Президент

Дайте мне контроль над деньгами государства, и меня не будет интересовать, кто в этом государстве пишет законы.

Амшель Ротшильд

Конечно, помня печальную шутку о том, что дурак -- командир страшней врага, граждане страны должны иметь возможность влиять на своего командира и сменять его. Чем сильнее власть, тем страшнее ее неверные решения. Демократические институты государства важны, в том числе, и для крепости президентской власти, они не допускают саморазрушительных действий первого лица страны.

Впрочем, обратная связь верховной власти и народа существует во всех странах, независимо от того, демократические они или тоталитарные: и назначать президента в тоталитарных странах, и промывать мозги в предвыборных компаниях стран демократических можно, только если президент обеспечивает стране хорошее положение в мейнстриме. Это одно из следствий сформулированного выше Первого закона правления. Поясню: скорость изменений чувствуют простые граждане. Средневековый крестьянин видел за всю жизнь меньше людей, чем житель современного крупного города видит за час. Международные новости, мировые премьеры, новые товары, их доступность, производство в данной стране, динамика доступа к благам передает "на места" определенную информацию о том, правильно ли развивается страна, в нужном ли направлении движется государственная машина, стоит ли менять или поддерживать президента, его курс. У любого народа есть своего рода коллективная интуиция. И президент обязан ее чувствовать и реагировать на "общие желания" людей, определять в соответствии с ними направление своей деятельности, иначе он не будет президентом. Его сместят или финансовые круги, чьи представители теряют деньги на замедлении темпа развития государства, или соратники по партии, политическому движению, хунте (примером чему являются события последних лет в Мьянме -- Бирме).

Легче всего люди принимают изменения, которые интуитивно считают необходимыми для успешного движения в мейнстриме. Иногда, чтобы государство бесславно не отстало в гонке, народ соглашается на серьезные изменения. Так, реакция населения на реформы Уго Чавеса показывает, что и в самой Венесуэле, и в ее ближайшем окружении большинство бедных людей (а это 90% населения Латинской Америки) приняли его политику, включая и жесткий антиамериканизм. Повышение уровня жизни, ускорение и диверсификация экономики, подъем самоуважения народа и внешнеполитического интереса к стране -- вот возможности, которые дают государству лучшие позиции в мировом мейнстриме. За это граждане поддерживали Чавеса, когда он неосторожно "подрезал" США, грозного лидера гонки.

Относительные успехи оппозиции Венесуэлы после смерти Уго Чавеса тоже понятны. Перераспределение доходов от богатств страны в пользу нищего большинства уменьшили количество люмпенизированных слоев общества; граждане, которым уже есть что терять, не хотят постоянной тревоги из-за напряженных отношений с США. Они уже ищут в политике тех, кто помог бы стране занять место не на острие революционных преобразований, а какое-то более спокойное. Пожалуй, известное выражение про постоянство интересов Англии можно переиначить так: "У народа нет постоянных лидеров, у народа есть постоянные интересы".

С другой стороны, все новое люди интуитивно отторгают, в лучшем случае принимают с осторожностью, опасаясь, что будет хуже. Может показаться, что я противоречу сам себе, поскольку ранее отмечал, что общество и отдельные граждане требуют постоянных изменений. Да, требуют -- и одновременно боятся их. Природа большинства людей такова, что все хотят что-то поменять, но при этом желают, чтобы ничего не менялось. Вспомним, какие яростные требования и обещания реформ звучат на любых политических митингах в любых странах, но еще более яростная и беспощадная критика обрушивается на любые шаги, которые предпринимаются для реализации реформ. И это понятно: результаты изменений в государстве не совпадают с субъективными надеждами людей. Каждый ждет решения своих проблем, а получает общественные изменения, которые ему не всегда нравятся. Хорошо еще, если в конце концов не становится хуже.

Из этого можно вывести Второй закон правления: противоречие между общественным характером власти и частными надеждами граждан на результаты ее действий.

Глава V. Современные войны

Государь не должен иметь ни других помыслов, ни других забот, ни другого дела, кроме войны... ибо война есть единственная обязанность, которую правитель не может возложить на другого.

Война сладка тому, кто её не изведал.

Никколо Макиавелли

Вернусь к примеру с автопилотом. Он работает по программе очень сложной, но имеющей конечное число возможных действий. Президент, будучи частью государственного аппарата управления, должен также следовать законам, постановлениям парламента как своеобразной программе. Какой же от него толк в экстренных и сложных случаях, когда надо принимать не прописанные в законах решения? Тем более как он может работать на упреждение опасных ситуаций? А таких событий в нашей жизни, особенно в большой политике, мировой экономике, все больше.

Чтобы освободиться от ограничительных пут, чтобы быть выше законов, президенту необходимо вести действия, которые в какой -то мере имитируют войны.

Здесь я предлагаю читателю принять, что война для верховной власти -- это любое политическое действие, меняющее соотношения сил в стране или между государствами и поэтому меняющее установившиеся между ними законы и правила. Как и прежде, чтобы вести военные действия, законы не нужны, зато в процессе боев можно выработать новые правила.

XX век обогатил "репертуар" войн. Оказалось, что существуют не только войны древние и современные, захватнические и оборонительные, гражданские и религиозные, но есть и целая серия "негорячих" войн: холодная, торговая, информационная, финансовая, дипломатическая...

Цели войн переместились от захвата и удержания территорий, упрочения власти государя к захвату и удержанию мест в мейнстриме, власти над местными и мировыми финансовыми, информационными, технологическими потоками. Жестокость войн также изменилась: от крови, убийств, геноцида -- к кризисам, неопределенности, всеобщей нервозности. Эти деяния и их следствия так же противны человеческой природе как и войны кровавые, но что же делать... Можно морщиться от слов "война", "жестокость" и призывать исключить их из нашей жизни и лексикона, можно отрицать новые войны с высот рафинированной этики. Но, только приняв существование в нашем мире конфликтов, конфронтаций (от слова "фронт"), можно взять их под контроль и делать шаги к лучшему будущему.

Власть омерзительна, как руки брадобрея.

О. Мандельштам

Для правителей война всегда последний довод, продолжение политики другими средствами. Тут важно, что именно другими средствами. Скованный, казалось бы, по рукам и ногам законодательством, парламентом, распылением суверенитета в международных объединениях и союзах, правитель, тем не менее, может воевать. Война позволяет ему быть реальным главнокомандующим, снять ограничения законов мирной жизни, управлять финансовыми потоками и социальными обязательствами.

Можно объявить войну бедности, бюджетному дефициту, террору. Хоть курению. Пусть это будет даже политическая грызня за какой-нибудь арктический шельф, какая сейчас идет между Данией и Канадой, -- главное объявить войну. Новая война (новая реформа) -- это шанс новой и большей власти. Вообще, для президента нет ничего полезней и надежней войны, время которой пришло. Именно так президент может выполнить свою сверхзадачу -- соответствовать Первому закону правления -- обеспечивать развитие страны в мейнстриме. Он не ограничен старыми законами; когда идет война, ему могут открыться возможности, какие были у монархов прошлого, вплоть до применения вооруженных сил. Это, конечно, достигается на время и затрагивает только часть политических отношений, но ведь войны, реформы могут идти не прекращаясь. В наше время множество войн идет постоянно, меняются только их формы.

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.