Отвертка

15

Первым ощущением наступавшего утра, как обычно, была сухость во рту. Я давно привык просыпаться от этого ощущения. Хотелось воды. Холодной и вкусной. Желательно ведро.

Я открыл глаза. Это было не просто. У меня на груди лежала девичья голова. Белокурая. Голова была тяжелой, как гиря.

Ага…

Подробности вчерашнего вечера начали потихоньку просачиваться в день сегодняшний. От

некоторых подробностей хотелось покраснеть.

Я стал выбираться из-под Жасмин. Не просыпаясь, она недовольно помычала. Я погладил девушку по спине и на цыпочках пошел на кухню. Лицо у спящей Жасмин было розовым и очень красивым.

Стол напоминал поле боя. Подбитым дзотом раскорячилась пепельница. Наши понесли сокрушительное поражение.

Напился я прямо из-под крана. Вода была теплой и противной. Одежда — даже трусы — осталась в гостиной, рядом с диваном, на котором спала Жасмин. Пока умывался, я еще пару раз приложился к холодной воде.

Потом я вышел на кухню, отыскал сигареты и закурил.

— Привет.

Она стояла, опираясь голым плечом о дверной косяк. Все остальное, помимо плеча, у девушки тоже было голым.

Слегка опухшая ото сна. По щекам трогательно размазана тушь. Белобрысая грива спутана. Губы распухли от поцелуев. От моих поцелуев.

— Иди, поцелую.

— Ты уверен, что похмельное утро — это подходящий момент для поцелуев?

— Назови дату, когда тебе удобно.

— Август следующего года. Поставь чайник. Кофе я пью черный, без сахара.

— Без сахара же невкусно…

Я прошел в комнату, а в комнате пахло ею. Раньше же здесь пахло сигаретами, пролитым мимо стакана алкоголем, тоской и плохо приготовленной пищей. И уже сто лет здесь не пахло женщиной.

Я натянул джинсы, закурил новую сигарету и вышел на балкон. Дождя, к которому я успел даже привыкнуть, почти не было. Так, слегка моросило. Небо не нависало, грозя оцарапать макушку, а, как и положено приличному небу, равномерно серело в вышине.

Осень словно выдохлась. У меня даже возникло чувство, что сейчас и не осень, а самое начало весны. Скажем, апрель.

Апрель… Я пустил колечко и попытался вспомнить: чем я занимался в апреле? Перед глазами возникали странные лица, стены полуподвальных помещений… весна называется.

Жасмин неслышно подошла ко мне сзади и обняла за плечи. У нее было теплое и чистое тело… самое красивое из всех, что я видел. Теперь оно принадлежало мне.

Она спросила:

— Пошли пить кофе?

— Кофе вреден.

— Это не кофе. Это ты вреден.

— Как ты думаешь, мне удастся кого-нибудь в этой квартире соблазнить?

— С утра? Вряд ли…

— Это довольно странно. Обычно девушки любят журналистов. Долго уговаривать не приходится.

— Да и как вас не любить? Вы ведь славные парни. Иногда даже бываете трезвыми.

Мы сидели на кухне и пили кофе. Мне хотелось только одного: чтобы это утро продолжалось неделю. Из кофеварки пахло Бразилией, а Жасмин, помаявшись, сказала, что у нее болит голова, состроила мне забавную рожицу и допила остатки водки.

— Мешать кофе и алкоголь? Невкусно же…

— Водка вообще невкусный напиток. Ты же ее пьешь.

— Пью. Но никогда не мешаю с кофе. Это разные удовольствия. Как переспать с женщиной и убить человека.

— Я бы убила одного человека. За занудство. Чего ты ко мне пристал?

— Sorry. Молчу.

— Вот и молчи. Лучше бы ночью что-нибудь сказал. Бутерброд хочешь?

— Да. С ветчиной, если можно. Что я должен был сказать ночью?

— Хоть что-нибудь. Сказать или сделать. По крайней мере, не засыпать сразу. С ветчиной я и сама люблю, бери с сыром.

— Я не хочу с сыром. Меня от бесконечного сыра из лениздатовского буфета уже тошнит. А заснула первой, кстати, ты. А я охранял твой сон и мужественно смотрел сквозь окно на звезды. Слушая при этом твое посапывание.

