Страница 19 из 43
В другой статье говорилось: «Мы должны победить не только ради спасения России: с нами связали судьбу все демократии мира».[274] Здесь еще красной нитью проходит традиционная либерально-западническая идеология кадетов. Правда, в вопросе о войне они, подобно другим партиям, не избежали демагогии. Так, бездоказательно утверждалось, будто главной причиной революции было «возмущение» народа плохим ведением войны и даже… «изменой союзникам» (имеются в виду неподтвердившиеся слухи о намерении царского правительства заключить сепаратный мир). Таким образом, народу искусственно приписывались чувства, обуревавшие интеллигенцию. Более того, доходили до утверждения, будто и всплеск сепаратизма национальных окраин есть их реакция на «измену союзникам».
Особую позицию по вопросу о войне заняла часть левых кадетов во главе с Н. В. Некрасовым. Уже на майском VIII съезде партии он осудил лозунг «война до победного конца» как непопулярный среди солдат, предлагая присоединиться к выдвинутому социалистами лозунгу «мир без аннексий и контрибуций».[275] Но большинство российских и сибирских кадетов по этому, как и по другим программным вопросам, не поддержали своего прежнего лидера, солидаризировавшись с линией руководства партии во главе с П. Н. Милюковым.
Комментируя итоги провального июньского наступления на фронте, вызванного разложением армии в условиях революции и имевшего последствием попытку захвата власти большевиками в начале июля 1917 г., кадеты первой из политических партий признали правоту военных и вслед за ними стали называть вещи своими именами, открыто говоря о развале армии. Омские кадеты писали: «Армия не сдала экзамен на аттестат политической зрелости… Тяжелой ценой заплатила Россия за легкомысленную игру солдат в сознательных граждан». И по существу призывали к восстановлению уставных форм армейской дисциплины, говоря: «Воинское воспитание есть единственный способ воссоздания дисциплины». И далее – после ряда привычных демократических оговорок – проводили мысль о необходимости возрождения карательных мер в отношении неповинующихся, более того – призывали не останавливаться в случае крайности перед физическими наказаниями. Статья заканчивалась словами: «Во имя блага Родины, во имя единства армии должны быть дозволены все средства для поднятия ее боевой мощи».[276]
Иркутские кадеты подводили под лозунг войны до победы экономическую базу: «Мы экономически вынуждены идти совместно с союзниками и не можем без них думать о мире… Нам… нужны иностранные капиталы, их не будет, если мы откажемся от союзников».[277]
Впервые проявляется и такая черта, характерная для кадетов во всю последующую эпоху Гражданской войны, как ставка на офицерство, «ныне попранное и оплеванное» социалистами.[278]
Лишь после Корниловских событий, когда все более очевидной становилась явная невозможность продолжения войны в условиях прогрессирующего развала армии, часть умеренных деятелей партии (В. Д. Набоков, Б. Э. Нольде, А. И. Коновалов и др.) в октябре 1917 г. стали склоняться к ускорению мирных переговоров с Германией, побуждая к тому же державы Антанты.[279] Но большинство кадетов осудили эту позицию.
Тревожные симптомы разложения фронта и тыла уже летом 1917 г. заставили кадетов размышлять о национальной психологии. Многие обратились к еще недавно осуждавшимся партией идеям сборника «Вехи». Пытаясь раскрыть природу большевизма и секрет его влияния на массы, омские кадеты цитировали Н. А. Бердяева: «Русская социал-демократия хотя и сложилась теоретически под влиянием германской и находится у нее в рабстве, но носит на себе специфически русские, совершенно восточные черты… Русский большевизм и максимализм есть порождение азиатской души, отвращающейся от западных путей культурного развития и культурного творчества… Идея Интернационала есть болезненное классовое извращение и искажение великой идеи единства человечества и братства народов… Всечеловечность… не есть утрата и упразднение национальностей… Если бы Россия перестала быть Россией, а русские перестали быть русскими, то Россия и русские были бы потеряны для всечеловечества… У русских есть добродетели, которые опаснее пороков, есть какой-то расслабляющий морализм, есть что-то овечье. Слабость характера и овечьи добродетели – благоприятная почва для всяческой демагогии».[280]
Уже в этом отрывке сквозит попытка соединить традиционное для кадетов западничество с патриотизмом. В этом несомненно влияние прежних идей октябристов. С другой стороны, пытаясь объяснить влияние большевиков на русский народ, кадеты явно приписывали последнему недостатки российской интеллигенции. Ведь если кому и был свойствен «расслабляющий морализм», то в первую очередь ее представителям и кумирам, от Толстого и Достоевского до Чехова.
