Страница 27 из 32
Ваш план о собрании парижских поэтов — не понимаю и, признаюсь, не одобряю. Кроме позора и чепухи ничего не выйдет. Все перессорились, все выдохлись, или почти, — не стоит для этого добиваться магнетофонного <так!> бессмертия. Во всяком случае, я от председательствования отказываюсь. Да и вообще, раз об акмеизме, не лучше ли ограничиться прошлым, историей?[434]
Фот? Физ? — кто это. Я знаю Физа, но он к поэзии отношения не имеет. Верно, это тот, о коКором> Вы упоминаете: он действительно связан с Христ<ианским> Движением[435].
Вдова Оцупа: претенциозная экс-«звезда экрана», ничего ни в чем, по-моему, не понимает. Если что-нибудь лично об Оцупе, может, и годится. Но не иначе[436].
Вообще, дорогой друг Юрий Павлович, я несколько опасаюсь Вашего энтузиазма и доверия. Например, — что Вы знаете о редакц<ионной> работе в «Аполлоне»? Знаю, что редактора все сотрудники считали дураком. Насчет этого мог бы кое-что рассказать.
А Маковский будет врать, что он всем руководил и даже «открыл» Анненского. Одоевцева тоже будет врать: о том, какие тайны ей поверял Гумилев. И так далее…
Бог в помощь, но «надежды славы и добра»[437] у меня мало. Не забудьте Артура Лурье: для всего, касающегося Ахматовой, это — лучший источник[438]. И едва ли будет врать. Терапиано об акмеистах не знает ровно ничего.
Простите за холодный душ. Но не ждите в Париже откровений. Надеюсь там быть, как писал, в начале июня. Вот если приедете на юг Франции, поговорим обо всем, — и об акмеизме. Буду искренно рад с Вами там погулять, — как когда-то со Штейгером, переходя с поэзии на его любовные неудачи и надежды — ночью.
Ваш Г.А.
В Париже Вам стоило бы поговорить с Гингером: умный и без самолюбования. Отчасти Пиотровский (с самолюбованием). Еще — Мамченко (беспомощный логически, но с «чем-то»)[439].
85
1 мая 1960. <Манчестер>
Дорогой Юрий Павлович
Всегда письма мои к Вам начинаются с «простите!». А теперь надо бы повторить это много раз. Я только что — или почти — вернулся в Манчестер, а в Париже было не до писем, по разным причинам, большей частью глупым.
1) Изучение Акмеизма. Кого бы еще можно привлечь? Вы пишете о «намеках» в поэзии Ахматовой. Там намек на Артура Лурье, живущего в Нью-Йорке. Знаете ли Вы его? Это человек, который мог бы быть Вам очень полезен: умный, многое должен помнить. Он был ближайшим другом Ахматовой, несколько лет, и вообще знал все и всех того времени. Он — музыкант, но всегда был с поэтами. Еще стоило бы привлечь Юрия Анненкова (в литературе — Темирязев), тоже близкого ко всем и всему[440]. Он живет в Париже, не помню его адреса, но узнать это легко. Больше никого не нахожу. Одоевцева, конечно, пригодится, но Цеха она не помнит. У нее все — через Гумилева и сквозь него. Не думаю, чтобы все было верно, но все-таки она нужна будет.
2) Я буду в Париже приблизительно с начала июня до 25-го, не позже, если поеду в Венецию… А ехать туда я, по-видимому, должен. Кто это — Викери? Я какого-то Викери встречал в Оксфорде?[441] Конечно, самое простое — записывать сразу на магнетофон, если он у Вас будет. Вы говорите, что хотели бы записывать лично, но ведь это как было бы долго! Меня пугает, что сеанс — «часов 7»! Не ошиблись ли Вы? Ведь можно и одуреть к концу, если 7 часов!
3) «Гурилевские романсы»[442]. Они у меня есть — подарок Прегельши. Но я их еще не читал, или, вернее, — не перечитал. Едва ли я о них буду писать, а если и буду (?), то ни в коем случае не буду ругать. По памяти они мне скорей нравятся. Он и вообще талантливый человек» и если я его и ругал, то тайно любя, и именно потому, что он талантлив. Вот еще мне нравится… хотел написать и не могу вспомнить фамилии, поэт из «Мостов», что-то на Б, вроде Буркина или похоже. У него есть строчка, в конце стихотворения:
…И куда вы нас всех завели!
— по-моему, архи-прелестная, и не просто так, воздушно и никчемно, а полная смысла[443].
4) «Дети», «Поиски друга», «Чиннов»[444].
Прежде всего — спасибо! Прочел и перечел со вниманием и перемежающимися чувствами: то восхищением, то досадой. Вы, в сущности, — последний русский декадент, т. е. не «кающийся». Многое мне так понравилось, или лучше — задело, заставило остановиться, что я поставил бы на полях восклиц<ательные> знаки, если бы вообще их ставил. Но не все, а главное — не целое. У Вас — талант подробностей, частностей, и у меня впечатление, что Вы так эти свои детали любите (и они стоят того!), что теряете чутье к целому в порыве восторга и умиления. Простите, если пишу откровенно. Это рукописи — не для печати, конечно. Воображаю общий вой, если бы их напечатать! — и не только из-за соблазнительных намеков, но и вообще. Но это — рукописи, которые бы надо спрятать для объяснения кое-чего в «воздухе» нашей эпохи, — как и эпиграф из Гаусмана, платоно-микель-анджеловский по духу (т. е. сонеты М<икель>-Андж<ело>). Присматриваясь за долгий свой век к «такой» любви, я уверен, что в ней чаще бывает, что человек хочет «зажечь свечку» перед любимым (кажется, М<икель>-Андж<ело> перед Кавальери), чем в любви обыкновенной. Это и другое чувство, не выше или лучше, а другого тона, верно, по преобладанию «безнадежности» над «блаженством», независимо от возраста. «Чиннов» крайне тонок и убедителен, но для специального издания, немножко притом педантического. Он (кажется?) мне писал, что у него из-за этой заметки — лишние враги. По-моему, — и я этого боюсь, правда, — он не очень далек от мании преследования, как бывает с людьми мимозного типа, не встречающими любви и доброты. Чуть-чуть таков был, например, Мочульский[445], но его спасала церковь и вера.
