Страница 50 из 54
— О чем это вы?
— О том, что некоторые из пропавших без вести, некоторое время спустя, как ни в чем не бывало обнаруживаются в Горе с новыми именами и документами. Но это еще куда ни шло. Как прикажете быть с теми, кто, живя тут и здравствуя, значатся не в базах данных по пропавшим без вести, а в списках покойников? Кто это? Жертвы заговора, зомби, Черные рудокопы — кто?
— А данные по этим пятнадцати тысячам засекречены?
— Нет, база данных открыта.
— Я не о том, лейтенант. Этот самый анализ по пропавшим без вести кто делает — прокуратура или контрразведка?
— Даже если прокуратура с контрразведкой и занимаются чем-то подобным, то мы вряд ли могли бы посмотреть результаты. Этот анализ делаю я лично.
— Так. — Аякс подобрался в кресле. — Со статистикой все ясно. Что еще говорит в пользу вашего КПП?
— Проект Храма, — сказал следователь.
— Храма Иезекииля?
— Не знаю, как его назвали бы в случае реализации проекта, но лет пять тому назад дыру исследовала строительная компания.
— На предмет?
— На предмет возведения храмового комплекса — поверх дыры. Хотя, поговаривают, сначала это был только проект строительства стены.
— И почему все заглохло?
— Ну, неизвестно еще, заглохло ли. Но если заглохло, то слава богу. Идея возведения такого грандиозного храма в пуританской вотчине могла осенить только чью-нибудь голову под кокардой. После этого, конечно, можно закрыть глаза на космическую стоимость проекта, но как заставить людей поотшибать себе носы? Вы представляете храм божий, в котором разит серой?
— КПП над бездной — вы сами, кстати, это придумали? — спросил Аякс. — Это ваши слова?
— А что?
— Весьма едкая карикатура на церковь, по-моему.
— Карикатура, — вздохнул Бунзен. — Вот как застроят дыру, так будет вам едкая карикатура… Слушайте, вы не почитывали, часом, Экхарта?
— А это еще кто?
— Очередной доктринер. Майстер Экхарт. Монах. Считал ничто производителем и основой материального мира. Ну, или что-то в этом духе… Источник мира и вещей — ничто. Глаз — это то, что он видит. Точно не помню. В этих богословских турусах я, признаться, не очень…
— И наша золотая бездна, по-вашему, вполне может сойти за филиал этого самого божественного ничего? — сказал Аякс.
— Не ничего, а ничто, — поправил следователь.
— Так — может?
— Запросто. Как и любая другая пустошь, которую обносят свечами. Экхарт, думаю, копал недалеко от истины. Нынешние научные моления о темной материи можно считать прямыми последышами его мистических бездн. Отличие нашей дыры от всех прочих заключается в ее физике, ощутимости. Но и это еще не все. Никакие другие святые святых нашему ничто не годятся в подметки и по объему — истинная черная дыра. Преображающая вблизи себя не только свойства пространства-времени, но и свойства своих исследователей.
— Место, где настоящее мира становится его прошлым, — подхватил Аякс. — Только, думаю, в таком случае ваша версия о КПП над бездной требует уточнения — не над бездной, нет.
— А над чем?
— Над работающим унитазом.
Бунзен постучал себя пальцем по лбу:
— Место, где настоящее мира становится его прошлым, вот оно. И аналогичные устройства по утилизации — выгребные ямы и тому подобное — тут, конечно, помещаются запросто… Наравне со святой уверенностью в том, что человек является автором своего опыта. Такая уверенность и унитаз — скажу вам, даже что-то вроде числителя и знаменателя.
— Как, простите?.. человек — автор чего?
— Если вы так уверены в своем прошлом, Марк, то что мешает удариться в другую крайность?
— В какую?
— А в ту, что опыт человека — будь то прожитая жизнь или кошмарный сон — это то, к чему сам человек имеет отношение лишь постольку, поскольку считает себя его автором? Кто вам сказал, что этот замечательный ребенок на фотографии в семейном альбоме — вы?
— А кто это может отрицать?
— Вы хотели унитаза — ну так получите. Только не думайте, что этот спускательный аппарат можно контролировать. Что потеря памяти возможна во всех прочих местностях, кроме тех, которые составляют ваши извилины. Что зомби и Черные рудокопы — это где-то там… Вы в курсе теории, что атмосфера Столовой Горы содержит амнестический газ, который лишает памяти нас и сводит с ума животных, что газом этим мы дышим только в Горе, так как он абсорбируется рекой?
