Пленная птица счастья

– Яковлев, а ты скотина, – изрекла Стелла, как будто зачитала диагноз. – Ты отказываешь мне? Ты, единственный человек, на чью помощь я так надеялась, отказываешь! Просто из-за того, что это может не пойти на пользу твоему бизнесу? Ну и скотина.

– Малыш, малыш, погоди! – Он поймал ее руки, шарившие по дверной обшивке в поисках ручки. – Давай все обсудим. Все обдумаем. Если нельзя решить законно, давай найдем другие пути. В обход! Мы можем дать твоему ребенку другие имя, фамилию. Можем документально оформить ему других родителей. Ты уедешь с ним, спрячешься. А когда шум стихнет, года через два-три, отыграем все назад.

– Здорово! Просто класс! Пытаешься снова на пару лет куда-нибудь меня спихнуть, чтобы я не путалась под ногами? Не досаждала своим присутствием, своими просьбами… Ты хоть понимаешь, что происходит, Яковлев? У меня хотят забрать ребенка! Моего ребенка! Которого я родила, выкормила. Ты понимаешь, что такое лишиться ребенка?

Она впервые так кричала. Впервые за всю историю их отношений. В темноте машины ее лицо казалось белым пятном с черной дырой рта, из которой на него сыпались упреки. Она вспомнила все! Все до перепутанных много лет назад подарков. Он тогда купил Светке на Восьмое марта золотые часы, а Стелле – духи. Французские, между прочим, тоже не копеечные. Полез в пакет и по ошибке достал не ту коробку. Потом, сконфуженно улыбаясь, забрал у нее коробку с часами и вручил другую. Стелла улыбнулась, сказала, что все нормально, что она не обиделась.

А оказалось что? Что и обиделась, и нормально не было ничего, и она такая же, как и все другие, алчная, злопамятная стерва.

– Господи, как же я устал-то от вас от всех! – выпалил он неосторожно.

И тут же получил по лицу. У него, если честно, в глазах потемнело от неожиданной боли. Щелкнул дверной замок, потянуло холодом. Стелла выскочила на улицу.

– Сволочь! – крикнула она, съежившись под порывом ветра. – Ничего не изменилось, Яковлев! Ничего! Ты все такая же трусливая сволочь!

– Не кричи, пожалуйста.

Он с опаской поводил глазами по крохотной парковке. Вроде никого. Перед входом в ресторан тоже безлюдно. Единственный, кто мог наблюдать их ссору, – швейцар. Да и то, если бы приплюснул нос к стеклу. Но швейцара у дверей не было. Уже неплохо.

– Ты пожалеешь, Яковлев, – крикнула Стелла. – Ты очень пожалеешь о том, что сказал.

– Стелла, девочка моя, успокойся, – бормотал Ростик, открывая дверцу и не особо рассчитывая, что она его слышит. – Не надо так драматизировать. Мы что-нибудь придумаем.

Он не выбрался на улицу, не полез с водительского сиденья. Поостерегся подходить сейчас к ней, разъяренной. Она станет отталкивать его, кричать. И тогда-то швейцар, силуэт которого снова замаячил за стеклянной дверью, точно все увидит. А Ростислав этого не хотел. Ему нельзя быть замешанным в скандале. Пока нельзя.

Он так и не подошел к ней. Завел машину и медленно выкатился с площадки перед рестораном. И, конечно, не мог слышать, как женщина, которой он грезил все эти годы, исступленно шепчет ему вслед:

– Ты пожалеешь, мерзавец! Ты очень пожалеешь! Ты будешь жалеть об этом всю оставшуюся жизнь!

Глава 6

Алина нервно отдернула штору на окне. С улицы, от гаража на нее смотрел отец. Смотрел и грозил пальцем. Он снова куда-то собрался – один, без Светланы. После памятного скандала они почти не разговаривали.

А ведь прошло уже много времени! И спали они теперь в разных спальнях. Не в тех, которые соединены общей дверью, а в тех, что на разных этажах. В разных концах дома.

Волновало ли это ее?

Ощущения были двойственными и незнакомыми.

Неприятно, конечно, что отношения у родителей испортились. Семья вдруг разбилась на два фронта. К которому из них примкнуть – она не знала. Она любила и отца, и Светлану. Заняв одну сторону, она предаст вторую. Она так не хотела.

