В мире актеров

Другой пример "закадрового героя" – фильм "Зеркало", когда голос принадлежит человеку, чья текучая, сбивчивая мысль ведет фильм прихотливой дорогой наплывающих воспоминаний. Мы многое можем сказать об этом человеке, не видя его, лишь слушая...

В конце шестидесятых и в начале семидесятых он сыграл немало удачных ролей и, если не все они встали в ряд с его высшими достижениями, то, может быть, это еще и потому, что он, профессиональный киноактер, считает своим долгом – сниматься!

И он снимается. Закончив фильм, берется за следующий. Съемки наползают одна на другую. Приходится изворачиваться, составлять строгий, рассчитанный по дням и часам график. Бывает, съемки переносятся. Озвучание снятой картины производится много позже. Приходится в буквальном смысле говорить одно, думать о другом, сниматься в третьем. Жизнь профессионального киноактера тяжела. Мне кажется, его образ в нашей литературе о кино еще не создан. Мы склонны к возвышенной материи. Мы награждаем актера полюбившегося нам множеством качеств, присущих его героям, наделяем его даром пророчества. Охотно пишем и читаем об "открытиях" характера, о сложных ассоциациях с жизнью, соотношении с другими искусствами, с историей, теорией, наконец, наделяем легендой. А между тем, повседневность такого актера складывается не из праздников и непременных "удач". Более того, она и не должна складываться так. Его повседневность, состоит из непрерывной работы, из фильма в фильм, даже, если актер и сознает, что предложенный ему сценарий далек от совершенства, даже, если он точно знает, что приглашающий режиссер не из первых мастеров и никогда им не будет – счастливая случайность исключена! Как и всякий смертный актер может ошибаться, принимая желаемое за действительное, считая и просчитываясь, выкладываясь целиком и ничего не получая взамен, ни творческого удовлетворения, ни результата. Жизнь профессионального киноактера – это не жизнь в кинематографическом Эльдорадо – это нередко уборка авгиев конюшен, труд, труд и труд.

Быть "кинозвездой" – это и значит прежде всего быть непрерывно снимающимся.

Его приглашают не только затем, что художественная задача другому не по плечу и что сама его личность – гарантия стопроцентного попадания. Его зовут еще и затем, чтобы он наполнил собою фильм, оживил, очеловечил его… Он идет и работает. Так поступал Жан Габен, так поступает Марчелло Мастроянни, так трудятся первые актеры мирового экрана. Их преимущество перед Смоктуновским разве лишь в том, что их "проходных" фильмов наша публика, как правило, не видят!

Иннокентий Смоктуновский – кинозвезда первой величины с заслуженной и устойчивой международной репутацией.

Он обладает теми редкими качествами, которые делают его организующим началом фильма, приводят к тому, что фильм как бы ориентирован на него, на его индивидуальность. Задачи, которые ставят сценарист и режиссер, реализуются через него. Его эмоциональная тональность создает атмосферу действия. Даже если он играет и не главную роль.

Время, о котором я говорю – семидесятые годы, годы его метаний, разительных перепадов в творчестве. Думаю, что это его состояние отражает объективную реальность. В эти годы происходит как бы "смена караула" и магнитные линии зрительского притяжения сосредотачиваются на ином типе актера, или, вернее будет сказать, на ином типе зрелища. Развлекательность играет все большую роль. Вспомним, что время это характерно взрывом интереса к эстрадным певцам, новым расцветом у нас джаза, десятков и сотен инстументально-вокальных ансамблей... Детективы на экранах кино и телевизором смотрятся с неослабевающим интересом. Должно быть тут есть своя закономерность и не будем гадать о продолжительности этого периода в зрелищных искусствах или его изменениях.

Но по меньшей мере две его роли семидесятых годов должны быть поставлены в ряд с лучшими, что им создано.

Параллельно работе в "Преступлении и наказании" он снимался в фильме "Дядя Ваня" по пьесе Чехова режиссера Андрея Михалкова-Кончаловского. Играл Ивана Петровича Войницкого. В нежном, интеллигентном дяде Ване, неуклюжем, засидевшемся и одичавшем в деревне, зрело трагическое ощущение не так прожитой жизни, потраченной на служение пустоте. Его герой очень боялся показаться пошлым и оттого выглядел смешным в самые патетические моменты действия. В образе проглядывала чеховская ирония. Уловив ее, Смоктуновский избавился от внутренней инерции дорогих ему образов Достоевского, показал, что нащупал стиль Чехова.

Вторая роль – в фильме "В четверг или никогда" – кинематографическом парафразе повести Андрея Битова "Заповедник" и режиссера А.Эфроса.

Образы, созданные им, с нескрываемой эксцентрикой словно объединились в портрете старого чудака-ученого. Еще раз подтвердилось присущее Смоктуновскому чувство меры, виртуозность предстала обдуманной и спокойной. Чудачество приобрело глубину и подлинность. Перед зрителем предстал человек сроднившийся с природой, но сохранивший черты рафинированного городского интеллигента старых времен. Наивного, доброго.

В этом фильме он не принадлежал самому себе, не был, как это с ним порой случалось, одиночкой живущим чуточку отдельно от происходящего в фильме. Радостно, и, думается, незаметно для себя он жил в ансамбле, аккомпанировал другим актерам. В своем общении с ними подчинился воле режиссера.

Иное качество его поведения в кадре было тем более очевидным, что в это же время вышел другой фильм с его участием – "Степь" режиссера С.Бондарчука. Эпизодическую роль хозяина корчмы Моисея Моисеевича в солидной академической экранизации чеховской повести Смоктуновский отделывал так как скрипичный мастер отделывает свой инструмент. Будущий оркестр – не его забота. Эпизод этот можно вырезать из фильма и изучать отдельно на актерском факультете киноинститута по теме "характерность". Смоктуновский сыграл, как говорят в театре, "с плюсиком", т.е. как бы с излишним мастерством. (В актерском жаргоне есть такой глагол: "мастериться". Про актера, своего коллегу, могут сказать: "он играет хорошо, но мастерится!" И все понимают, что имеется ввиду. Вот то самое – с "перебором")

В 1976 году ему исполнилось пятьдесят. Этот год оказался для него годом сомнений. Фильм "Романс о влюбленных" не принес ему успеха. Фильм "Дочки-матери" С.Герасмова, где он исполнил одну из главных ролей, заставил насторожиться – в его манере появились столь несвойственные ему в прошлом черты самоприглядывания, самооценки. Видимо, почувствовав неустойчивость и одиночество на съемочной площадке, он рвется к сцене, как к земле, дающей силы.

Он давно мечтал сыграть Царя Федора Иоанновича в пьесе А.К.Толстого "Царь Федор Иоаннович" одну из коронных ролей русского театрального репертуара, как бы обрекающую актера на удачу. Можно предположить, что мечта эта проистекала все из того же источника, из неприоборимого Федора Михайловича Достоевского. Родство совестливого, не приуготованного к правлению природой царя с князем Мышкиным не нуждается в доказательствах. Парадокс заключался в том, что предложил-то ему эту роль режиссер по своей творческой природе далекий от характера дарования артиста и пройденной им школы Ленинградского Большого драматического театра.

"Царь Федор Иоаннович", поставленный режиссером Б.Равенских на сцене Малого театра был спектаклем грандиозным, взрывчато красочным, музыкально насыщенным, помпезным, декламаторским, одним словом – каким угодно, только не спектаклем острой современной мысли и негромкого осмысленного психологического действия. Артист "обдуманного вдохновения" попал в оперную стихию возвышенного общего звучания.