Страница 11 из 148
Несравнимость бытия-Я, в сопоставлении со смыслом предметности, отражается в нашем языке. «Я» - это местоимение и языковая форма, в которой ищет себе выражения единственность бытия, не являющегося предметом, но говорящего о себе «я». Напротив, «это Я» (das Ich), о котором мы говорили здесь, есть искусственная, противная правилам языка (sprachwidrige) субстантивистская формация, которая, будучи привычно усвоена в философствовании, создает воображаемую возможность для Я быть объектом (die, im Philosophieren eingewöhnt, ein Objektsein des Ich imaginär ermöglicht). Она есть следствие неизбежной необходимости превращать в предмет все то, о чем мы говорим, даже если оно никогда не может адекватным образом стать таким предметом.
2. Аспекты Я.
- Поскольку я еще не нахожу себя в сознании Я, как сознание вообще, я обращаюсь к материальному наполнению моего бытия-Я, как этому существованию. Я не только вижу, что я сознаю себя, но спрашиваю, как что (als was) я сознаю себя. Я есмь для себя самого содержательно наполненная, неповторимая жизнь в пространстве и времени, которая предстает мне, становясь для меня предметом. В подобных предметностях как аспектах себя самого я осознаю себя, как в зеркалах. Ни в одном зеркале я не вижу себя целиком, в каждом - частями; я замечаю стороны моего бытия, частично отождествляю себя с ними, не становясь, однако, в них вполне тождественным с самим собою. Ибо, чем бы ни был я для себя в подобных предметностях как фактичностях, сравнительно с ними во мне остается сознание того, что, поскольку оно возможно, могло бы также стать действительностью. Поскольку эти предметности суть осуществленное явление моей возможности, они называются аспектами Я, типические формы которого предстоит теперь охарактеризовать как схемы Я:
а) Когда я говорю «я», то имею в виду себя как присутствующее в пространстве тело. Оно движется, если я двигаю его; или его движет некая сила, и тогда уже я во всяком случае должен пережить опытом эти его движения; как я активен лишь через его посредство, так я должен претерпеть то, что постигает его. Я есмь оно, или, по крайней мере, есмь одно с ним. Я чувствую себя, когда осознаю свою телесную витальность (leibliche Vitalität), полным сил или слабым, в восторге жизни или в недовольстве ею, в активных Функциях или в покое, наслаждаясь или пассивно страдая.
Так обстоит дело в беззаботном существовании, в котором я пребываю без явного сознания. Но если я спрашиваю, что я такое, если я прямо и непосредственно думаю о себе, то мое сознание телесного я (Körperichbewußtsein) становится предметом моей заботы. Я знаю себя как специфическое существование, по особенной форме моего тела, его величине, силе и способу двигаться, и знаю себя колеблющимся во всех тех изменениях, которые испытывает мое тело вследствие ситуаций, болезни, пола, возраста. Если я вижу таким образом свою телесность, то я, хотя и кажусь сам себе исчезающим, пока и поскольку ее вижу, и все же я - одно с нею. Но это бытие-одним не есть тождественность (Aber dieses Einssein ist nicht Identischsein). Я не есмь мое тело.
Если бы я был моим телесным я, то было бы странно, что, несмотря на то, ни одна часть тела не принадлежит существенным образом к моему «я». Я могу потерять части тела, отдельные органы, даже части своего мозга; я останусь «я». Правда, это может изменить мою ситуацию; и все же, будучи поставлен телесными недостатками в другие условия жизни, я в существенном останусь тем же. Только если вследствие разрушения плоти прекратится мое сознание или изменения тела так нарушат это сознание, что я утрачу ориентировку и память, станет невозможной коммуникация, меня наполнят обманы чувств и иллюзии, - меня самого более не будет. Но это уже-не-бытие я есмь тогда не для себя самого, а для наблюдателя. Я сам, поскольку я существую, сколько бы я ни был привязан к своей плоти, в то же время и противостою ей; еще в самом водовороте разрушения личности, еще в безумии я еще есмь как возможная точечность оставшегося тождественным со мною Я. Я постигаю плоть как принадлежащую ко мне, потому что пронизанную моей сущностью, и я противопоставляю себя ей как бремени и фактору помехи как угнетающей мою сущность. Ни в том, ни в другом случае я не понимаю ее как «меня» самого в подлинном смысле слова. Она уничтожит меня как существование во времени, так же точно, как она носила меня в этом времени.
Мое тело непрерывно обновляет свое вещество. Его материя меняется, но я остаюсь тем же самым. Как тело я есмь жизнь, которая как форма и функция есть непрерывность этой постоянно меняющейся плоти (Leben, das als Gestalt und Funktion die Kontinuität dieses sich stets wandelnden Leibes ist). Я хочу своей жизни и без нее не существую. Я присущ в ее витальных функциях, но я не есмь как эти функции. Будь я только жизнью, я был бы только природным процессом. Если я пробую захотеть быть всецело лишь жизнью, то я как человек опытом узнаю, что я не могу стать животным. Животное, несокрушимое существование, лишенное раздвоения в своей сущности, а потому лишенное возможности, есть то, что оно есть. Человек может быть лишь собой (selbst sein) или вынужден огрубеть, отказавшись от своего самобытия в сугубой жизни; ибо в этой жизни оставляет возможность даже тот, кто помышляет эту возможность разрушить. Простая жизнь неосуществима (Bloßes Leben ist unvollziehbar). Для человека жизнь соединяется с условиями, происходящими не только из жизни, но и из него самого, с решениями, которые он принимает во внутренней деятельности, а затем исполняет, действуя во внешней действительности. Это раздвоение витальности его самобытия вследствие того, что он подчиняет его условиям, так же необходимо для него, как и его единство с нею; ибо оно означает, что ему знакомо коренное устройство его временного самосознания: то, что оно должно выносить свое плотское существование как плотское и господствовать над ним (die Grundverfassung seines zeitlichen Selbstbewußtseins ke
Но в том, как я обращаюсь со своим телом, даю ему меру, а при известных условиях и свою свободу,- я более решительно сознаю себя, чем в телесности как таковой. Она - в моих руках. Я могу убить себя и тем доказать себе, что я не признаю свою телесность за себя самого. Я убиваю ее, и она может лишь пассивно умереть. Но я способен спросить, совершенно ли уничтожаюсь вследствие этого я сам (ob ich selbst dadurch schlechthin nichts werde).
б) Я могу подразумевать себя как то, чем я считаюсь во взаимосвязи социальной жизни. Моя функция в профессиональном мире, мои права и обязанности навязываются мне как мое бытие. Мое влияние на других создает некий образ моей сущности. Этот образ, отражаясь на меня самого, неприметно выдвигается для меня вперед и встает передо мною самим: я полагаю, что я - то, чем являюсь я для других. Так же как каждый есть только, если он есть тело, так он есть также, только если он есть в обществе, и это так даже там, где он, находясь вне общества, противостоит ему. Наше социальное Я властвует над нами настолько, что кажется, будто бы человек изменяет свою сущность с каждым изменением своего социального положения и тех людей, с которыми он общается. В первобытных обществах люди могут совершенно потерять сознание бытия, если их неожиданно вырвать из привычного окружения. Они уже не могут больше быть самим собой, потому что их одним ударом лишили того, в качестве чего они были собой.
Но как социальное Я я не есмь я сам. Если меня вырвать из моего мира, то я не непременно исчезаю в ничто, - я еще могу в катастрофе пробудиться к себе самому, пусть даже это будет только пробуждение к еще неопределенной, лишь возможной самости.