В доме стихли разговоры, шаги сделались приглушенными. Не хлопали двери, не слышно смеха. Как после похорон, честное слово! За обеденный стол теперь садились кому когда вздумается и почти не замечали друг друга.

Но именно эта, нерадостная, на первый взгляд, сторона дела ее неожиданно стала устраивать.

На нее перестали обращать внимание. Перестали учить, воспитывать, нудить насчет Антона. Она с ним так и не завязала. И не собиралась – у них все было хорошо. Даже стали складываться какие-то планы на ближайшее будущее.

Она сдала почти все экзамены, остался один, легкий. Сдала все на отлично. Отец рассеянно похвалил. Светлана со вздохом кивнула и пробормотала, что не сомневалась в ее способностях. И все! Никакого тебе праздничного ужина, подарков, тортика. Раньше победу в городской олимпиаде отец готов был отмечать неделю. Светлана трещала несколько дней и волокла ее по бутикам – отметить событие.

Сейчас – тишина. Никому до нее не было дела. Никому, даже деду. Он вдруг в разгар ее выпускных экзаменов улетел к приятелю в Хабаровск. Вроде как порыбачить. Но Алина подозревала, что дело в другом.

Она ему нагрубила. Жестоко нагрубила месяца три назад. Сильно обидела, назвала человеком посторонним в их семье и поэтому многое не понимающим. Дед молчал минут двадцать, потом попросил ее уйти. И больше не звонил, не звал к себе на чай. Не простил ей, что назвала посторонним.

А какой же он посторонний? Он самый что ни на есть родной. Отец ее родной матери, которая умерла, когда Алине было четыре с половиной года. Он был единственной памятью о ней. В его доме повсюду ее фотографии. А вот у них в доме фотографий матери почти не было. Светлана постаралась. Причем очень давно.

– Не пойму, что тебя не устраивает? – Инка изумленно выкатила на нее глазищи. – Все же просто замечательно. Ты свободна, понимаешь?

Свободна!

Что делать с внезапно обретенной свободой, Алина пока не знала.

Да, проводила почти все свободное время с Антоном, и никто ее не дергал. Да, возвращалась домой, когда хотела, и никто ее не ругал. Да, собралась вот сегодня вечером за город на квест без родительского позволения.

И что? Какой кайф в том, что делаешь это все просто так, не обходя запреты?

– Да, Яковлева, – качала головой Инка и покручивала у виска пальчиком. – Тараканов в твоей башке прорва. Даже больше, чем в моей. Я бы до потолка прыгала, ослабь сейчас папаша цепь, на которую меня посадил. Дышать не дает.

– Что, все так плохо? – посочувствовала Алина.

– Ужас! Просто ужас, подруга! – Инна поджала задрожавшие губы, тут же шлепнула себе ладошкой по шее. – Я все время чувствую на затылке его глаза. Каждую минуту. Жду не дождусь, когда в рейс укатит. Сегодня в ночь вроде собрался. Скорее бы уже!

– А зачем он вообще туда катается, а, Инк? Он же хозяин.

– Сама не пойму.

Инна покусала тонкие губы, зачем-то оглянулась – как будто боялась, что подслушают. Снизила голос до шепота:

– Мне кажется, он кого-то выслеживает.

– Выслеживает? Кого? – Теперь Алина покрутила пальчиком у виска. – Детективов начиталась? Сама говорила, что он каждый раз с разными водителями ездит без всякого графика. Кого ему выслеживать?

– Понимаешь, я тут разговор недавно подслушала. Уборщица со сторожем трепались.

Алина громко фыркнула и закатила глаза.

– Нашла авторитетный источник. Еще воробьев послушай – чего-нибудь начирикают.

– Зря ржешь, Яковлева. – Вид у Инки сделался несчастным, и она с раздражением ковырнула ногтем подсыхающий прыщ на скуле. – Понимаешь, они болтали, что кто-то из наших водителей наркоту перевозит в грузе.

– Да ладно! – Алина шлепнула подругу по руке. – Прекрати ковырять, пускай само пройдет. И что, отец твой выслеживает, кто именно?

– Может, да, а может, и нет. – Инна послушно убрала руку, сунула в карманы джинсовки. – Мне кажется, что водители ни при чем. Кто-то им это дерьмо подсовывает.

– В каком смысле? – Алина зажмурилась и замотала головой. – Ничего не понимаю. Что значит подсовывает?