Страница 34 из 45
Ко всему прочему у меня осталось только два патрона, а в его распоряжении наверняка целый арсенал.
Добравшись до угла, я останавливаюсь. Все тихо, ни малейшего шума...
Что делать?
Жду так две минуты, затаив дыхание, потом, поскольку я не из тех, кто будет ждать, пока у него между пальцев вырастут грибы, осторожно снимаю шляпу и слегка выдвигаю ее вперед, чтобы она была видна из прихожей.
Никакого движения. Если Вердюрье здесь, у него просто железные нервы!
Я бы высунул и голову, чтобы посмотреть, как дела, но боюсь, что, сделав это, получу в башку маслину. Тут мне в голову приходит одна идея... Я, пятясь, возвращаюсь к ванной, поднимаю тело Рюти, прижимаю его к себе и несу перед собой, просунув руки ему под мышки.
Запыхавшись от груза этого импровизированного щита, выхожу на открытое пространство.
Сухо и коротко щелкают два выстрела.
Первая пуля входит в грудь Рюти, оцарапав мне тыльную сторону руки, вторая пролетает над нашими головами.
Теперь я понял. Вердюрье слева. С его стороны это не очень умно, потому что входная дверь справа. Очевидно, он выбрал этот уголок прихожей потому, что там, насколько я помню, стоит шкаф, за которым можно спрятаться.
Значит, я могу отрезать ему путь к отступлению...
Напротив узкого коридорчика находится дверь, застекленная в мелкие квадратики, ведущая в столовую, а на одной линии с нею окно, выходящее на улицу... На ту самую улицу, где стоит Равье, закрыва физию номером «Франс суар» и притворяясь, что читает его.
Должно быть, он не слышал выстрелов. Кажется, их никто не слышал... Оно и понятно: стрельба шла в глубине квартиры, что приглушило звуки. Кроме того, линия метро, выходящая после станции «Пасси» на поверхность, находится меньше чем в двадцати метрах, и шум поездов перекрывает все остальные звуки.
Наконец, на углу улицы и набережной есть светофор, и треск машин, останавливающихся перед ним или трогающихся с места, почти не прекращается.
Я тщательно целюсь в окно через квадратики стекла, стараясь, чтобы моя пуля не остановилась или не отклонилась из-за деревянной рамки.
Стреляю. Попал! Звон, как будто две взбесившиеся собаки затеяли драку в посудной лавке.
Грохот выстрела и разбитого стекла вызывает у меня восторг.
– Слыхали, Вердюрье? – кричу я. – Я выиграл! Через четыре минуты мои коллеги будут здесь и так разрисуют ваш портрет, что и описать невозможно.
Он ворчит что-то неразборчивое, но подозреваю, что для меня это не слишком лестно.
И тут начинает сильно вибрировать мое шестое чувство. Я ощущаю, что сейчас произойдет нечто неожиданное.
И оно происходит.
Все началось с передвижения Вердюрье в мою сторону. Потом нечто пролетело над моей головой. Маленький предмет падает в метре от меня. Я смотрю на него, и мои волосы поднимаются вверх, как будто их притягивает магнит.
Маленький предмет оказывается гранатой. Рассказываю я это медленно, но соображаю моментально.
Если задержаться здесь на две секунды, граната взорвется и мясо Сан-Антонио придется собирать по кусочкам размером с икринку... А если я очищу коридор, милейший
Вердюрье смоется.
Когда граната взрывается у вас под задницей, от нее не уйти... А вот от пистолетной пули – очень даже возможно. Вылетаю из коридора, как заяц, за которым гонится собака.
Полный вперед! Как и следовало ожидать, Вердюрье пускает в дело свою пушку.
Но есть одна вещь, которую он не предусмотрел, – всего не предусмотришь – его граната взрывается и осколками разлетается повсюду в облаке черного дыма. Взрыв лишает его стрельбу всякой эффективности... А я уже в столовой.
В ней две двери – по одной в каждом конце... Бегу ко второй и захожу в тыл Вердюрье.
Такой расторопности он от меня не ожидал.
Он поднимает свой пистолет, но я оказываюсь быстрее, и моя последняя пуля разбивает ему левую сторону верхней челюсти.
Дрыгнув ногами, он падает.
Я наклоняюсь и во избежание неприятных случайностей вырываю у него из руки пушку.
– Доигрался, придурок? – говорю я ему. – Теперь полежишь в больнице и доставишь много работы пластическому хирургу...
Половина его лица осталась нетронутой, зато вторая превратилась в кровавое месиво.
– Говори. Мое предложение остается в силе. Что за история с Сен-Лазаром?
Он не может ни шевельнуть губами, ни открыть рот. Пытается заговорить, но звуки, вырывающиеся из кровавой дыры, ставшей для него ртом, едва слышны.
– В шесть... – в конце концов разбираю я. – Убить... Орсей...
– Что?!
Я так подскочил, что чуть не стукнулся своей многострадальной головой о потолок.
– Что ты говоришь?
Он уже ничего не говорит... Лежит без сознания, и я даже не знаю, переживет ли он перевозку в больницу.
В эту секунду в дверь энергично звонят.
Догадываюсь, кто это. Действительно, передо мной стоит Равье с пушкой в руке.
– А, это вы... – произносит он.
– Кажется, да. Если вдруг мы оба ошиблись, скоро все разъяснится.
– Очень смешно, – мрачно отвечает он. – Это вы стреляли в окно?
– Да...
– Вам что-то нужно?
У Равье очень бесхитростные вопросы.
– Да, – отвечаю я, – узнать время.
Он, как ни в чем не бывало, смотрит на часы.
– Пять часов и...
– Ладно. В шесть я должен быть на Сен-Лазаре, а еще лучше пораньше...
– Вы не можете выйти на улицу в таком виде!
– Это почему?
– Потому что все подумают, что вы только что с бойни...
Я совсем забыл про то, что залит кровью, своей и чужой.
Возвращаюсь в ванную.
За несколько минут мне удается привести свою одежду в относительный порядок. Со шмотками все более или менее улажено: тип с пятнами на одежде не привлекает особого внимания, тем более в Париже. Но моя ссадина на голове не может остаться незамеченной.
Перед тем как нестись на Сен-Лазар, успею заскочить к аптекарю.
Если дела пойдут так и дальше, не знаю, что от меня останется к концу дня... И останется ли вообще что-нибудь...
Равье, морщась, осматривает три трупа.
– Где бы вы ни появились, оставляете за собой следы... – говорит он.
– Займись покойничками, – приказываю я, – и девушкой, лежащей в одной из комнат. Потом позвонишь большому боссу и скажешь, что здесь была заварушка. Скажи, что я вышел на след и позвоню ему как только смогу. Прежде всего мне надо съездить на Сен-Лазар. У меня там свидание.