Страница 68 из 68
В прохладный вечер, которым сменился жаркий день, пилоты упросили Сергея Николаевича рассказать им что-нибудь из пережитого.
И, сидя с ними в столовой, полковник рассказал им о том, как жил и погиб партизан Михайло, через какие испытания он прошел, какие подвиги совершил в гитлеровском тылу, с какой вдумчивостью пытался разобраться в больших событиях того времени, как писал картину, как сражался во имя того, чтобы люди могли строить города, сажать сады, писать книги, растить детей.
И казалось всем в этот вечер, что Мехти незримо присутствовал здесь, среди летчиков аэроклуба…
А по улицам Праги шла Лидия Планичка. Она вела из школы своего сына Василия, родившегося в партизанской бригаде на Адриатическом побережье.
По мостовой шагал пионерский отряд. И Лидия рассказывала сыну о советском человеке, сложившем в бою голову за то, чтобы и ее Вася мог стать пионером.
Уже пионерами застал своих детей огненно-рыжий Маркос Даби, возвратившийся в новую Венгрию после долгих мытарств в лагерях для перемещенных лиц.
Он стал председателем крупного сельского кооператива, который владел землями, принадлежавшими прежде отпрыску фамилии Эстергази. В бывшей усадьбе Эстергази, на стене парадного зала, Даби повесил те два кремневых пистолета, с которыми он начинал битву за новую, светлую жизнь.
Рассказывая об этой битве, он часто упоминал имя Михайло. Настоящее его имя — Мехти Гусейн-заде — Маркос Даби произносил неправильно; но это не мешало крестьянам слушать его, затаив дыхание.
Сотням тысяч человек рассказывал Луиджи Ферреро со страниц итальянских прогрессивных газет о тех людях, которыми он командовал в дни смертельной схватки с фашизмом, о тех отважных партизанах, которых потом в Италии бросили в тюрьмы или воровски расстреляли в оливковых рощах у Неаполя и за городской чертой Рима.
Ферреро поведал людям и о Михайло, о том, что партизаны перенесли его останки и похоронили около местечка Чеповани, отдали ему последние почести и объявили день его похорон траурным днем.
Близ Чеповани и ныне возвышается камень с высеченной на нем надписью:
«Спи, наш любимый Мехти, славный сын азербайджанского народа! Твой подвиг во имя свободы навсегда останется в сердцах твоих друзей».
Да, люди не забудут Мехти: он погиб, чтобы они жили, чтобы буйно цвела земля!..
До самого последнего часа своего ждала Мехти старая биби — она так и умерла, продолжая верить, что он жив. Сестры, товарищи Мехти по школе, его друзья всегда говорили ей о нем, как о живом, так, словно его со дня на день, с часа на час можно ждать домой.
Они, собственно, и не лгали старой биби: для них Мехти жив, — жив в своем вечно живом подвиге.
Долго будут помнить Мехти и враги! Не забудет его и капитан Мильтон, — он теперь, наверное, повыше чином, и по его приказу разрушаются в той же Италии или Франции деревни, чтоб освободилось место для военных аэродромов. Не забудет его и Шульц. Отсутствие ноги не мешает ему развивать лихорадочную деятельность по возрождению «вермахта», и он, очевидно, успокоится лишь тогда, когда потеряет и голову.
Сражаясь вдали от родной земли, на дальних адриатических берегах, Мехти не смог закончить свою картину. Однако врагам Мехти было бы полезно взглянуть на эту незаконченную картину: на ней изображен кровью добывший победу, идущий навстречу встающему солнцу, могучий советский солдат. Вокруг — весенняя, радостная, ликующая родная земля, солдат счастлив, но одновременно и насторожен и зорок — горе тому, кто попытается посягнуть на его счастье.