Страница 15 из 148
3. Саморефлексия и изначальная непосредственность.
-Прежде чем вступить в саморефлексию, я беззаботно пребываю в собственной непосредственности. Если в таком случае я в чем-либо сомневаюсь, то принимаюсь за саморефлексию, чтобы при помощи ее возвратиться в состояние достоверной для самой себя непосредственности.
Ибо из некой более глубокой достоверности, чем та, которой может быть саморефлексия, я решаю в ней, что я сам не есмь она (entscheide ich in ihr, daß ich sie nicht selbst sei). В ней есть своя истина, если я сам остаюсь присущим в ней, а значит, есмь то, что, для того чтобы быть, нуждается в ней, но что оттого не тождественно с нею: я должен обладать изначальной положительностью, которая не только разлагает, но избирает и осуществляет свое историчное существование. Саморефлексия - не цель, а путь. Все дело в том, чтобы я, - тот я, который без нее мог бы вести только бездуховное и не имеющее собственной самости существование лишенной возможностей непосредственности, - всякий раз происходил бы из этой рефлексии, и в том, как я из нее всякий раз происхожу. Эта саморефлексия есть не изучение себя (Selbststudium), а коммуникация с собою (Selbstkommunikation) и осуществляется она не как познание, но как самосотворение (Selbstschöpfung).
Саморефлексия, следовательно, есть по своему смыслу всякий раз преходящая среда утраченной и подлежащей восстановлению непосредственности (ein jeweils transitorisches Medium verlorengegangener und wiederherzustellender Unmittelbarkeit); рефлектируя о себе, я всякий раз на мгновение уже не есмь и еще не есмь я сам; я пребываю в возможности как раздвоенности, благодаря которой снимается беззаботная непосредственность и становится возможной подлинная изначальность моей самости (meiner selbst).
Саморефлексия в отвлечении от ее почвы как возможности самобытия становится произвольной: я наблюдаю себя, ставлю под сомнение, обсуждаю возможности, и все это - как придется. Если же я, в действительном собственном присутствии, я сужу себя (richte mich), рефлектируя о своих прежних свершениях и настоящих поступках, то я хочу прийти к известным решениям во внутренней и внешней своей деятельности. Ибо я знаю: Я есмь то, чем я становлюсь (Ich bin, was ich werde); не то, в качестве чего я пассивно расту, подобно простой жизни, но то, в качестве чего я, приходя к себе самому в среде саморефлексии, хочу себя самого.
Устойчивого состава своей самости, утраченного мною в нескончаемости саморефлексии, я не сумею отыскать вновь ни в какой саморефлексии, положим, и скорректированной, как бы остановленной, но все-таки остающейся лишь в себе самой и отделенной от самости.
Пройдя путем саморефлексии (Nach dem Gang durch die Selbstreflexion), я нахожу себя только в свершении правды (Vollzug des Rechten) с достоверным самосознанием того, что это - правда: я хочу этого, потому что перед лицом вечности желаю этого как истинного. Тогда я решаюсь сказать: это - мое назначение и моя задача. Понимание и знание лишь подготавливают подобное свершение, а затем делают его возможным, но в них оно отнюдь еще не исполняется. Если мы испытываем возможности, то мы еще не решаем о них тем самым как о чем-то объективном. За трудом саморефлексии, в котором я перехожу от одного суждения к другому, стоит, как импульс, воля к единству решения, совершаемого из истока самобытия. Пока я остаюсь в саморефлектировании, я или мучаю себя, подобно Танталу: я ищу себя, но все убегает от меня; или же - иначе, чем Тантал: я надеюсь, что в образе решения я встречу себя самого.
Правда, обыкновенно говорят, в порядке предупреждения, что саморефлексия нарушает естественную уверенность жизни и деятельности: но нарушает она только произвол и грубо-животную волю, ибо они сами неуверены в самих себе. Не может быть уверенности в непотревоженной непосредственности смутного инстинктивного существования; уверенность есть лишь в светлости самосознания, вырастающего на основе неумолимой саморефлексии, не просто знающего о себе как о наличном составе, но без знания и вопрошания получающего отныне достоверность своего бытия в деянии мгновения, овладевающем непрерывностью жизни (sondern diese ist im hellen Selbstbewußtsein, das auf Grund unerbittlicher Selbstreflexion erwächst, nicht von sich als einem Bestände weiß, aber seines Seins nun ohne Wissen und Frage in der Tat des Augenblicks gewiß ist, der die Kontinuität des Lebens ergreift).
