Страница 30 из 32
Знали Вы это? Правда, хорошо? Когда Державин принимается писать под Жуковского, то тот сразу превращается в бледную немочь.
Что альманах Гринберга? Будет что-нибудь Ваше?[477]
И соберетесь ли Вы летом в благословенную Ниццу — или хотя бы в Париж? Вышла книга Одоевцевой[478]. Я ей советовал просить Вас о рецензии, в числе прочих прославителей[479]. Стихи — ничего, талантливы, а если мне не совсем по душе, то виной скорей моя душа, Чем ее стихи. Мне почему-то Одоевцеву всегда жаль, хотя она не дает к этому повода.
До свидания, tres cher ami[480]. Пожалуйста, поддерживайте со мной высоко-интеллектуальную переписку, даже без Рейзини и всего прочего.
Ваш Г.Адамович
Один из моих экс-студентов пишет диссертацию о немецк<ом> влиянии на русских романтиков. Я мало об этом знаю и посоветовал ему написать Чижевскому в Гейдельберг, за советами и указаниями. Тот в ответ блеснул такой ученостью, что я был поражен. Вот это человек![481] Между прочим, он указал на какие-то работы в Харварде, и я советовал насчет этого спросить Вас. Он Вам напишет (его фамилия — Eastwood). Если этот Eastwood Вам напишет и Вы можете ему что-нибудь посоветовать от себя, сделайте это. Жалею, что не могу приложить его фотографию — это усилило бы Ваше рвение!
94
12/V-<19>61 <Манчестер>
Дорогой Юрий Павлович
Спасибо за письмо. Давно ничего о Вас не знал. А Вы — одна из моих последних «любвей» на земле, коих становится все меньше. Пожалуйста, пишите чаще: о Державине, о Цветаевой, о Мексике, о чем хотите. Для меня всегда радость увидеть Ваш конверт с Вашим куриным (простите!) почерком на нем.
Два слова о Маркове. Насколько помню, никаких «разносов» я ему не учинял, а только писал что-то о его стиле. Но, конечно, я знаю и чувствую, что в нем «что-то есть», больше и лучше, чем в любом из его сверстников. «Гурилевские романсы» у меня есть (от Прегельши, а не от автора), и я вполне согласен, что в них много прелести. Вообще вспоминаю Розанова: «Зачем, зачем я обижал Кускову?» — это, кажется, в «Опавш<их> листьях».[482]
«Линии»[483] получил. Это книга, которую нельзя прочесть залпом, п<отому> что и написана она не залпом. Но я нахожу, что по тонкости и чистоте мастерства это — стихи сейчас вне всяких сравнений <так!>. Другой вопрос, что в них внутри, т. е. насколько это свое и насколько это ценно. Этого я еще не уловил и для самого себя. Но помните (конечно, помните!) у Гумилева о «брабантских манжетах»[484]. Когда-то этим все восхищались, именно «мастерством». А какая это чушь, именно как мастерство, рядом с Чинновым! Или весь Брюсов. В смысле всяческой субтильности я чувствую полную личную свою неспособность за Ч<инновым> поспеть. Когда-то это я ему написал, а он решил, что я над ним посмеиваюсь, — не знаю почему.
Дорогой друг, не трудитесь где-то намекать, что «Г.В.А<дамович>, может быть> согласится…» и т. д. Не стоит. Ничего не выйдет, да у меня и остыло американское рвение. Я хочу свободы и покоя[485], а не лекций и споров со Слонимом или Глебом Струве. Вот что Вы не соберетесь в Европу до будущего года, очень жалко. Алданов спрашивал, будет ли двадцать первый век, а я спрашиваю, будет ли будущий год. Рейзини молчит, и Бог с ним! Но при встрече я ему скажу все, что надо, — и даже больше чем надо.
До свидания, — когда?
Я буду, в Париже приблизительно через месяц, а летом — с середины июля — в Ницце, как по гроб жизни, если Бог жизни мне даст.
Ваш Г.Адамович
95
28 июля 1961 <Ницца>
Дорогой друг Юрий Павлович
Я обрадовался Вашему письму, тем более что молчали Вы долго, и я не знал, где Вы и что Вы. Спасибо, что наконец вспомнили. Я в Ницце уже две недели. Через два дня по приезде меня обокрали (через окно), унесли все деньги и английские travellers чеки[486]. Очень это неприятно, но делать нечего, и надежды мало на возвращение. У меня тут друзья, которые меня «выручили», а то я думал, что придется вернуться в Париж. Вчера на набережной встретил того серба, с которым в прошлом году я Вас познакомил, и он сразу спросил о Вас. Не делайте себе иллюзий: скорей как о клиенте, чем о друге! Эти «друзья», по-моему, имеют отношение к моей краже, но Бог с ними, — я на них не в претензии.
