Страница 44 из 103
- Ловят, - лаконично отозвался Редж, присаживаясь на берегу. Затем бросил взгляд на меня, хмыкнул и начал стаскивать с себя сапоги.
- Ты что, опять собрался мочить свои отвратительные грязные лапы в моей пруду?! - не сдержала возмущение я.
- Вообще-то, дорогая, это мой пруд, - спокойно напомнил мне Реджинальд, стаскивая второй сапог.
На это я не нашлась что возразить, но мне ведь надо было как-то выразить свое крайнее возмущение ситуацией. Поэтому я просто отплыла подальше, а затем нырнула в глубину пруда. Я доплыла до замшелой коряги и замерла, смотря сквозь мутно-зеленоватую воду. Через минуту Реджинальд опустил ноги в воду.
Я рассчитывала, что Реджу быстро надоест, и он покинет меня, оставив наедине с моей любимой змейкой и моей не менее любимой корягой, но я недооценила выдержку будущего правителя.
Первой сдалась я — все-таки, сидеть на дне искусственного пруда не так интересно, как на дне пруда настоящего, поэтому я, напоследок любовно погладив корягу, медленно всплыла на поверхность.
- Чавось тебе надобно, злодеюка немочная? - поинтересовалась я гнусавым тоном.
- Лесовик? - вдруг понятливо спросил Реджинальд, несказанно меня удивив.
- Да, - призналась я. - Как?
- Интонации у них у всех похожи, - хмыкнул мужчина. - И фразочки по большей части сопадают. Я как-то встретил одного — он меня не пропустил мимо своего дерева, «покедова я не поведал, куда путь держу-ть».
Слышать, как Реджинальд использует такие привычные уху слова, было настолько необычно, что я не удержала суровую мину на лице и рассмеялась. Да, лесовики такое вытворять любили.
- Тропу спрятал? - улыбнулась я.
Реджинальд просто кивнул, улыбнувшись в ответ. Русые волосы упали на лицо, тени причудливо переплетались. В таком освещении Реджинальд бы, пожалуй, сошёл за какого-нибудь духа леса. Встреть его кто-нибудь из деревенских охотников — наверняка бы испугался... Я вдруг вновь вспомнила сказку, рассказанную Румяной.
Сказку, рассказанную от лица человека.
Наверное, что-то особенно отобразилось на моем лице, и этот заставила Реджинальда спросить:
- О чем думаешь?
Я не знаю, что сподвигло меня ответить. Наверное, стоило презрительно скривить губы и послать жалкого смертного ко всем демонам озер и рек — но уголки моих губ чуть дернулись, и я поделилась маленькой тайной.
- У нас на болоте была одна... Кикимора, - почему-то мне вновь стало неудобно называть Румяну по имени. - Эмм... Ну, не совсем кикимора. Просто жительница болота, - Редж приподнял брови, заинтригованный моим мямляньем. - Короче, - заново начала я. - На болоте было существо, которое знало очень много всяких историй. Она не спала зимой, как и я, поэтому мы с ней очень часто и подолгу болтали. Я понятия не имею, откуда она брала все эти сказки, рассказы, но она потрясающе рассказывала их. Она могла рассказывать их часами, но только обязательно шепотом.
- Хммм... - подмигнул Редж. - Неужели в них было что-то... Неприличное?
- Ну, почти, - облизнула я губы. - В них были люди.
- Это было неожиданно, - признался Реджинальд. - Почему?
- Ну, у нас мало историй с людьми. Ивайло, наш... Наш водяной очень не любил эти истории, не знаю, почему.
Воцарилось молчание — кажется, Редж обдумывал сказанное мной, а в моей голове эхом звучали слова Румяны. Слова уже немного поистерлись в памяти, ведь истории нужно повторять, как и все хорошее. С другой стороны, самому себе рассказывать неинтересно. Истории требуют слушателей — им нужно, жизненно необходимо открываться все новым и новым людям.