— Уф-ф… — Аякс, потянувшись, огладил голову. — Если это и есть ваше средство для прочищения мозгов, я ожидал большего. Не впечатлен.
— Нет, — ответил Бунзен, — это еще не само средство.
— И где же средство?
Следователь указал пальцем на здание библиотеки, неподалеку от которой они остановились.
— Имеете в виду этого своего Экхарта? — усмехнулся Аякс. — Или очередные справочные данные?
— Библиотека — одна из самых старых построек в Горе, — объяснил Бунзен. — Это и место так называемой первой ратуши, и первого городского архива.
— И что?
— Функцию архива она продолжает в какой-то степени выполнять до сих пор. По завещанию Авраама ле Шателье, его личный архив не может быть перемещен куда-либо за пределы первого места хранения. Сейчас этот архив называется особым фондом, но доступ к нему открыт наравне со всеми прочими материалами.
— Если этот фонд обладает таким сильным промывающим действием, как вы говорите, почему Управление до сих пор не добралось до него?
— А потому что мало кому приходит в голову, что доступ к самым страшным тайнам Столовой Горы может обеспечивать простой читательский билет.
— И что ж это за страшные тайны?
— Фотографии.
— Фотографии чего?
— Горы, окрестностей, первых прихожан и первых горожан. Даже картинки Черных рудокопов имеются. У вас есть читательский билет?
— Есть.
— Тогда — в добрый путь.
Аякс, помешкав, выбрался из машины под снегопад.
— Марк… — Бунзен опустил оконное стекло. — Мне уж, грешным делом, стало казаться, что я вправе рассчитывать на некоторую, знаете ли, взаимность.
Аякс, похлопав себя по карманам, подал следователю конверт с диском. Видя, как загорелись глаза Бунзена, он не торопился разжимать пальцы:
— Скажите, вы любите кроссворды?
— Нет. — Бунзен мягко тянул конверт к себе. — А что?
— Ничего. — Аякс отпустил диск. — Приятного просмотра.
Особому фонду в библиотеке не было отведено никакого особого места. Несколько обшитых сафьяном альбомов ютились на полке среди таких же спрессованных развалин в коже — пособий по истории искусства Средневековья и Возрождения.
Аякс взялся за альбомы с азартом, однако от страницы к странице пыл его помалу сходил на нет.
Фотографий рудника ему удалось обнаружить всего две — на переднем плане одного снимка находилась группа перемазанных грязью горняков с кирками и тачками, практически заслонив собой обрыв, на другом дыра оказалась снята чересчур общим планом, чтобы можно было судить о ее размерах. Черных рудокопов — если только ими не являлись те самые чумазые люди с кирками и тачками — не было видно вообще. Львиную долю архива составляли салонные семейные портреты. Аякс просматривал их вполглаза: вынужденные позы, суровые бородатые лики мужчин, глядящих в объектив настороженно и даже с вызовом, точно фотоаппарат способен заключать источник смертельной угрозы, обескураженные, схваченные между кокетством и истерикой лица женщин, кукольные, нечеловеческие черты детей. На одном из портретов Аякс как будто увидел Эстер. Приглядевшись внимательней, он понял, что обознался, да и фотография была мелковата. Но через несколько страниц ему попался снимок той же самой девушки, сделанный крупным планом.
Аякс, как будто перемогая легкую боль, почесал висок — перед ним была Эстер. Пускай на ней было отвечающее моде конца XIX столетия платье и замысловатая шляпка с цветами, пускай позади нее коробился рисованный фон с изображением горного склона и датой — 1892 год, — пускай глянцевая поверхность фотографии покрылась от времени ржавыми пятнами и сколами — это, безо всяких сомнений, была Эстер. На следующей карточке — в том же платье и шляпке — она позировала на фоне настоящей, только начавшей отстраиваться Горы. Мысли Аякса толклись между догадками о потомственном сходстве и подозрениями в графической симуляции, пока очередная фотография не опрокинула один из этих полюсов: на снимке рядом с девушкой — копией Эстер он увидел молодого человека — копию себя самого. Снимок был датирован 1893 годом. Подпись каллиграфической вязью в нижнем правом углу гласила: «Навеки вместе — Марк и Эстер ле Шателье».