Теперь о поэзии. О Геор<гии> Иванове разговор был бы долгий. Его поэзия очень талантлива и в каком-то (важном) смысле очень ничтожна. М<ожет> б<ыть>, это мое суждение вызвано тем, что я его долго и близко знал. Но едва ли. Последние его стихи для меня тягостны: слишком много о себе и жалоб о себе <так!>, полное отсутствие «преодоления» себя и готовности к этому. Но очень талантливо и словесно очень точно, т. е. фотография чувства и мысли, без прикрас. А вот Ваш друг Марков нашел, что Фет много почище Анненского, и Слоним его за это похвалил[487]. Значит, напрасно Вы меня упрекали в «несправедливости» к нему. Это — хамская линия в литературе, хотя ни он, ни Слоним лично и могут не быть хамами. Вы пишете (в письме), что я говорил ex cathedrae[488]. Нет, я никак в римские папы не лезу, но когда читаю такое, у меня папские претензии действительно рождаются. Буря вокруг Чиннова: дурак Рафальский его будто бы ниспроверг (я не читал, знаю от Одоевцевой), а Вейдле (не дурак) возвеличил, и Одоевцева негодует, что слишком, ибо рядом же Бахрах ее возвеличил меньше[489]. Все это — человеческая комедия, даже и Фет, и Анненский! Что к чему, куда, зачем и какой всему смысл?? А вот переделку Пушкина насчет «мальчиков в глазах» я оценил. Действительно, его эпитет давно требует поправки, и тогда это был бы хороший эпиграф к книжке стихов (как у Бодлера — «j’aime les matelots»[490]).
Простите, дорогой друг, за ерунду. Очень жалею, что Вас тут нет. Правда. Я Вам много раз объяснялся письменно в любви, не хочу повторяться.
Ваш Г.Адамович
96[491]
21 дек<абря> 1961 <Париж>
Дорогой Юрий Павлович
Прежде всего, шлю Вам и Mrs. Ivask всякие, самые лучшие, самые искренние (правда!) пожелания к Новому Году. Будьте счастливы и всем довольны. Вы — один из немногих людей на земле, о которых я как-то всегда помню, даже если иногда забываю (Вы не были бы Иваском, если не поняли бы совместимости этого «всегда» и этим «иногда», друг друга поясняющих, а не исключающих), т. е. забываю писать, отвечать, сделать то, что надо бы, — но и только.
Ну, вот — Вы мне прислали 20 долларе», а я в ответ не сделал еще ничего! Но Ваш заказ был неясен[492]. Самое трудное — что-нибудь делать, когда говорят: делайте что хотите! Буду ждать уточнения, но если Вам желателен разбор двух-трех стихотворений Блока, я не возражаю. И даже предпочел бы Блока кому-либо другому, — раздраженный той чушью, которую о нем пишет Маковский[493].
476
Из сонета Г.Р.Державина «Задумчивость» (1807).
477
Во второй книге «Воздушных путей» Иваск не печатался.
478
Одоевцева И. Десять лет. Париж, 1961.
479
Иваск рецензировал эту книгу (РМ. 1961. 19 августа).
480
Дражайший друг (франц.).
481
Речь идет о крупнейшем русском и украинском филологе Дмитрии Ивановиче Чижевском (1894–1977), который после войны преподавал в Гарвардском и Гейдельбергском университетах.
482
Адамович неточен: эта запись находится в «первом коробе» «Опавших листьев»: «Напрасно я обижал Кускову… Как все напрасно…» (цит. по: Розанов В. В. О себе и жизни своей. С.225.
483
Книга стихов И.Чиннова (см. примеч. 431). Ср. также отзыв Адамовича в письме к Чиннову от 13 мая 1961 (Письма к Чиннову. С.256–257).
484
Из стихотворения Н.С. Гумилева «Капитаны».
485
Из стихотворения М.Ю. Лермонтова «Выхожу один я на дорогу…» (1844). В оригинале: «Я ищу свободы и покоя!».
486
Аккредитивы (англ.).