Дорогой Юрий Павлович, я Вас всегда помню, с самыми нежными и хорошими чувствами, и если не сразу отвечаю, не сердитесь! Все так в жизни: должен не то, что надо, и не то, что хочешь.
Ваш Г.Адамович
86
9/VII-1960 <Ницца>
Дорогой Юрий Павлович
Вчера приехал в Ниццу после Италии — и нашел Ваше письмо. Спасибо. Поверьте, что я был искренне рад ему, — просто потому, что оно от Вас. В Венеции было шумно, многолюдно и очень утомительно. Я не ожидал, что это будет нечто <вроде> «Объединен<ных> Наций», с переводчиками на все языки, трибунами и т. д.
Были и советские делегаты, один из которых — проф<ессор> Гудзий[446] меня очаровал своей скромностью, умом и тактом. Он все звал меня в Россию, уверяя, что «теперь — т. е. после Сталина — можно». С Вашим другом Poggioli[447] я оказался во многом единомышленником (т. е. в прениях), но он был самым болтливым из всех участников: чуть что, Poggioli «просит слова». Струве к прениям допущен не был, а присутствовал в публике, не знаю, почему[448].
Ну вот, это все — Венеция. А во Флоренции я налетел ночью на Берберову, в числе прочих достопримечательностей!
Как Ваши дела с магнетофонами и болтовней экс-акмеистов? Чек я здесь вчера разменял без малейших трудностей. Пожалуйста, приезжайте сюда, т. е. в Ca
434
См. Письма 79–80. Насколько нам известно, никакого собрания парижских поэтов Иваск не устраивал.
435
Борис Юльевич Физ (1904–1978) — видный деятель YMCA, близкий друг Л. Червинской. См. о нем: Аллой В. Записки аутсайдера // Минувшее. Вып. 22. СПб., 1997. С. 159–160; Вып. 23. СПб., 1998. С. 159–163.
436
Насколько нам известно, с Д.А. Карэн Иваск во время парижского визита не встречался.
437
Из стихотворения Пушкина «Стансы» (1826).
438
Артур (Артур-Оскар-Винцент) Сергеевич Лурье (Наум Израилевич; 1891–1966) — композитор, литератор. О его сложных отношениях с Ахматовой см. основанный на документальных материалах роман: Кралин М. Артур и Анна: Роман без героя, но все-таки о любви. Томск, 2000. О попытках расспросить его об Ахматовой Лурье рассказывает в своем письме к С.А.Андрониковой, приведенном в этом романе (с. 109):
Когда вышел альманах с поэмой Ахматовой, он <Р.Н.Гринберг> устроил большую литературную «парти» и пригласил меня. Я согласился — и попал в западню. Стали обсуждать поэму и говорили всякую чушь. Вдруг кто-то сказал: «Зачем нам пытаться разгадывать содержание поэмы, когда среди нас присутствует такой-то». И назвал меня. Гринберг пожевал губами, грустно посмотрел на меня и сказал: «А<ртур> С<ергеевич>, не хотите ли Вы сказать нам, как нужно понимать эту поэму, что является ее скрытым содержанием?» Я оглядел всю эту компанию и после паузы сказал громко и отчетливо: «Нет, не хочу!»
Отметим, что беллетристическая природа повествования не дает уверенности в реальности этого описания.
439
С А.С.Гингером, В.А.Мамченко и В.Л.Корвин-Пиотровским (1891–1966) Иваск встречался и беседовал.
440
Юрий Павлович Анненков (1889–1974) — художник и литератор, автор воспоминаний. Писал беллетристику под псевдонимом «Б.Темирязев». Свидетельств об общении Иваска с ним в 1960 не сохранилось.
441
Уильям Викери — профессор университета Индианы, приезжал вместе с Иваском в Париж и помогал ему записывать на магнитофон рассказы поэтов.
442
Поэма В.Ф.Маркова, вышедшая отдельным изданием (Париж: Рифма, 1960).
443
Имеется в виду стихотворение Ивана Афанасьевича Буркина (1919–2011) «Панорама», заканчивающееся четверостишием:
(Мосты. 1959. № 3. С.86)
444
«Поиски друга» — довольно большое прозаическое произведение Иваска, сохранившееся в его архиве. По поводу этого рассказа Иваск говорил в беседе с Л. Диенешем: «Я написал также и (автобиографический) рассказ “В поисках друга”, но он не напечатан, он неудачен» (Диенеш Л. Играющий поэт: Штрихи к портрету Юрия Иваска. Р. 179). «Чиннов» — видимо, брошюра, обсуждаемая в письме 83, примеч. 425. «Дети» — произведение, нам неизвестное.
445
Константин Васильевич Мочульский (1892–1948) — литературовед, близкий друг Адамовича.
446
Николай Каллиникович Гудзий (1887–1965) — историк литературы, профессор МГУ, специалист по творчеству Л.Н.Толстого.
447
Ренато Поджоли. См. о нем примеч. 356.
448
Имеется в виду Г.П.Струве.