Значительно ближе к истине было другое удручающее наблюдение, процитированное сибирскими кадетами из «Русских ведомостей»: «Одна из удивительных и печальных особенностей русской революции состоит в том, что представители господствовавшей в России старого порядка народности, великороссы, обнаружили в своей массе почти полное отсутствие не только всероссийского, но и просто национального великорусского чувства».[281]
В данном случае они ограничивались простой констатацией факта. С учетом позднейших событий ясно, что прохладное отношение к патриотическим лозунгам в массах простого народа определялось не только усталостью от войны и непониманием ее целей, но и такими особенностями, как многонациональный состав населения, рассеянного на громадной территории, культурный разрыв и отсутствие взаимопонимания между интеллигенцией и народом, сохранявшееся до революции сословно-правовое неравенство в сочетании с упадком религиозности, о котором предупреждал еще Ф. М. Достоевский.
Со временем разочарование в последствиях революции усиливалось. В редакционной статье «Сибирской речи» от 23 июня под названием «Некоторые итоги русской революции» они излагались следующим образом: «Без дела и без толку слоняющиеся толпы, насильничество, повсеместная грязь и мерзость запустения, одно только разрушение без всякого пока намека на созидание, отсутствие уважения к заслугам, отсутствие любви к Родине… Милиция поглощает средства впятеро и вдесятеро больше старой полиции, не исполняя и десятой доли ее работы». Сравнивая произвол Совдепов с прежней имперской бюрократией, газета замечала: «Толмачев (прославившийся своими беззакониями градоначальник Одессы в 1907–1911 гг. – В. Х.) хоть не присваивал себе чужих типографий, современные «левые» Толмачевы не брезгуют и этим… Революционное хамство есть не что иное, как… самодержавие без царя… Все требуют средств и помощи от государства, отказываясь платить ему какие бы то ни было налоги, наивно думая, что для государственных нужд достаточно экспроприировать десятки тысяч богачей. Все стремятся только к одному: как можно больше получать и как можно меньше работать, не отдавая себе отчета, откуда же эти средства возьмутся». В заключение делался вывод: «Только патриотизм может спасти революцию и возродить наше государство».[282] Однако пути подъема патриотизма не раскрывались.
В другой статье тех дней говорилось: «Революция зажгла вселенский факел братства народов. Но… светящийся факел этот никого не согрел. Напротив, он стал распространять вокруг себя удушливый чад внутренних распрей и вражды, тяжелый туман интернационального обмана».[283]
274
Сибирская речь. 1917. 24 июня.
275
Съезды и конференции конституционно-демократической партии. Т. 3. С. 502–504, 595–596.
276
Сибирская речь. 1917. 19 августа.
277
Иркутская жизнь. 1917. 16 июля.
278
Сибирская речь. 1917. 19 августа.
279
Думова Н. Г. Кадетская партия в период Первой мировой войны и Февральской революции… С. 216–217.
280
Сибирская речь. 1917. 17 июня.
281
Сибирская речь. 1917. 17 июня.
282
Некоторые итоги русской революции // Сибирская речь. 1917. 23 июня.
283
Сибирская речь. 1917. 22 июня.