487
Речь идет о статье В.Маркова «О свободе в поэзии» (Воздушные пути. 1961. Т.2), где в открытой полемике с Адамовичем говорилось: «Анненский, при всех своих достоинствах, поэт много меньше Фета, не говоря уже том, что его критической проницательностью (далеко не безошибочной) только с трудом можно восхищаться: так невыносимо манерно написаны эти статьи» (цит. по: Марков В. О свободе в поэзии: Статьи, эссе, разное. СПб., 1994. С.34). М.Л.Слоним откликнулся на выход сборника в «Новом русском слове» (1961.11 июня).
488
С кафедры (лат.).
489
Статья С.М. Рафальского книге И.Чиннова «Линии» нам неизвестна; статья В.Вейдле «О стихах Игоря Чиннова» опубликована в цикле «Наши поэты»: Мосты. 1961. №.7. С. 143–147; рецензию А.В. Бахраха на книгу И.Одоевцевой «Десять лет» см.: Там же. С.З89-391.
490
«Я люблю матросов» (франц.). В произведениях Ш.Бодлера (просмотрены электронные версии «Цветов зла», «Парижского сплина» и «Искусственных раев») таких слов обнаружить не удалось, равно как и среди различных вариантов посвящений и эпиграфов к «Цветам зла».
491
Письмо является ответом на послание Иваска от 34 сентября 1961, из которого приведем фрагменты (по копии, хранящейся среди писем Адамовича):
От Варшавского в Н<ью->Й<орке> узнал о краже в Вашей комнате, а теперь и от Вас. Если у Вас сохранились номера чеков (для путешествий), Вы можете их аннулировать. <…> Вы видели в Ницце того серба?.. У него шарм, но имеются недостатки — не только моральные изъяны, но и в смысле «обслуживания». О поэзии. Не читал статьи, в кот<орой> Марков ставил Фета выше Анненского. Верно, это сказано было в запальчивости… Я же, не сравнивая их, всегда готов «взять под защиту» первого. <…> Не должно быть войны, п<отому> ч<то> в след<ующем> году собираюсь к Вам в Европу! Планирую также Афины и Афон, где буду искать следов (не ног, а рук) К. Леонтьева. Вы о нем часто писали, но всегда как-то вскользь — в «Комментариях». Не помните ли, где, в какой статье Вы о нем говорите больше? Я ведь пишу сейчас о Леонтьеве. Некот<орые> главы послал в «Мосты» и… в «Возрождение», что Вы не одобрите. <…> Если бы Вы написали о Леонтьеве! Эту тему Вы однажды предложили для «Опытов», как раз незадолго до их кончины. Очень хотел бы принять во внимание все, что Вы о Л<еонтье>ве говорили.
Нескромный вопрос: чем Вы теперь будете жить? Если Вы меня любите — прошу ответить.
492
Речь идет о магнитофонных записях, которые должны были делаться по инициативе Иваска. В процитированном выше письме он сообщает:
По-видимому, Викери (помните его?) имеет еще кое-какие остатки от прошлогодних сумм, кот<орые> будут в моем распоряжении. Посылаю Вам 20 долларов: м<ожет> б<ыть>, наговорите еще одну ленту в соотв<етствующем> учреждении и пошлете мне? <…> О чем говорить? О чем пожелаете. М<ожет> б<ыть>, о Вашем романе с поэзией: что любили, что перестали любить в поэзии, что еще любите. Или разберите стихи — какие угодно. Минут на сорок (но чем больше, тем лучше). Можно говорить и о том, о чем Вы уже писали.
О судьбе этих записей (если они были сделаны) у нас сведений нет.
493
С.К.Маковский неоднократно писал о грамматических ошибках в стихах Блока (см., например, в его книге «На Парнасе Серебряного века», (Мюнхен, 1962)), с чем были решительно несогласны практически все современники. Ср., например, в письме Адамовича к Одоевцевой от 22 декабря 1956:
Да, видел я в одном высоком и тайном собрании Маковского. Он меня не без иронии спросил: «Как Вам понравилась моя статья о Блоке в “Русской мысли”»? Я ответил: «Не согласен ни с одним словом», на что он мне ответил: «А вот Георгий Иванов пишет мне, что вот наконец-то о Блоке сказали правду, и что он давно бы сам все это написал, но не решался», и что Блок — бездарность, а великий поэт — Андрей Белый, а сверх-великий — Зинаида Гиппиус.
(Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды. С.437)