- Расскажешь? - вдруг попросил Реджинальд.
Я чуть улыбнулась себе — а вот и слушатель.
Рассказывать я начала не сразу. Нужно было подождать, пока не установиться тишина, которая требуется именно для таких историй. Нужно было подобраться нужные слова. Наконец — вспомнить историю такой, какой мне её рассказывала Румяна и понять, какой сделаю её я. Ведь истории — они рассказываются не сами по себе, они зависят от рассказчика.
Наконец, набрав в легкие побольше воздуха, я неспешно начала, выплетая из памяти чудные и странные слова, которые мне особо нравилось использовать в речи.
- Эта легенда была рассказана давным-давно, в старой, пропахшей элем таверне, человеком, который обладал удивительным даром разбирать морозную вязь на стекле и складывать её в слова, а слова — в истории. В тот вечер камин уже почти остыл, и только тлеющая трубка освещала испещренное морщинами лицо. Пуская колечки седого дыма, похожего на зябкий осенний туман, он хриплым голосом начал рассказывать одну из тех удивительных историй, что шепотом поведала ему сама зима.
На болоте зимой зябко. Все погружаются в глубокий сон до весны. Прикинувшись трухлявым пеньком, успокаивает свой бурный нрав леший. Притворившись корягой, храпит водяной, спокойствие которого охраняет его верный сом. Спят кикиморы, болотнянки, анчутки, духи лесов и болот, даже само Лихо тихо грёзит под сугробами, прикрыв свой единственный глаз.
Лишь зимой могут смертные беспрепятственно входить в лес... И, что немаловажно, выбраться из него. Только вот туго придётся тому, кто наткнется на спящих существ, потревожит их неясную дрёму. Раз - и поминай как звали.
На том болоте, о котором пойдёт речь в этой истории, зимой всегда было очень спокойно. Оно лежало далеко на севере, в окружении дремучих лесов, и туда мало кто отваживался наведываться.
Только вот за несколько лет до этого люди добрались и сюда. Недалеко от болот, там, где кончался лес и начинались широкие поля, люди построили деревню. Чуть проплыть вниз по вялому течению заросшей речи - и ветер донесет их крики и смех.
В тот год зима выдалась морозной. Холод впился в оставшиеся золотые листья, сделав их как будто хрустальными. Тронешь - рассыплются алмазной крошкой.
Как огромный паук, он выплел свою блестящую паутину. Черные ягоды как будто зоркие темные глазки следили из-под снега за падающими с седых небес снежинками.
Чем холоднее зима - тем она красивее. Как будто, совершив свои титанические труды, стужа не хочет, чтобы их разрушила минутная капель, и цепляется за дела рук своих как можно крепче.
Не боится мороза лишь Хозяйка Болот. Когда все погружается в сон, она - единственная защита трясины. Она лежит на дне, сложив руки на груди, похожая на белоснежное изваяние, какими люди украшают свои гробницы, и чутко слушает, запоминает. Ничто не ускользнет от неё, будь то клюющая мерзлые ягоды птица, или нога человека, опрометчиво вступившая на снег.
За лето до этого только-только умерла старая Хозяйка, устав от вечного бодрствования, и её место заняла одна из юных болотнянок. У неё были густые волосы цвета сырой земли, бледная кожа, и глаза оттенка осенних листьев.
Ещё едва выпал снег, а новую Хозяйку уже одолевала скука. Часами сидела она, одетая лишь в тонкое белое платье, услужливо сплетенное ей морозом, рядом с прорубью, любуясь на мертвую красоту зимнего мира, ранее неведомого ей. Единственными друзьями её были маленькие птички, которые прилетали поклевать морошку. Девушка сначала только улыбалась, гладила их по темным перышкам, а потом начала сама находить ягоды и с руки кормить ими своих маленьких гостей.
