна. В свитере и пиджаке я чувствовал себя на прогулке в саду ловким, легким, быстрым – не то что в осточертевшем за зиму пальто. И когда наконец солнце начинало светить с самого утра по-весеннему, мама однажды давала мне добро и надевала на меня вожделенные свитер и пиджак.
И еще помню, что по пути к дому из сада, на детской площадке стоял фанерный самолет. К нему в кабину можно было залезть и немножко порулить им. И когда меня из садика забирал папа, мы туда с ним ходили, и он меня в кабину подсаживал. С мамой почему-то мы там не бывали. Или я не помню этого, или ей просто тяжело подсаживать меня было, или, может, она слишком домой торопилась: мужичков своих кормить.
Бутылки ситро
Рядом с нашим домом в городке работал магазин, где продавались поштучно пирожные – как правило, корзиночки с завитками разноцветного маргаринового крема – и ситро на розлив: продавщица в белом халате ключом откупоривала бутылку, бросала крышку в коробку и разливала восхитительно пузырящееся ситро в граненый стакан. О, это сладкое ситро со сладким же пирожным! Да еще с пузырчатыми пузырьками!
Вот и еще одна вещь, которую мы потеряли (если не считать редкие и не аутентичные ностальгические подделки): бутылки ситро с этикеткой, похожей на улыбочку. Они закупоривались мощными железными пробками, и в каждой из них внутри имелась еще и пробковая прокладка.
Железные пробки представляли немалую ценность для нас, мальчишек. Мы выпрашивали их у той белохалатной продавщицы в ближнем продмаге – она обычно царственно позволяла взять. Затем из каждой крышки мы удаляли пробковые прокладки, а ее острые края загибали при помощи камня вовнутрь, а потом сплющивали почти заподлицо. В итоге крышка превращалась в плоский кругляшок, одна сторона которого была гладкой, а другая – с ребристым кольцом внутри.
А затем мы в эти крышки играли. Замечательная была игра! Такая же по правилам, как расшибалочка (как я узнал потом). Только ставкой были не деньги, а крышечки. На деньги мы не играли. Во-первых, карманных средств просто ни у кого не имелось. А во-вторых, любой проходивший мимо взрослый нашу игру пресек бы: советские дети не играют с деньгами и на деньги! Да еще бы родителям или учителям нас сдал: люди тогда имели активную жизненную позицию, не проходили мимо недостатков и непорядка.
А с крышечками расшибалочка становилась мирной настольной, точнее, дворовой игрой.
Чернильница-непроливашка
Из школы авигородковской, хоть я там целых два класса проучился, я вовсе ничего не помню. Ни первого сентября, ни одноклассников, ни уроков, ни перемен.
Сохранилась в памяти пара эпизодов.
Один – отраженным светом, не сам по себе. Гораздо позже мне рассказала об этом булечка. Она, как и было заведено среди замечательного отряда советских бабушек, иногда приезжала к нам в Авиагородок из своего Новороссийска, чтобы посидеть со мной.
– Однажды жду тебя из школы. Вот уже уроки кончились. Пятнадцать минут прошло. Двадцать. Полчаса. А тебя все нет. Ну, я собралась, бросилась в школу. Там говорят: а Сережик ушел вместе со всеми. Я кинулась прохожих расспрашивать – и вот мне дама одна говорит: мальчиков каких-то я видела в саду. Там у вас, в Авиагородке, был яблоневый сад заброшенный. Я прибегаю – ты действительно там. С мальчишками. Вы бабочек ловите. Портфели бросили! Да такие увлеченные! Я хотела было тебя поругать, да передумала – ребенок!
Самое замечательное в том рассказе: меня никто после уроков не встречал. Я, как и все одноклассники, добирался домой самостоятельно. А расстояние от школы до дома было немалое. Километра, наверно, полтора. И подобная автономность существовала не только в замкнутых условиях городка, где все свои. Когда я в третьем классе в Новороссийске учился, я тоже полгорода в одиночку прохаживал. И потом, в четвертом, в большем городе Ростове-на-Дону. И, уж конечно, тем более в пятом классе в Москве.
В первых классах в городке, если меня не приезжали пасти бабушки-дедушки с обеих линий, вообще было восхитительно. Я приходил из школы, соседка мне грела оставленный мамой обед (к газовой плите первоклассника самостоятельно все же не допускали), я ел и оказывался до вечера предоставлен сам себе. Из тех времен у меня осталось еще одно воспоминание. Я забрался под одеяло (зачем? Не знаю. Наверно, так было одновременно страшней и уютней) и читаю Жюля Верна. (А вы думали, многосерийные «Приключения Жилкина» – они откуда? Из книг тоже, творчески переработанных и дополненных.) И вот я читаю «Таинственный остров»: там, на острове, кроме колонистов, оказывается, еще кто-то есть. А в бухту тем временем входит под парусами загадочное и даже зловещее судно… И все это так ясно, так близко, прямо перед глазами, лучше и интересней, чем любое кино! Да что кино! Реальнее, чем любая реальность!
Книга могла быть лучше, чем фильм, а собственная фантазия еще лучше, чем книга, – это я тоже впервые понял в семи-, восьмилетнем возрасте.
Однако после школы я чаще, презрев, конечно, уроки школьные и музыкальные, бежал гулять. Помню другой эпизод: откуда-то взялась неподалеку от нашего дома куча песка. И мы с мальчишками взялись на ней играть в царя горы. И так было интересно карабкаться, биться, сталкивать и скатываться вниз, что я ощущал, барахтаясь в том песке, восторг, эйфорию. И вдруг увидел дедушку. Он жил вместе с бабушкой в Новороссийске и непонятно почему возник здесь. Потом оказалось, что был в Ростове в командировке и решил заглянуть к нам в Авиагородок. И помню: я и дедушке рад, я его очень любил, и знаю, что он мне каких-нибудь подарков привез, – и в то же время досадно отвлекаться от такой увлекательной игры на песчаной горе.