Мы допили кофе, докурили «Lucky Strike», и Жасмин начала собираться. Стоя в ванной, она красила глаза и кричала мне, чтобы я включил музыку.

Я прошел в комнату, сдвинул в сторону наваленные перед приемником черновики, факсы пресс-релизов и недельной давности газеты и включил радио. Дебил диджей тут же радостно заворковал. Я снова почувствовал, что квартира просто пропитана запахом этой девушки. Странное ощущение.

Я довольно необщительный тип. Особенно с утра. Но я был бы совсем не против, если бы она осталась.

Она жарила бы мне мясо, я бы завел привычку бриться перед сном, и каждый день был бы как волшебная сказка, с обязательной свадьбой в конце… Да нет, мотнул я головой, глупости.

— Слушай, а, если я побреюсь, ты останешься еще на немножко?

Она вышла из ванной. Чистая, совсем одетая. Как будто и не пила вчера. Как будто не ложилась спать в полшестого утра. Как будто не трепетала вчера в моих руках, словно пойманная бабочка. Какая-то другая Жасмин. Не та, что была ночью.

— Думаю, что нет.

— Что ли, не хочешь остаться?

— Просто много дел.

— Какие дела могут быть у блондинок вроде тебя?

— У блондинок вроде меня может быть целая куча дел. Когда-нибудь я тебе расскажу.

Уже открывая дверь, она обернулась и сказала:

— Пока. Я позвоню.

— Пока, Жасмин.

Она расхохоталась.

— Слушай, Стогов, действительно… Я же тебе так и не сказала… Вообще-то Жасмин — это китаец придумал. Ему нравилось так меня называть. На самом деле меня зовут Ира.

— Ира?

— Совсем без экзотики. Привыкай. Пока.

Хлопнула дверь, завыл, спускаясь, лифт. Ира? Ирина… Какая разница? Ирка-блондинка. Я вернулся в гостиную, немного прибавил звук радио и плюхнулся на диван.

«Позвоню…»

Она сказала, что позвонит. Я сниму трубку, а она скажет мне, что едет ко мне, и я куплю нам алкоголя, и все повторится тысячи раз. Жалко, что я не спросил, когда именно она позвонит…

Я вытряс из пачки сигарету. Удивительно, какие мелочи запоминаешь иногда в такие ночи, как эта. Я не помнил, как мы дошли до кровати. Зато помнил две смешные детские ямочки у девушки чуть выше ягодиц. Я помнил их столь отчетливо, что узнал бы, даже встретив на улице.

Я бродил по квартире, натыкался на углы мебели, ронял пепел на пол и не обращал на это никакого внимания.

Я давно забыл о том, что лицо женского пола может выступать в моей жизни не только как официантка или сержант милиции, но и в других ролях. А теперь Жасмин напомнила мне об этом, и все внутри просто клокотало.

На самом деле я не такой, как, например, Леша Осокин, который может за неделю соблазнить четырнадцать гимнасток или фигуристок с ногами полутораметровой длины, а потом прийти ко мне, завалиться, не разуваясь, на диван и, цыкая зубами, сообщить: «Что-то перевелись, старик, в этом городе классные телки… Ну что ты будешь делать?»

Я не такой. По природе я моногамен.

После того как три с половиной года тому назад я развелся с Натальей, моя жизнь вообще бедна эротическими приключениями. После развода у меня, пожалуй, было всего два продолжительных романа. И около дюжины совсем случайных meetings. Таких, что с утра я не мог вспомнить не только имени избранницы, но и того, где именно я эту избранницу избрал… и не было ли там чего-нибудь качественнее?

С Натальей я развелся быстро. Пять лет мы прожили вместе, а потом — будто щелкнули выключателем и погас свет. Когда свет зажегся снова, я жил в другой квартире, работал на другую газету и вел совершенно другую жизнь.

Иногда она звонит мне, говорит, что читает мои репортажи, вежливо хвалит. Я не звоню ей никогда. Только тупица строит дом на пепелище. Я и не строю.

Наталья — одна из самых красивых женщин этого города. Приятели рассказывают, что недавно она стала редактором отдела. Получает раза в полтора больше меня.

Вспоминать о подружках, бывавших в моей квартире после Натальи, еще противнее, чем о развалившемся браке.

Первой мое одиночество скрашивала девица со здоровенным бюстом и обалденным хриплым голосом. Не спрашивайте, откуда она взялась и куда делась.