Так шли дни — и вот, в один особенно морозный полдень, когда даже птицы попрятались по теплым дуплам, Хозяйка вот так же сидела, свесив ноги в прорубь. Она томилась в ожидании весны, но до тепла было ещё далеко.
И вдруг — послышался шум, нарушивший абсолютную тишину. Девушка села ровно и сжала в руке кусочек льда, готовая в случае чего обрушить на врага ветвь с ближайшего дуба, пусть тот и находился саженях в двадцати от болота.
По снегу захрустели шаги, а сухой хворост ломался под весом человека... Из заросшей чащи с трудом выбрался охотник и рухнул на землю. Перевел дух, встал, отряхнулся и обернулся по сторонам. И только тогда заметил юную Хозяйку, которая гордо взирала на смертного.
Её нечеловеческая красота показалась ему ослепляющей, ей же охотник показался выше, статнее и красивее, чем он был на самом деле.
Люди иногда забредали сюда, Хозяйка уже видела их, но все они в ужасе и страхе сбегали при виде бледной девушки в легком платье, изо рта которой при дыхании не вырывались облачка пара. Но этот мужчина был другим. Он не убежал, наоборот, сделал шаг вперед. Он спросил что-то, она невпопад ответила, они проговорили до вечера. Он пообещал вернуться.
И охотник вернулся. Каждый день он возвращался на болото и говорил с ней, рассказывал о теплом огне человеческих костров, о дворцах из камня и о парящих высоко в вышине драконах. О блистающих искрах в небе и об украшенной звездами земле.
Зима, наконец, полностью вступила в свои права, но девушке больше не было скучно — она с нетерпением ждала своего охотника. И вот, однажды, он вернулся хмурым и сказал ей: ''Меня отсылают — я нужен королю''. Сердце Хозяйки пошло было трещинами, как умирающий лед, но тут мужчина продолжил. ''Уйдем вместе?''.
Хозяйка задумалась так крепко, что не заметила, когда он ушёл, и когда наступила ночь. Девушка сидела недвижимо, и ночью её присыпал снег, сделав и впрямь похожей на мраморную статую. Охотник не приходил три дня, и всё время Хозяйка сидела, не двигаясь, все глубже погружаясь в растущий сугроб.
На третий день охотник вернулся, и она очнулась. Встала, заглянула своими золотистыми очами в его черные глаза, и вложила свою руку в его. Им показалось, что в этот момент наступила весна, и растаял снег, что морозы отступили, и показалась яркая трава, а цветы наполнили воздух своим благоуханием. Они шли, не замечая ничего, кроме друг друга... И это сыграло с ними роковую шутку.
На краю болота дремало Лихо Одноглазое. Снег запорошил его кривую спину, и стало казаться, будто это лишь безобидная кочка, и именно на неё ненароком наступил опьяненный счастьем мужчина.
Разбуженное Лихо вскочило, и со сна не признало свою Хозяйку. Взмах когтей — и алая кровь хлынула ручьем. Охотник в мгновение ока обнажил кинжал и рубанул им по чудовищу, но было поздно. Хозяйка Болот умирала, и ничто не могло её спасти. Иногда даже чудеса бессильны.
Поняв, что его возлюбленная уходит от него, охотник издал вопль боли и вонзил кинжал себе в грудь. Их кровь, кровь молодой болотнянки и смертного человека, смешалась и алыми шариками застывала на снегу. Снег припорошил их, а весной болото приняло к себе, но так велико было желание жить юной Хозяйки, что на том месте начала расти клюква — кроваво-красная ягода, что зимой помогает птичкам, вечным её друзьям.
И на месте, где умерло Лихо, вырос ядовитый багульник, в белых цветках которого хранится память о той холодной, снежной и жестокой зиме.
Люди забыли — или даже никогда не знали об этой истории, но зима ни о чем не забывает. И каждый год хотя бы на одном окне, да красуется понятная лишь некоторым история кислой болотной ягоды, которую нельзя съесть, не поморщившись, и которая от мороза становится только вкуснее.