Правда, и самая светлая самодостоверность, как и слепой произвол, может сказать только: я хочу, потому что я хочу; ибо во всяком конкретном положении определенное направление воли становится также и объективно доступным для знания. Но это направление воли, как и все, что становится объективным, в отношении к самости двусмысленно. Саморефлексия наталкивается на две по смыслу различные и все же открытые для смешения границы: одна - это абсолютно непроницаемая в понимании темнота эмпирических данностей некоммуникабельного инстинктивного своеволия (das im Verstehen schlechthin undurchdringliche Dunkel der empirischen Gegebenheiten des inkommunikablen triebhaften Eigenwillens), которое, подобно силам природы, может быть только сильнее или слабее, но не может быть светлее или темнее как раскрытые духом силы: другая граница - это возможная экзистенция самости, выходящая к явлению себе в среде того, что доступно для понимания (die mögliche Existenz des Selbst, das im Medium der Verstehbarkeiten sich zur Erscheinung kommt). Двусмысленность еще усиливается оттого, что экзистенция овладевает этими смутно-витальными данностями, использует их как плоть своей непосредственности; ибо она избирает их как свое, превращает их из слепого бытия в свободу, в принадлежащее к ней существо и вину. Саморефлексия простирается в труде понимания между этими двумя границами, отодвигая их в неопределенную даль, обретая в самости новые пространства, которые она просветляет свойственными ей средствами. Но саморефлексия как объективирующее понимание не овладевает самой этой самостью, которая, скорее, уклоняется от нее и оказывается в состоянии, в своем неприкосновенном суверенитете противопоставить себя всему знаемому и истолкованному.
Моя воля, полагающая конец саморефлексии, уже не есть поэтому выражение этого всегда слепого, чуждого и враждебного духу произвола - как чистой грубости существования, которое не постигает и не любит само себя, но беззаботно себя удовлетворяет, - но выражение самобытия, которое обретает в этой воле свою достоверность. Это самобытие из истока темноты вступает в бесконечный процесс высветления (Hellwerden) в самопроникновении, как абсолютное сознание экзистенции; открытое духу, однако само большее, чем дух. Пока я констатировал, испытывал, выносил суждение, саморефлексия была инстанцией; она не была таковой, когда в свете ее я желал. Ибо саморефлексия меня не проницает: на пути бесконечного откровения (Offenbarwerden) она ведет меня вплоть до того загадочного порога, где навстречу ей скачком выступает «я сам», которое, однако, в свою очередь, только и поддерживало ее в движении.
4. Ненаступление «себя» и подаренность «себе».
- Если изначальное свершение, в котором самость удостоверяется в самой себе, не происходит, то человек может прийти в отчаяние.
Отчаяние никогда не грозит нам, если саморефлексия есть лишь случайное самоосознание (ein zufälliges Sichbewußtwerden) без собственной активности в суждении и действенности. В подобной мнимой саморефлексии я упражняюсь без заботы о себе, и всякий раз быстро выхожу из нее снова в забвение себя. Я только на мгновение осознал себя, но не вступил с собою в определяющее меня отношение.
Отчаяние не грозит также и там, где снимающая все иллюзии саморефлексия удерживает за собой в воле к ясности как таковой некоторое бесспорное отрицательное самосознание, как носитель.
Но если и это самосознание становится сомнительным, т.е. если человек, еще только ожидая себя, так и не наступает для самого себя, тогда саморефлексия, вместо того чтобы быть стимулом становления собою, огнем, пожирающим себя самого. Вместо того чтобы оставаться функцией становящейся самости в соотносительности с настоящим мгновением, саморефлексия, абсолютизируя и тем самым снимая себя, берется судить обо мне как о целом. Вместо того чтобы быть инстанцией в становлении моей самости, она становится инстанцией для моего бытия как такового; вместо того чтобы из возможной экзистенции с верой в эту возможность искать себя, я вовлекаю саму эту возможность в водоворот сомнения. Кажется, будто я уже не могу найти обратного пути из тотальной проблематизации своей самости. Саморефлексия нарушила свою границу, которая полагается ей в то же время изначальным самобытием, возможным только благодаря этой саморефлексии. Отчаяние обнаруживает здесь всю свою мощь, освободившуюся от поддерживающего его возможного самобытия и от подлинной саморефлексии. Я впадаю в абсолютную безысходность, если считаю истинным только это отчаяние, верю ему в парадоксальном неверии вопреки всякой возможности себя самого, кажусь себе вовеки верящим в то, что я вовеки должен отрекаться от себя самого.