Страница 135 из 148
И все же философ, поскольку он остается во временном существовании, даже и в трансцендировании не достигает цели. Как сам он не может быть с окончательностью ничем из того, что может быть универсализировано, - ни исключительно созерцательным, ни только активным, ни как-либо типом, - так не дано и никакого результата, как последнего результата. Его непрестанный импульс как желание стать целым (Ganzwerdenwollen) влечет вперед, ни на каком месте не находит продолжительного покоя, не хочет неудач, но вынужден испытать неудачу и может постичь умом ее необходимость. Желание стать целым удерживает его сущность открытой для действительностей и возможностей - все время, пока он живет.
Поскольку же человек как философ не находит никакой окончательной формы своего существования и понимает, что как существование во времени и не может найти ее, - ему, для защиты, нужно самообладание, чтобы он не потерялся в суматохе своих потрясений, и он обретает как действительность своей души ту гуманность (Humanitas), которая делает его готовым и открытым для другого, он видит опасность для себя в страсти, показывающей ему границу, через возможности темной основы.
Самообладание как защита от самого себя состоит как таковое в сдержанности жеста, в ограничении выражения условиями ситуации; оно не позволяет нам расточать себя произвольно избранной общественности, как и повседневности. Оно хранит дистанцию и различает вещи по их существенности, а людей - по их рангу. Оно способно всему дать должную меру. Оно есть постоянное торможение жизни, знающей свое достоинство, плотина на пути потока слепых движений души, претворяющая их в оформленную энергию. Оно - смелость и хладнокровие. Оно способно без фанатизма приниматься за конкретную задачу и быть вполне спокойным в отношении возможности неуспеха.
Гуманность (Humanitas) - это отзывчивость (Aufgeschlossensein): вставать на точку зрения каждого другого человека, прислушиваться к доводам, входить в разум самого дела и безгранично распространяться в идеях. Она противостоит софизмам, давлению движимой собственным интересом воли и разного рода случайным восприимчивостям. Она есть открытость, понимание, доступность и возможность. Ей присуще изначальное признание другого, рыцарственность в борьбе, воля к тому, чтобы не ставить другого в неудобное положение, любезность в обращении. Прозрачность - это самое ее существо; ее ясность и чистота лучится веселостью.
Страсть - это опасность прорваться, в непроясненной дикости, в совершенный хаос. Она есть то необузданное, что не становится и движителем для энергии дня, но стоит и грозит в глубине человеческой действительности. Она есть возможность, противящаяся порядку и существованию, бездна, которая не есть ничто. Она есть то, что разрывает коммуникацию; она разрушает то, что действительно.
Самообладание, будучи абсолютизировано, делает неподвижным и мертвым. Гуманность (Humanitas), будучи абсолютизирована, уклоняется от решений, и есть образованность как универсальный способ все знать и в рассмотрении со всем без хлопот разделываться. Страсть, будучи отпущена на свободу, заставляет человека разрушать себя самого и свой мир.
Только при опоре на экзистенцию самообладание, Humanitas и страсть остаются возможной истиной. Не само бытие человека как философа есть самообладание, но он усваивает себе самообладание и подчиняет его условиям, в отсутствие которых он рискует отказаться от него. Только на основе экзистенциальных решений Humanitas имеет теплоту и силу, создающие прочную основу, на которой стоит целая жизнь; оставаясь исполненной лишь исторично, а тем самым будучи и сама подвержена переменам, она как универсальный тип вполне пуста. Только как экзистенциальная возможность страсть не будет произвольной инстинктивностью.
Философ как бы владеет этими поприщами существования, на которые он вступает. Он не становится тождествен им, как не существует он и без них. То, что есть он сам, существует лишь в становлении, не имеет себе завершения во временном существовании (Der Philosoph hat gleichsam diese Felder seines Daseins, in die er eintritt. Er wird nicht mit ihnen identisch, wie er nicht ohne sie ist. Was er selbst ist, ist nur im Werden, ist ohne Vollendung im Zeitdasein).
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ Экзистенция среди экзистенций
Истина в бытии-друг-к-другу
1. Истина как одна истина и много истин. -2. Выбор истины. - 3. Смысл несчислимости экзистенций.
Бытие как экзистенция и бытие для всех
1. Тотальность и изначальность. - 2. Экзистенция и рассмотрение возможной экзистенции. -
3. Общее для всех и экзистенциальная общность.
Просветление экзистенции - не онтология
1. Плюрализм и учение о монадах. - 2. Искушение в воле к знанию.
Вера против веры
1. Борьба за восхождение веры - 2. Вопрос о единой вере. - 3. Борьба веры против веры. -4. Бытие экзистенции среди экзистенций как граница
Поскольку экзистенция существует не в смысле бытия объектов, а также и не в смысле бытия доступных психологии субъектов, но является себе в многозвенном раздвоении существования на субъективность и объективность, она не может ни прийти к своей окончательной объективности, ни быть достаточным образом постигнута как субъективность.
Если я прочно утвердился в существовании по всем направлениям, - при помощи мироориентирующего исследования и знания, целенаправленной деятельности и бесцельного переживания, заботящегося и служащего исполнения своей работы, - то тем самым я в то же время обрел возможность такого сознания бытия своего самобытия, к которому меня вновь возвращает всякое существование, даже если я и нахожу его только в существовании. Однако самобытие не может ни принять себя самого за единственное бытие, ни допустить утверждения какого-нибудь другого, универсального бытия, как абсолютного бытия. Мир и трансценденция могут замереть в своей объективности: но возможная экзистенция изымает себя из того и другой, полагая в том, из чего единственно можно почувствовать трансценденцию, но что само присуще и достоверно только как свобода.
Сознание бытия возможной экзистенции не есть доступный наблюдению феномен. Этого сознания нет нигде более, кроме как для самой этой экзистенции и связанных с нею в коммуникации экзистенций. Говорящий о нем вносит неизбежную и обманчивую объективацию, как если бы оно существовало в стольких же экземплярах, как это представляется наблюдению, в то время как высказывание означает здесь только призыв: в качестве самобытия осознать в себе то, что, если оно есть, есть лишь незаменимое это. Правда, субъекты в мире суть множество конкретных форм явления возможной экзистенции. Но экзистенция есть лишь самость и, воедино со своим самобытием, в коммуникативной связанности. Экзистенции, которые нельзя рассматривать как объективности, но также и как субъективности, а потому невозможно ни констатировать, как наличные, ни сосчитать, сколько их, - существуют, напротив, в отличие от существования многого в мире, как бытие от экзистенции к экзистенциям. Хотя в этом качестве их нельзя познавать, но можно просветлять как возможность. Это связка бытия с бытием, которое есмь мы сами, если мы полагаем, что подлинно есмы; оно становится для нас, поскольку мы экзистенциально вступаем в этот круг (Existenz aber ist nur selbst und, in eins mit ihrem Selbstsein, kommunikativ verbunden. Existenzen, nicht als Objektivitäten und nicht als Subjektivitäten zu betrachten, daher weder festzustellen als vorhanden noch zu zählen, wie viele, sind vielmehr im Unterschied von dem Dasein des Vielen in der Welt als Sein von Existenz zu Existenzen. Zwar sind sie so nicht zu erke